Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Асквит был настолько опьянен и заворожен своим чувством к Венеции, что не замечал, как разглашает секретнейшие сведения в письмах к ней. «Это очень секретно», — писал он, а затем в деталях описывал сведения о тайных перемещениях войск, подвергая их величайшей опасности. Многие его письма к ней полны отступлений, в которых он обсуждает тему войны так, словно речь идет о каком-то развлечении в гостиной или же об игре в шахматы, которая идет где-то в отдалении.

Война как-то проходила мимо него. Обеспокоенный тем, что Королевскому флоту придется вести бои в штормовых северных широтах, он говорил об этом не как военный лидер, управляющий целыми армиями, а как пожилая тетушка, жалующаяся на непослушного племянника: «Прошлым вечером я говорил Уинстону… он слишком далеко гребет — так и посуду перебить недолго».

Но если премьер-министр не в силах быть лидером, кто-то должен взять ответственность на себя! Естественно, Уинстону не понадобилось много времени осознать, что именно он должен заполнить вакуум. У него было то, чего так не хватало членам кабинета — юношеская энергия, военный опыт и, главное, желание победить. И многие из них поняли, что для них это удачная находка, во всяком случае, на первых этапах. В эти начальные военные месяцы Уинстон, похоже, успевал быть одновременно во многих местах, то встречаясь с кем-нибудь из адмиралов, то дискутируя о стратегии с генералами. Лорд Холдейн писал ему: «Асквит признался мне сегодня после обеда, что тебя можно сравнить с большим войском в поле, и это правда».

Черчилль принял его слова близко к сердцу. И он поверг военных в ужас (а вместе с ними и всю страну), когда неожиданно решил, что обязан непосредственно принять участие в битве как полевой командир в полном смысле этого слова. Как первый лорд адмиралтейства он вовсе был не обязан стоять на капитанском мостике линкора под огнем, или, тем более, командовать войсками на линии фронта. Но 3 октября, когда Черчилль прибыл в бельгийский порт Антверпен, чтобы проследить за ходом обороны, он решил задержаться там на три дня и превратиться в генерала. [68]. Его не пугал мощный артиллерийский обстрел, что мог закончиться для него печально, как и вся драматическая ситуация обороны против превосходящих германских сил [69]. Но запах пороха пробудил в нем боевой инстинкт.

Вместе с бельгийскими войсками, а также с Королевской морской пехотой и частями Королевской морской дивизии, созданной им еще в августе, Черчилль решил удерживать город до тех пор, пока не прибудут подкрепления. [70].

Сумасшедшая энергия настолько переполняла его, что он забыл обо всем на свете, кроме предстоящей схватки с противником. Один итальянский военный корреспондент описывал, как Уинстон, одетый в плащ и с яхтсменской фуражкой на голове, передвигался среди войск, не обращая ни малейшего внимания на осколки, падавшие со всех сторон. Ему не хватало времени для сна, но его ум оставался все таким же острым, и он то и дело выдвигал всевозможные идеи о том, как защитить город. Некоторые из этих идей были хорошими, а некоторые — неудачными. Об одном из самых необдуманных решений Уинстон сообщил телеграммой Асквиту — он просил, чтобы с него сняли обязанности первого лорда и предоставили ему «полномочия командующего отдельным соединением в поле». Почему-то он вбил себе в голову, что защита Антверпена в данный момент — самое главное дело жизни. И надеялся выйти победителем. Но Асквит ответил решительным отказом.

Его счастье, что Уинстон выбрался оттуда живым и здоровым. Прибывший офицер — старше его по возрасту и намного опытнее, взял на себя обязанность защищать Антверпен [71]. А Уинстон вернулся в Лондон. Реакция его коллег в кабинете колебалась от возмущения до восхищения. Сэр Эдвард Грей преисполнился за него гордостью и писал Клемми: «Я просто светился от счастья из-за того, что сижу рядом с настоящим Героем. Не могу даже передать тебе, как я восхищаюсь его храбростью и доблестным духом. Он настоящий гений войны».

Несмотря на то, что Антверпен был все же взят немцами, его оборона позволила задержать их быстрое продвижение к северному побережью Франции и помешала им захватить порты на Ла-Манше [72]. В то же самое время падение Антверпена сразу превратило Уинстона из героической фигуры в объект насмешек. Радостный энтузиазм, с которым он рвался в бой, подвел его. Уинстону на какой-то миг представилось, что только он один в состоянии защитить город. Его противники принялись порицать Уинстона за то, что он оставил свой важнейший пост в адмиралтействе ради того, чтобы самому ввязываться в бесполезную борьбу за бельгийский порт. Х.А. Гуинн, редактор «Морнинг Пост», даже попытался возложить всю вину за так называемый «антверпенский промах» исключительно на Уинстона. Он обвинял его в том, что первый лорд поставил под удар британские войска только ради собственной личной славы.

«Вся эта авантюра, — писал Гуинн, — являлась делом Черчилля, и не кажется, что она была обсуждена, обдумана или согласована с кабинетом». Рассерженный редактор даже направил письмо премьер-министру и другим членам кабинета, требуя смещения Уинстона. Владельцу его газеты он написал о первом лорде следующее: «Представьте себе, что нашим флотом командует такой тип. Человек, который что-то вбивает себе в голову и, не дав себе труда поразмышлять над правильностью идеи… вовлекает нас всех в поспешные действия. И это в то время, когда надо беречь каждого человека!»

На самом деле Черчилль принял решение отправиться в Антверпен после обсуждения этого вопроса с Китченером и Греем, и оба пришли к выводу, что жизненно необходимо задержать немцев у города как можно дольше. Задача Черчилля состояла в том, чтобы воодушевить бельгийцев на бой и дать им почувствовать поддержку со стороны. Китченер обещал прислать на помощь защитникам Антверпена до пятидесяти тысяч человек. [73]. Когда план обороны представили Асквиту, он полностью поддержал его.

«Бесстрашный Уинстон должен отправиться в полночь, чтобы достичь Антверпена около 9 часов утра, — так писал 3 октября премьер-министр своей возлюбленной Венеции. — Если он будет в состоянии изъясняться на иностранном языке, то бельгийцы услышат такие речи, которые им никогда не доводилось слышать прежде. Думаю, что он сумеет внушить им твердость духа».

На какое-то время присутствие Черчилля в городе действительно поднимало дух сопротивления бельгийцев. «Уинстону удалось убедить их держать оборону в тот момент, когда они готовы были отступить», — писал Асквит 5 октября. Но как только Черчилль 6 октября покинул Антверпен, сопротивление бельгийской армии ослабло, и город пал спустя четыре дня. [74]. Асквит не видел в этом никакой вины Черчилля, всю вину он возлагал на военных Бельгии, а также на французов, не оказавших им поддержки в той степени, в которой они нуждались.