Мои странные мысли - Орхан Памук

– Хаджи Хамит мечтает построить на Дуттепе, неподалеку от нашего старого дома, огромную башню, намного выше двенадцатиэтажных домов, – сказала Ведиха. – Поэтому он велел Коркуту: «Дайте вашему двоюродному брату все, о чем тот просит». Хаджи Хамит не сможет начать строить эту башню и заключать с кем-либо договоры на ее строительство до тех пор, пока не будут построены все двенадцатиэтажные дома.

– Будем надеяться, что это не ловушка, – сказала Самиха.

Позднее Самиха показала договор адвокату и убедилась, что никакого подвоха не было. Они переехали в Меджидиекёй, в квартиру, располагавшуюся неподалеку от работы Мевлюта. Но мыслями Мевлют остался в их старом доме на Кюльтепе. Несколько раз он ходил посмотреть на него: не поселились ли там бездомные, не влез ли вор, хотя брать там было совершенно нечего. Все, что было ценного в доме, Мевлют продал – от дверных ручек до кухонной раковины.

Ближе к концу лета бульдозеры строительного холдинга Вуралов приступили к сносу домов на Кюльтепе, и каждый день Мевлют ходил туда. Первый день работ начался с официальной проправительственной церемонии, на которую пригласили журналистов. Выступил с речью сам мэр города. В последовавшие жаркие летние дни работа закипела: старые дома исчезали в облаках пыли. Мевлют видел людей, которые, пока сносили их дома, плакали, смеялись, отворачивались, затевали ссоры. Когда подошла очередь его родного однокомнатного дома, сердце Мевлюта ёкнуло. Он стоял и смотрел. Все его детство, все съеденные когда-то обеды, все выполненные уроки, все домашние запахи, храп спящего отца и сотни тысяч других воспоминаний, которые и составляли его жизнь, разлетелись на мелкие куски от единственного удара бульдозерного ковша.

Часть VII

(25 октября 2012 года)

…меняются стены,Как ни грустно, быстрей наших бренных сердец…

Я могу размышлять, только когда шагаю. Стоит мне остановиться, как мои мысли тоже останавливаются; мой разум работает только совместно с ногами.

Форма и обличье города

Я могу размышлять, только когда шагаю

Теперь они жили все вместе в одном двенадцатиэтажном жилом доме на вершине Кюльтепе, в котором было шестьдесят восемь квартир. Квартира Мевлюта и Самихи на втором этаже была единственной, которая выходила окнами на север и не имела вида на Босфор. Дядя Хасан и тетя Сафийе жили на первом этаже, Коркут и Ведиха на девятом, а Сулейман с Мелахат – на двенадцатом. Иногда они встречали друг друга на входе, где беспрерывно куривший привратник ругался на мальчишек, игравших перед дверью в футбол, а иногда в лифте, где, обменявшись приветствиями и любезностями, вели себя так, будто давно привыкли жить вместе в современном здании. На самом деле всем им было весьма неловко и все они были недовольны.

Больше всех недоволен был Сулейман, хотя как раз он-то казался самым счастливым. Недоволен он был потому, что его настоящим желанием была не квартира здесь, в этом доме, в блоке D, а квартира на верхнем этаже тридцатиэтажного небоскреба с видом на Стамбул. Этот небоскреб Хаджи Хамит Вурал воздвиг на Дуттепе в последние годы своей жизни. Девяностолетний Хаджи Хамит Вурал Сулейману благоволил: «Конечно, твой брат с отцом и ты должны переехать жить в мою башню!» – но после его внезапной смерти, случившейся два года назад (на похороны приезжал даже министр общественных работ и жилищного строительства), совет директоров холдинга «Вурал Япы» решил, что свободных квартир для Коркута с Сулейманом в башне нет. Сулейман на это очень обиделся и, обсуждая проблему с Коркутом целый 2010 год, пришел к выводу, что все произошло по двум причинам: первая заключалась в том, что как-то раз на новогоднем собрании сотрудников холдинга Коркут пожаловался на огромные затраты компании на взятки чиновникам для получения разрешений на строительство и спросил: «Неужели они и в самом деле так много берут?» Сыновья Хаджи Хамита Вурала восприняли это как личную обиду, и один из них даже намекнул Акташу: «Вы-то взятки министрам не даете, вы свой карман набиваете», хотя Коркут просто неправильно выразился. Вторая причина могла сводиться к участию Коркута в попытке переворота в Баку, эпизода, который впоследствии подарил Коркуту славу организатора военных переворотов. Подобная репутация ценилась прежними властями – националистами и консерваторами, а вот нынешние исламисты таких недолюбливали.

