Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи

Галенскап

Ошибка Самуэле Пиччони состояла в том, что он начал собирать тумбочку ГАЛЕНСКАП после тяжелого дня на работе, зимним вечером, когда холод заставляет звезды сиять ярче, а сердце одиноких грызет тоска.

Тумбочка в прихожую для его квартирки на севере Турина, самая простая – две полки, четыре ножки и фанерный полукруг, чтобы крепить к стене. Он собирался оставлять на ней ключи и ноутбук, приходя с работы. И откладывал эту покупку слишком долго.

– Ну, приступим, – сказал Самуэле, переплетая пальцы так, чтобы они щелкнули.

Он достал ящик с инструментами и ножом разрезал скотч на коробке. Чувствуя, как в нос ударил запах акриловой краски, Самуэле принялся разглядывать детали для сборки. Их было слишком много. Он почесал голову, встал на колени и высыпал детали из коробки. Теперь их было слишком мало.

Пробормотав проклятие, Самуэле схватил инструкцию. Нарисованный на огромном листе стилизованный человечек с улыбкой показывал этапы сборки. Ни слова, одни рисунки. Ничего не понятно.

– Ну ладно, начнем, а там увидим. В конце концов, это всего лишь…

Самуэле разложил на полу все детали, внимательно разглядел каждую и, немного оробев и приуныв, приступил к работе, стараясь в точности следовать инструкции. Примерно полчаса он жонглировал винтиками, болтиками и дюбелями, проклиная себя, Швецию и жар, идущий от батарей. Пот лился с него, как масло с кренделя, ноги устали от сидения в неестественной позе, а от отвертки на ладонях появились маленькие волдыри.

Наконец он поднялся на ноги – крииик, хрустнули колени – посмотрел на картинки в инструкции, потом на полусобранную тумбочку и снова на листок бумаги. Что-то не так. Осталось прикрепить верхнюю полку, это ладно, но ножки прикручены неправильно. Он зафиксировал их на внешней стороне крестовой опоры, а надо было на внутренней.

– Да твою же мать! – выругался Самуэле, стаскивая рубашку и майку, которая прилипла к телу, как вторая кожа. – Я разделаюсь с тобой, гадина, даже если мне придется не спать всю ночь!

Он начал все по новой, но, когда разбирал неправильно соединенные детали, края деревянной резьбы в некоторых местах отвалились, а несколько винтиков погнулись. С рисунков в инструкции, загадочных, как иероглифы, из своего маленького мирка бумажный человек смотрел на Самуэле с садистской улыбкой. У него было совершенно высохшее лицо больного ВИЧ, а типографская грязь казалась коростой и мелкими ранами на коже. Руки, которыми он указывал на требующие сборки детали, казались искалеченными на прессе обрубками и напоминали лапы больных голубей.

Успокойся, нужно действовать спокойно…

Едва не поддавшись желанию вышвырнуть все с балкона, Пиччони размеренно и методично принялся за дело. В час ночи он понял, что нижняя полка прилегает к задней панели неплотно. Лак в некоторых местах облупился.

– Господи!

От злости он пнул по какой-то пластиковой штуке, похожей на хоккейную шайбу – пока он не понял, куда вставляется этот кусок, – а потом пошел на кухню и выпил два стакана рома, чтобы успокоиться. Желудок урчал от голода, нервов, отчаяния.

Пиччони вернулся в прихожую и невероятным усилием воли заставил себя начать все заново, в третий раз. У него заболели не только руки, но и глаза – видимо, от того, что он слишком долго разглядывал инструкцию, болтики и шурупы.

В три часа ночи Самуэле почувствовал, что находится на верном пути. Тумбочка приобрела вполне пристойный вид и стала даже довольно устойчивой.

– Выкуси, гребаный ГАЛЕНСКАП!

Потом Пиччони в сотый раз уставился на картинку: у него не хватало винтиков, чтобы прикрепить эту пластиковую шайбу. Как он теперь понимал, она соединяла ножки с полкой.

Центральная часть тумбочки.

И тут разум Самуэле Пиччони сдался. Когда в его голове громыхнуло так, словно врезались друг в друга два автомобиля, Самуэле с невозмутимым видом достал из ящика с инструментами молоток. А потом, захохотав, выместил всю свою злобу на тумбочке. Изрыгая проклятия, он бил по ней снова и снова, словно хотел уничтожить все, что в его жизни было не так, но проклятый кусок дерева выдерживал удары с нордической стойкостью.

