Золотое дерево - Розалинда Лейкер

— Для меня может существовать только один исход этой битвы, другой я просто не вынесу! — воскликнула Габриэль, яростно вцепившись пальцами и его плечи и склоняя к нему искаженное судорогой лицо. Ее растрепанные волосы крупными кольцами упали ему на грудь. — Ты должен во что бы то ни стало вернуться ко мне! Слышишь? Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.

Николя покинул ее на рассвете. Габриэль спала и не слышала, как он уходил. Николя старался не шуметь, но когда звякнула его сабля, которую он, взяв со стула, прицепил к поясу, ему показалось, что Габриэль проснулась, однако она лишь заворочалась во сне, перевернулась на другой бок и снова затихла. Он склонился над ней, убрал шелковистые пряди волос с ее лица и поцеловал в висок. Она даже не пошевелилась. Тихо закрыв за собою дверь, Николя спустился по шатким ступеням лестницы и вышел из дома на улицу, где чуть брезжил рассвет. Дождь, наконец-то, прекратился, и это воскресное утро, напоенное ароматами трав, обещало погожий жаркий день. За околицей Николя уже поджидал денщик с верховой лошадью, и он вскочил в седло. Поворачивая коня, Николя увидел у ворот одного из домов Гастона, машущего ему рукой.

— Удачи вам, капитан! — прокричал старый солдат вслед Николя, махнувшего ему на прощанье рукой и направившего своего скакуна галопом по размокшей от проливных дождей лужайке. Первые лучи солнца отражались в его начищенных до блеска, высоких сапогах, освещали красно-зеленый яркий плюмаж на его кивере, а также роскошную леопардовую шкуру, чепрак, накрывавший круп его вороного коня. Гастон глядел вслед Николя с чувством зависти. Сегодня Император разобьет на поле боя самого Веллингтона, устранит со своего пути одно из главных препятствий, мешающих ему восстановить свое славное правление во Франции. И Гастону было обидно, что ему не доведется принять участие в столь грандиозном событии.

Миновав рощу, Николя оказался в расположении французского войска, где царило заметное оживление. Кругом, словно муравьи в потревоженном муравейнике, суетились люди. Солдаты сворачивали свои вымокшие под дождем одеяла, надевали, ежась от холода, еще влажные после вчерашнего перехода мундиры и, опустившись на корточки, разводили лагерные костры, используя для этого сухие веточки, которые можно было с большим трудом отыскать в округе. От тех же костров, которые уже вовсю полыхали, исходил смешанный запах ароматного кофе, разогреваемого вчерашнего супа и пряно пахнущего тушеного мяса. В небо подымались десятки дымков. Николя натянул поводья. Он был охвачен знакомым волнением и страхом, как и любой солдат, вне зависимости от того, под каким знаменем он готовился сейчас вступить в бой. Николя хорошо видел то возвышенное место, на котором была раскинута палатка Императора, оттуда он будет руководить ходом сражения. Командный пункт располагался в непосредственной близости от поля боя, поскольку Наполеон не сомневался, что ему удастся обратить британцев в бегство, они дрогнут под натиском его неукротимого войска. Сейчас в этот утренний час всю высотку у хутора Россом солдаты выстилали свежей соломой, поскольку почва размокла от дождей и грозила превратиться в раскисшую грязь.

Николя, прищурившись от бьющего в глаза солнца, окинул взглядом все это бушующее вокруг морс людей, своих соотечественников. Французское войско занимало близлежащие холмы до самой долины, достигавшей в ширину не более двух с половиной миль, — именно здесь должна была состояться решающая битва. Сейчас там царили мир и покой, зеленели поля посеянной ржи, волнуемой легким ветерком, доносившим ароматы с цветущих лугов, разделенных живыми изгородями на участки для выгона скота. Все эти поля и луга скоро вытопчут солдатские сапоги и конские копыта. А пока над простиравшимся вокруг раздольем пели птицы, да кружил высоко в небе хищный коршун.

Вдали на гряде зеленых холмов готовились к сражению британцы, там тоже курились дымы от костров, и мелькали алые мундиры, словно капли крови, обагрившей это свежее погожее утро. Николя разглядел офицера, очень прямо державшегося в седле и разъезжавшего по лагерю в сопровождении большей свиты адъютантов. Вероятно, это был сам Веллинггон. Ему не надо было опасаться спрятавшегося где-нибудь в засаде французского снайпера, подстерегавшего его, поскольку обе стороны соблюдали законы войны, ее кодекс чести, в соответствии с которым нельзя было убивать полководца неприятельского войска. Но зато шпионы и лазутчики обеих армий действовали очень активно, и ни для кого не было секретом, что Веллингтон, командовавший союзными войсками, мог бросить в бой шестьдесят семь тысяч человек разных национальностей, в то время как Император располагал армией численностью в семьдесят две тысячи человек.