На самом деле причина произошедшего заключалась в том, что их отец, как они позднее выяснили, когда-то заявил Вуралам: «Я ничего не подпишу, пока не получу гарантии, что мы все здесь будем жить под одной крышей». Убеждая дядю Хасана и тетю Сафийе покинуть их четырехэтажный дом, в котором они прожили сорок лет, и переехать в квартиру, Коркут и Сулейман столкнулись с проблемой, решить которую им удалось, только когда они заявили о том, как сильно покосились от землетрясения последние этажи их старого дома.

Однажды утром в день Курбан-байрама 2012 года Мевлют не увидел ни Коркута, ни Сулеймана, ни их сыновей в толпе, собравшейся на праздничный намаз в мечети Хаджи Хамита Вурала. Между тем раньше, когда они жили на разных холмах, они всегда встречались до праздничного намаза, вместе молились, а затем, раздвигая толпу локтями, прокладывали себе путь в толпе по коврам, чтобы поцеловать руку Хаджи Хамита Вурала.

Сейчас у всех были мобильные телефоны, но все же никто Мевлюту не позвонил, так что в огромной толпе мужчин, которая собиралась в последние годы на намаз во дворе мечети, на площади и на прилегающих улицах, он ощутил себя совершенно одиноким. Он увидел лишь несколько знакомых лиц с Дуттепе и Кюльтепе, которых он знал со школьных и лицейских лет, так же как и некоторых владельцев магазинов и автомобилей, которые были его соседями по новому дому в блоке D. Толпа между тем становилась все напористее, грубее и нетерпеливее, так что в какой-то момент ему показалось, что молится он уже в совершенно чужом квартале. Знал ли кто-нибудь из этих молодых людей, собравшихся здесь, что сам покойный Хаджи Хамит Вурал, имя которого имам назвал в числе отцов нации (список возглавлял Ататюрк), «чей неутомимый труд создал эту прекрасную страну и дал нам возможность жить, как мы живем», много лет назад был на свадьбе Мевлюта и Райихи и подарил ему, жениху, наручные часы?

Когда Мевлют вернулся из мечети, Самихи дома не было. Должно быть, она ушла наверх, к Ведихе, в девятую квартиру. Горбун Абдуррахман на праздники приехал на Кюльтепе и вот уже неделю жил там. В той квартире было несколько комнат (все они не имели вида на Босфор); Коркут и его тесть избегали друг друга, и Ведиха с Самихой проводили бóльшую часть времени перед телевизором с отцом. Сулейман, должно быть, тоже с раннего утра усадил семью в автомобиль и отправился исполнять праздничные обязанности зятя в Юскюдар. Мевлют сделал такой вывод, когда не увидел на стоянке перед домом «форд-мондео» Сулеймана.

Квартира Мевлюта была на втором этаже и выходила окнами на парковку двенадцатиэтажного жилого дома, что давало ему возможность получать множество сведений о жизни пожилых пар, проживавших в этом доме, о вечно орущих юных отпрысках состоятельных семейств, о молодых семейных парах, чей род деятельности он не мог определить, об окончивших университет внуках старых торговцев йогуртом и о мальчишках всех возрастов, которые постоянно играли на парковке в футбол. Сыновья Сулеймана – шестнадцатилетний Хасан и четырнадцатилетний Казым – были самыми буйными из всех. Если мяч вылетал за границы парковки и летел вниз по улице, эти молодые, но ленивые футболисты не бежали следом за ним, а принимались орать: «Мяч, мяч, мяч!» – чтобы какой-нибудь прохожий, который шел по улице вверх, принес его. Их нехитрая уловка приводила Мевлюта, который проходил пешком всю свою жизнь, чтобы заработать на жизнь, в бешенство.

Тем не менее за восемь месяцев, которые он уже провел в этой квартире, Мевлют ни разу не открыл окно, чтобы отругать мальчишек за то, что они слишком сильно шумят. Шесть дней в неделю он уходил из дому по утрам в десять тридцать и шел в ассоциацию мигрантов в Меджидиекёй. С середины октября по середину апреля он каждый вечер торговал бузой в богатых районах города, вроде Шишли, Нишанташи и Гюмюшсую, где находились дорогие старинные многоквартирные дома в четыре-пять этажей. Он разорвал все связи со своим бывшим районом Тарлабаши, который теперь стал частью зоны городской перепланировки, созданной, чтобы стимулировать строительство маленьких дорогих отелей, больших торговых центров и туристических достопримечательностей; большинство старых греческих домов было расселено.