В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Две полноразмерные статуи этих морских чудовищ наблюдали за человеком, входящим под своды храма.

Воспоминания об ужасах, пережитых в подземных руинах просыпались, выходили из самых далёких закоулков подсознания и словно призраки, возвращавшиеся к жизни, обретали плоть. Во сне Тобиус потерял возможность удивляться чему-либо, но чистым разумом он понимал, что это могло быть важно, что наяву маг утратил путь к ценному знанию. Проснувшись, он вновь лишится этих новообретённых богатств, закроется от них, чтобы не повредить разум… или это они скроются от человека, чтобы утаить важное? На грани рассудка пыталась выжить мысль, о том, что надо было вцепиться и держать, не расставаться с этим сокровищем, но меж нею и помыслами серого мага воздвиглась стена спокойного безразличия. Тревогам и удивлению не могло быть места в таком сне, всё что было важно днём, не имело значения ночью.

Холодная и влажная темнота приняла его в свои объятья, и там, где шагал по лужам человек, стены озарялись мягким светом. Поверхность колонн внутри храма навечно запечатлела в себе двуглавых морских змеев и исполинских кашалотов, сражавшихся с глубинными кракенами; тысячи подводных жителей отдали свои образы на украшение священной обители богов моря, тысячи понятных и тысячи невиданных, безобразных, чуждых пониманию созданий обретались там. Среди рыб и моллюсков мелькали силуэты русалок всех мыслимых форм и размеров, от карликов, до китообразных гигантов, и все морские обитатели переплетались в причудливых хороводах вокруг повторявшегося вновь и вновь символа — Солнца Глубин.

Неизвестные зодчие украсили храм и статуями тоже, их было много, стороживших перекрёстки, большие залы, следивших за Тобиусом, карабкавшимся по бесчисленным лестницам. И все эти статуи изображали одних и тех же тварей, верных стражей затопленного храма, — морских ахогов. Казалось, что из всех обитателей морских, помещённых в храм, эти чудовища занимали совершенно особое место.

После долгих скитаний, серый маг явился в долгую залу с очень высокими потолками, которые, как и полы, и стены, покрывали искусные барельефы. Снизу собрались всевозможные твари глубин, и в каждой из них, от кита до крошечной креветки скульпторам удалось воплотить выражение нижайшего поклонения. На стенах же застыли виды колоссальных и чужеродных городов, погружённых на морское дно. В частности, одна стена не была украшена пейзажем, о нет, барельеф её покрывавший был настолько ужасен, что пелена отрешённости созерцателя впервые поколебалась. На той стене изображались тысячи крошечных угловатых фигурок, которые падали, кувыркаясь, вниз. Рыбы вокруг них говорили о том, что фигурки на самом деле не падают, а тонут; внизу же, у самого пола была изображена во всю ширь стены громадная пасть, полная зубов, великих как горы. Она раскрылась, ожидая утопленников, неумолимо приближавшихся к её безразмерному зеву.

Отдельного слова была достойна картина, помещённая на потолок. Всё то колоссальное пространство занял силуэт, выложенный тёмными ракушками по более светлой голубовато-зелёной эмали. У силуэта был человеческий торс с парой рук и голова, во лбу которой горел единственный глаз-самоцвет; вместо ног же силуэт имел множество длинных и коротких щупалец, извивавшихся и заполнявших большую часть потолка.

В самой середине пола располагалась круглая дыра, совершенно огромная, тёмная, уходившая в бесконечный мрак под морским дном. Приближаясь к ней, Тобиус чувствовал запах протухшей рыбы и гнилых водорослей, который мог бы поколебать кого иного, не вдыхавшего зловонья болот мёртвой слизи. Волшебник вновь хранил совершенный покой, понимая умом, что любая разумная тварь бежала бы прочь из этого страшного места и от любых воспоминаний о нём тоже. Ничто живое не обрело бы в глубинном храме благ и радостей, только бесконечную тоску забвения рядом с ожившими ужасами древности.

