Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев

Курчатов долго вчитывался в полученную ВЧ-грамму, потом протянул её Воробьёву и в заключение — мне:

— Вы что-нибудь поняли?

После нашего общего недоумения Игорь Васильевич выразил восхищение мастерством автора письма и в соответствии с законами ознакомления со срочными секретными документами написал на нём: «Читал, но ничего не понял». И дал указание вернуть письмо его автору».

Но это всё — воспоминания шутливые. А ведь бывали случаи гораздо более драматичные. Об одном из них рассказал Анатолий Александров:

«Я помню, сюда, в Москву, кто-то с Урала приехал. С женой и ребёнком. И этот ребёнок кому-то сказал в школе, что он жил в городе, где делают атомные бомбы. И их всех загнали, не знаю, на сколько лет, и я даже сейчас не знаю, куда они делись.

Мгновенно их забрали, и всё, всё было кончено».

Вновь вопросы секретности

На том же февральском заседании Спецкомитета (18 февраля 1949 года), где в целях тотального засекречивания атомной отрасли переименовали всё или почти всё, было принято и деловое решение: «О строительстве сборочного завода при КБ-11».

3 марта его утвердил Сталин, подписав постановление правительства № 863-327сс/оп, которое называлось «О строительстве ремонтного цеха Приволжской конторы Главгорстроя СССР»:

«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Утвердить предложение начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Ванникова о строительстве в 1949–1950 гг. в зоне объекта № 550 сборочного завода на мощность 20 единиц РДС в год, ограничив объём капиталовложений на строительство этого завода… суммой не более 60 млн. руб.

Именовать в дальнейшем указанный завод «Сборочный цех завода измерительных приборов Министерства химической промышленности», для проектировщиков, строителей и финансовых расчётов — «Ремонтный цех Приволжской конторы Главгорстроя СССР», а для поставщиков — «Приволжская контора Главгорстроя СССР»».

Директором этого «ремонтно-сборочной конторы» и был утверждён Анатолий Яковлевич Мальский.

К этому моменту люди Абакумова из министерства госбезопасности завершили сбор компромата на всех, кто проходил по «Ленинградскому делу». Одной из козырных улик против Вознесенского считалась пропажа в возглавлявшемся им Госплане СССР каких-то очень важных бумаг. По этому факту (вопиющего несоблюдения секретности!) было тотчас состряпано отдельное «дело», и 7 марта 1949 года Николая Вознесенского сняли с поста руководителя Госплана и вывели из состава политбюро.

На заседаниях Спецкомитета он больше не появился ни разу.

8 марта комитетчики не заседали. Протокол оформили путём опроса. Вопрос рассматривался всего один: «О правилах пользования новыми условными наименованиями». Во все министерства были разосланы письма, в которых ПГУ объявлялось Главгорстроем, а подчинённые ему предприятия — конторами, базами и складами.

18 марта на заседании Спецкомитета главных кураторов было уже только двое: Берия и Маленков. С их подачи 26 марта Совет Министров принял постановление № 1254-445сс/оп:

«1. Поручить Министерству государственной безопасности СССР (т. Абакумову):

а) организовать оперативно-чекистское обслуживание, а также охрану сотрудниками МГБ СССР академика Алиханова А.И., академика Семёнова Н.Н. и члена-корреспондента Александрова А.П.

Установить штат сотрудников МГБ СССР по охране и оперативно-чекистскому обслуживанию указанных научных работников в 9 человек (по 3 сотрудника МГБ СССР на каждого);

б) с этой же целью увеличить штат охраны МГБ СССР, организованной в отношении академика Курчатова И.В. и членов-корреспондентов АН СССР Харитона Ю.Б., Кикоина И.К., Арцимовича Л.А., с 2 до 3 сотрудников МГБ СССР (на каждого).

2. Обязать т. Абакумова персонально подобрать состав сотрудников МГБ СССР для выполнения задач, указанных в п. 1 настоящего Постановления.

Председатель Совета Министров Союза СССР И. Сталин».