Пичони захлестнула разрушительная, слепая ярость. Ножка тумбочки с торчащим сверху винтиком отвалилась и упала на пол. Самуэле ударил по ней молотком и вдруг понял, что прибил ее к своей правой ноге, чуть ниже колена. Сквозь штанину просочилась кровь. Но боли не было. Он чувствовал только опьяняющую эйфорию, облегчение и запах смолы. Винт вошел в мышцу легко, словно встал на свое законное место. Широко раскрыв красные, как вишня, налившиеся кровью глаза, Пиччони посмотрел в окно, на небо Турина, где висел прыщавый месяц, похожий на корочку сыра.

Самуэле разделся догола, лег на пол, схватил куски тумбочки и уверенными движениями хирурга начал прикреплять их к собственному телу. Инструкция больше была не нужна. Безумие знало, что и как нужно делать.

Он прикрутил опору к локтю, распилил ножку тумбочки и приколотил куски к запястьям. Потом превратил полки в части чудовищного экзоскелета и приклеил их силиконовым клеем к груди, а затем прибил две ножки тумбочки к икрам, чтобы получились ходули из мяса и дерева. С криками и проклятиями выколол себе один глаз и вставил на его место пластиковую шайбу, из-за которой и сошел с ума. Засунул кусок опоры в прямую кишку и проталкивал все выше и выше, пока не почувствовал, как рвется кишечник. Наконец, выбив молотком зубы, принялся старательно и аккуратно вставлять в десны обеих челюстей винтики, гвозди и ключи-шестигранники.

Он закончил на рассвете.

Прихожая напоминала помещение для рубки мяса.

Самуэле Пиччони проковылял на своих новых ногах-ходулях к зеркалу в гостиной и принялся изучать отражение, которое больше ему не принадлежало.

Он не смог бы дать название тому, что создал. Получилось какое-то инопланетное насекомое из фанеры с мышцами, висящими, как лохмотья, или богомол – наполовину из дерева, наполовину из мяса, или жуткий зверь из какого-нибудь современного мифа, обитающий в дремучих шведских лесах, или существо из самых мрачных фантазий мебельщика. Немыслимая конструкция из ДСП, костей, ребер, дюбелей, сухожилий, клея, опухших ран и крови, запекшейся на месиве из мяса и опилок.

Нет, Самуэле Пиччони не смог бы дать название тому, что создал. Но он справился.

Закончил работу.

И сверкая своей новой металлической улыбкой, опьяненный запахом акрила и победы, Самуэле вышел из квартиры в молочный рассвет.

Он найдет свое место в мире.

Скала – их дом

Воздух насыщен электричеством. Белый дракон тумана лежит на гребне гор. Зверь поглотил солнце, длинные тени ласкают камни.

Вдруг налетает порыв ветра.

Аделаида прячет подбородок в ворот куртки, крепче сжимает в руках зеркалку и делает пару снимков заснеженного Табора, на вершине которого стоит каменная часовня, изрядно потрепанная ветрами и перепадами температуры. Витторио, низко опустив голову, идет первым, по тропке, вьющейся у самого края пропасти; под порывами ветра штанины его брюк липнут к ногам.

– Витторио! – Аделаида старается перекричать вой ветра в скалах. – Может, вернемся? Погода меняется…

Витторио поворачивается, на загорелом лице появляется улыбка, открывающая зубы цвета слоновой кости:

– Давай, осталось чуть-чуть. Еще каких-нибудь десять минут.

Аделаида смотрит вниз, на долину. Там по-прежнему светит солнце. До места, откуда они начали свой путь, четыре часа пешком. Сейчас бы посидеть у печи и снять усталость бокалом красного вина…

– Мне не нравятся эти облака. Давай вернемся, а потом попробуем еще раз?..

– Временное атмосферное возмущение, – с видом знатока хмыкает Витторио. – Плохой погоды не обещали. Давай, мы почти дошли!

– Хорошо.

Аделаида затягивает шнурки на капюшоне и продолжает идти вперед, чувствуя, что между лопаток текут струйки пота. Витторио лучше знает, как вести себя в горах. И мысль о том, чтобы разочаровать его, помешать восхождению на вершину в три тысячи двести метров, для нее страшнее, чем ветер, высушивающий губы, чем судороги, которыми сводит икры. Она любит его так, как никогда никого не любила. Это приводит ее в восторг и в то же время пугает.