Часть 3, фрагмент 18

Но те думы не властвовали над Тобиусом, он шагал к краю дыры, откуда слышал беззвучный зов. К краю дыры, которая своей огромностью, своей пустотой, запахом, что поднимался из неё, могла свести с ума. Голос призывал серого волшебника приблизиться и заглянуть. Бросить один только взгляд… Он встал на самом краю. Так близко, что кончики пальцев ног оказались вровень с кромкой, хватило бы сильного порыва ветра, чтобы маг упал туда, на глубину, под дно морское, туда, где было так глубоко, что… что… Зловонье мёртвой рыбы выбивало из головы мысли. Будто за непроглядной чернотой внизу раскинулось бесконечное кладбище выброшенных на сушу китов, раздувающихся и взрывающихся от переполнявших их трупных газов. Мысли растворялись в этом запахе как в едкой кислоте, что не мешало слышать безмолвный призыв. Сделать шаг, — всё, что было нужно. Сделать шаг. Всего один шаг.

Человек медлил, удерживая себя тем, что создал сам за годы медитаций и тренировок. Воля волшебника должна быть крепка, и именно эта воля не позволяла ему покориться зову, что сломал бы и подчинил простого смертного без промедления. Воля волшебника и отчаянное противление подсознания удерживали Тобиуса.

Нет, — решил он.

Храм вздрогнул мелко и в его тёмных влажных галереях зародился шум. Начавшись тихо, он переродился уже громкий и свирепый, рёв моря, которое возвращалось во свои владения. Величественная и ужасная постройка укутывалась в покровы пенного прилива. Совсем скоро всесокрушающий поток воды ворвётся в залу, подхватит крошечного человечка, не заметив и изольётся в пустоту под дном морским. Тобиус предвидел это, но ужас так и не смог завладеть им до самого последнего мгновения. Лишь когда мутная волна, в которой метались огромные тёмные силуэты, ворвалась в залу и нависла над человеком, пелена безразличия рассеялась…

Он очнулся в ночи, не осознавая, слышит ли ещё грохот морской воды, или это шум реки, доносившийся снизу? Сердце колотилось в груди, каждое мгновение грозя разорваться, но при этом удалось устоять, не рухнуть со скалистого берега, на котором он оказался.

Немного дрожа, волшебник сделал шаг назад, затем ещё несколько, пока не упал на седалище и не смог выдохнуть. Бескрайнее иссиня-чёрное небо простиралось над ним, прекрасное полотно, прибитое к небосводу серебряными гвоздиками звёзд, такое красивое, по-летнему чистое… наделённое единственным лишь изъяном, который будто решил испоганить небеса Валемара навеки.

Кошмары вернулись более полутора недель назад, поджидали редкие часы сна, когда волшебник отвлекался от работы над книгой заклинаний и от исследований. Только теперь они были иными. Шепчущий не брал Тобиуса в свой плен, не устраивал мучительных пыток, силясь проникнуть на глубинные слои сознания. Теперь человека всегда ожидал поход в храм.

Он мало что помнил по пробуждении, сны улетучивались из памяти, но всегда было море, всегда был отлив и огромное здание, в обманчивой пустоте которого обитало нечто очень большое. И дыра, пугающий путь под морское дно. Эти образы сохранялись в памяти фрагментарно, слишком яркие, чтобы можно было их забыть. Как правило всё заканчивалось одинаково, Тобиус удерживался от опрометчивого шага и вместе с приливом к нему возвращалась возможность чувствовать ужас. На этом спасительном плоту серый маг и выныривал в явь. Но никогда прежде он не покидал своего спального места. Никогда прежде не оказывался на берегу реки. Одного шага не хватило на расставание с жизнью.

Предаваясь тяжёлым думам, Тобиус отправился назад в город по душной и жаркой ночи.

Агостар скоро должен был перевалить за середину, и погода стояла жаркая. Солнце с особой яростью палило днём, а ночи не приносили обитателям Ронтау облегчения. Ещё немного смущал запах.

Верно, тот, кто живал рядом с шелковицей знал, во что превращается земля под деревом в сезон плодоношения — в ковёр пятен разного оттенка с характерным и довольно сильным запахом. Плоды великого баньяна, правда, не были чёрными, отчего не красили улицы нижнего города, падая. Однако в них же было и больше сахара, больше сока, так что те из плодов, которыми не успевали заняться сборщики, разрывались внизу, поливая всё вокруг и привлекая тучи пчёл, ос, мух. Время выдалось непростым.