Режим секретности ужесточался не только вокруг ядерных «генералов», но и вокруг многотысячной армии атомных «рядовых». Об этом свидетельствует и решение Спецкомитета от 23 мая 1949 года — «О мерах по усилению режима на объектах № 817, 813, 814 и 550»:

«1. Для обеспечения сохранения секретности основных строек Первого главного управления считать целесообразным вывезти бывших заключённых, солдат-репатриантов и спецпереселенцев со строительств комбината № 817, КБ-11 и заводов № 813 и 814 в Дальстрой МВД СССР для работы в Дальстрое в качестве вольнонаёмных, заключив с ними договора (трудовые соглашения) сроком на 2–3 года…

2. Обязать МВД СССР обеспечить в Дальстрое для указанных категорий бывших заключённых, репатриантов и спецпереселенцев нормальные условия существования, существующие для других вольнонаёмных работников Дальстроя, но поселить их компактно, исключив возможность общения с другими контингентами людей, работающих на предприятиях Дальстроя.

3. От каждого бывшего заключённого, репатрианта и спецпереселенца, переводимого в Дальстрой, взять подписку об ответственности по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г. «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, составляющих государственную тайну»».

Однако как ни пытался Берия предусмотреть всё, как ни старался подкрепить каждый свой шаг постановлением Совмина, подписанным самим Сталиным, жизнь показала, что далеко не всегда она готова укладываться в рамки, которые приготовили для неё чиновники.

Прежде всего, это обнаружилось в случае с «тяжёлым топливом» (плутонием). Вопреки всем грозным правительственным актам комбинат № 817 не успевал изготовить необходимое количество этого трансуранового металла. В книге «Апостолы атомного века» об этом сказано:

«Берия знал, что достаточное количество плутония, необходимое для первой атомной, будет изготовлено комбинатом 817 на Урале только к августу… Таким образом, план его выпуска был сорван на 7 месяцев».

В этот момент в «сборочном цехе завода измерительных приборов» (он же — «ремонтный цех Приволжской конторы Главгорстроя»), которым руководил Анатолий Мальский, приступили к изготовлению сразу пяти корпусов бомб. Почему пяти? В «Апостолах…» этот момент прокомментирован так:

«Почему пяти, когда боевой плутониевый заряд только один? А всё потому же. Надёжность, надёжность и ещё раз надёжность».

В связи с задержкой испытаний первой атомной бомбы, был поставлен вопрос о перенесении сроков изготовления и последующих «изделий». 5 июня Сталин подписал постановление правительства № 2243-879сс/оп «О сроках разработки и изготовления изделия «РДС-3»» (урановой бомбы, которая должна была быть начинена не плутонием, а ураном-235):

«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Принять предложение тт. Ванникова, Первухина, Харитона и Зернова об отнесении срока окончания изготовления изделия РДС-3 с конца 1949 г. на 1 июля 1950 г.

2. Обязать Первое главное управление при Совете Министров СССР (тт. Ванникова и Курчатова) и КБ-11 (тт. Харитона и Зернова):

а) выполнить к 1 ноября 1949 г. технический проект изделия РДС-3…

г) представить на государственные испытания к 1 июля 1950 г. один полностью укомплектованный экземпляр изделия РДС-3…

4. Принять к сведению сообщение тт. Харитона и Зернова, что изделие РДС-3 и РДС-1 конструктивно по всем деталям и узлам одинаковы и отличаются только величиной и составом сердечника и что в связи с этим результаты по всем проведённым испытаниям изделия РДС-1 без сердечника в КБ-11 на полигоне № 71 и в 4-м Управлении Г.К. НИИ ВВС исчерпывают необходимость проведения таких же испытаний с изделием РДС-3».

Руководители страны Советов в тот момент ждали от физиков бомбу и думали только о предстоящих испытаниях её. Поэтому все разговоры о каком-то ином использовании атомной энергии воспринимались с недоумением.

Вот рассказ Венедикта Джелепова:

«Игорь Васильевич регулярно организовывал всесторонние обсуждения плаунов научных исследований на строящихся крупных ускорителях и ядерных реакторах на Научно-техническом совете…

Вспоминается один эпизод во время моего доклада летом 1949 года на заседании такого Совета о плане научных исследований, которые должны были проводиться на вводимом в действие в Дубне синхроциклотроне. Заседание было ответственное. Зал полон. Я начал доклад…