Несмотря на горький опыт поражения, пережитый Николя на Пиренейском полуострове, исход нынешней битвы не вызывал у него никакого сомнения — эта битва у никому не известной деревушки Ватерлоо закончится полной победой Императора. Причиной этого было даже не превосходство французской армии в живой силе, а моральный дух французских солдат. Николя, готовый сражаться за свою родину до последней капли крови, чувствовал, что назревают исторические события. Он не знал, какая участь ожидает его самого. Но если ему не суждено было увидеть следующий рассвет, он все равно в душе благодарил судьбу за то, что провел эту последнюю ночь вместе с женщиной, которую любил, и успел полюбоваться восходом солнца накануне великого для Франции дня. Между тем край синего безоблачного неба окрасился ярким золотистым цветом, от земли поднимались испарения, предвещая душный день.

Николя вновь пришпорил коня и вскоре уже был у бивуака, где расположились офицеры его эскадрона, готовившиеся к завтраку на свежем воздухе. На большой походный стол, застеленный белой скатертью, были поданы холодный цыпленок и шампанское, которое привез в плетеной корзине один из вновь прибывших в полк офицеров. Николя с аппетитом поел и немного выпил. Шампанское настроило всех на легкий веселый лад, никто не хотел думать сейчас ни о чем серьезном. Каждый знал, какую цену они должны будут заплатить сегодня, вряд ли им придется когда-нибудь еще раз в жизни сидеть в этом кругу, ведь многим суждено погибнуть на поле брани.

Габриэль проснулась только через час после того, как ушел Николя. Чувство отчаянья — как будто она уже понесла невосполнимую утрату — захлестнуло Габриэль, когда она, еще не открывая глаз, протянула руку туда, где лежал Николя, и обнаружила, что его нет рядом. Она, пожалуй, полежала бы в теплой постели еще полчасика, если бы не услышала шум, доносившийся со двора. Набросив халат, она подошла к окну и выглянула на улицу. Хозяева дома, в котором она остановилась, положив в тележку, запряженную осликом, узлы со своими пожитками, готовились к отъезду. Один из их детей нес на руках кошку, а другой вел на веревке собаку. Гастон, без сюртука, в синей рубашке, по-видимому, помог им погрузить свои вещи и теперь смотрел вслед отъезжающему семейству. Нетрудно было догадаться, почему эти крестьяне решили столь поспешно бежать из родного дома. Они боялись, что их усадьбу накроет артиллерийским огнем, или — хуже того — бой во второй половине дня переместится сюда, к деревне. Последнее казалось Габриэль невероятным, поскольку, по ее мнению, британцы никогда не смогут прорвать французские цепи.

Остальные жители деревни тоже в спешном порядке покидали свои дома, пока еще не началось сражение. В колонне беженцев можно было увидеть также и солдатских жен с грудными детьми на руках и малышами, цепляющимися за их юбки. Навстречу им двигались армейские фуры со снарядами, скакали посыльные и фельдъегеря, обдавая грязью мирных жителей, бредущих прочь от беды. Вслед всадникам летели громкие проклятья.

Габриэль умылась в тазу, наполнив его холодной водой из кувшина. Затем она вынула из седельной сумки голубое платье, встряхнула его, чтобы немного расправить, и надела поверх синих нижних юбок, уже высохших у очага. Когда она, умытая и причесанная, спустилась вниз по лестнице на кухню, Гастон, взглянув на нее, тут же отвел взгляд в сторону, занявшись приготовлением кофе в закопченном походном чайнике, который захватил о собой. Красота Габриэль и ее кошачья грация до сих пор пленяли его. Любовь с новой силой готова была вспыхнуть в сердце Гастона.

— Я слышу звуки «Марсельезы», — сказала Габриэль, напряженно прислушиваясь.

Гастон смотрел на нее, не в силах отвести взгляд от ее залитых солнцем, чуть золотящихся в его лучах, каштановых волос.

— Император объезжает свое войско. Это обычно происходит перед каждой большой битвой.

Габриэль села на лавку за грубо сколоченный обеденный стол, на котором стоял приготовленный Гастоном завтрак: вареные яйца в коричневых крапинках, которые, должно быть, он раздобыл в деревенском курятнике, хлеб из муки грубого помола, взятый в крестьянской кладовой, несколько кусочков мяса и сыр. Как и во время их путешествия на Пиренейский полуостров, Габриэль с удовольствием ела сейчас такую пищу, которую не стала бы есть дома. Но в это утро у нее совсем не было аппетита, ее мысли были заняты предстоящими событиями этого дня, однако она, понимая, что ей потребуется много сил, старалась как следует поесть.