Голос ночной птицы - Роберт Маккаммон

— А вот и наша красавица дочь! — воскликнула Лукреция Воган. — Шериз, займи свое место.

Девушка, одетая в белое полотняное платье с кружевными лифом и рукавами, так и осталась стоять, где стояла, и глядеть на Мэтью сверху вниз. Действительно привлекательная была девушка, лет шестнадцати-семнадцати, и волны белокурых волос держались в прическе с помощью ряда деревянных гребней. Мэтью подумал, что девушка должна быть очень похожа на свою мать в этом возрасте, хотя подбородок у нее был длиннее и квадратнее, а глаза почти такие же светло-синие, как у отца. Но в этих глазах водянистой конституции никак не просматривалось. В них читался высокомерный холод, от которого Мэтью тут же опустил взгляд, чтобы не задрожать, как от дуновения декабрьского ветра в этот майский вечер.

— Шериз? — повторила Лукреция ласково, но твердо. — Займи. Свое. Место. Будь. Добра.

Девушка села — медленно, по своей воле — справа от Мэтью. И, не теряя времени, положила себе на тарелку куриного жаркого.

— Ты даже не поздороваешься с мистером Корбеттом?

— Здравствуйте, — сказала девушка, отправляя первый кусок в прелестный ротик.

— Шериз помогала мне готовить жаркое, — сказала Лукреция. — Ей так хотелось, чтобы вам понравилось.

— Уверен, что оно превосходно, — ответил Мэтью.

Положив себе на тарелку жаркого, он убедился, что оно на вкус так же хорошо, как на вид. Потом оторвал себе ломоть хлеба и обмакнул в густую вкусную подливку.

— Мистер Корбетт — потрясающе интересный молодой человек. — Это было обращено к Шериз, хотя смотрела Лукреция на него. — Он не только утонченный джентльмен и ученик судьи из Чарльз-Тауна, он еще и отбил банду воров и убийц, напавшую на магистрата. Вооруженный только рапирой, если я правильно помню?

Мэтью с благодарностью принял порцию тушеных томатов, ощущая взгляд направленных на него трех пар глаз. Самый подходящий был момент объяснить, что «банда» состояла из хулигана, старой карги и сумасшедшего пьяницы… но произнеслись совсем другие слова:

— Нет… у меня… даже рапиры не было. Не передадите мне лепешек, если не трудно?

— Бог мой, вот это да! — На Стюарта слова Мэтью произвели глубокое впечатление. — У вас вообще не было оружия?

— Я… гм… я сумел пустить в дело сапог. Нет, жаркое просто восхитительно! Этот рецепт надо сообщить кухарке мистера Бидвелла!

— Ну, наша Шериз сама прекрасно готовит, — заверила его Лукреция. — Я ее сейчас учу секретам выпечки хороших пирогов. Что весьма непросто, должна сказать.

— Не сомневаюсь. — Мэтью улыбнулся девушке, но она даже глазом не моргнула. Продолжала себе есть и смотреть прямо перед собой вообще без всякого выражения — кроме, быть может, безбрежной скуки.

— А теперь… расскажите про тот сундук с кладом золотых монет, который вы нашли. — Лукреция благовоспитанным жестом положила на тарелку ложку и нож. — Вы его отослали в Чарльз-Таун?

Здесь он уже должен был провести черту.

— Боюсь, что никакого сундука не было. Была одна монета.

— Да-да… конечно. Только одна монета. Я вижу, вы искусный хранитель секретов. Тогда что вы могли бы нам рассказать о ведьме? Она как, воет и рыдает, чуя костер?

Кусок жаркого, который Мэтью собирался проглотить, вдруг превратился в горле в колючий ком.

— Миссис Воган, — произнес он как можно вежливее, — если вы не против… я бы предпочел не говорить о Рэйчел Ховарт.

И тут вдруг Шериз посмотрела на него и усмехнулась, сверкая светлыми глазами.

— А вот эта тема мне интересна! — Голос ее был приятно-мелодичен, но в нем слышалась острая нотка злости. — Вы уж нам расскажите о ведьме, сэр! Это правда, что она срет жабами?

— Шериз! — прошипела Лукреция, скрипя зубами и закатывая глаза. Тут же ее внешность изменилась быстрее, чем меняет цвет хамелеон. Улыбка вернулась, хотя несколько увечная, и Лукреция посмотрела на Мэтью через стол. — У нашей дочери… простецкое чувство юмора, мистер Корбетт. Знаете, говорят, что у самых утонченных и изящных дам бывает такой простецкий юмор. В наши странные времена не приходится быть слишком уж чопорным, то есть твердым и жестким, не правда ли?

— Твердым и жестким, — повторила девушка, отправляя в рот помидор, и булькнула двусмысленным смешком.

Лукреция продолжала есть, но по щекам ее расползались красные пятна. Стюарт допил бокал и потянулся за графином.

Какое-то время все молчали. В этот момент Мэтью услышал какой-то жужжащий звук, но не мог определить, откуда он.

— Могу сказать, просто для сведения, — начал он, чтобы разбить ледяное молчание, — что я еще не ученик юриста. Я пока что просто клерк магистрата, не больше.

— Но ведь вы скоро будете учеником юриста? — спросила Лукреция, снова начиная сиять. — Вы молоды, у вас острый ум и желание служить. Почему бы вам не выбрать профессию юриста?

— Я… быть может, когда-нибудь я так и сделаю. Но мне еще нужно набраться образования и опыта.

— О, скромная душа! — провозгласила Лукреция так, будто нашла сам Святой Грааль. — Ты слышишь, Шериз? Этот молодой человек стоит на краю такой власти и богатства, и он скромен!

— Когда стоишь на краю, — сказал он, — есть опасность упасть с очень большой высоты.

— И к тому же остроумен! — Лукреция готова была умереть от экстаза. — Ты же знаешь, Шериз, как чарует тебя остроумие!

Шериз снова взглянула в глаза Мэтью.

— Я желаю больше узнать о ведьме. Я слыхала рассказы, что она брала в рот хрен козла и сосала его.

— Кхм!

Струйка вина потекла изо рта Стюарта, измазав серый пиджак. Он побледнел, а его жена побагровела.

Лукреция была готова снова зашипеть или завизжать, но прежде того Мэтью посмотрел на девушку так же в упор и ответил спокойно:

— Вы слышали ложь, и тот, кто вам это сказал, не просто лжец, а клеветник, которому надо рот вымыть мылом.

— Это мне сказал Билли Рид. Мне найти его завтра и сказать, что вы собираетесь мыть ему рот мылом?

— Имя этого бандита не будет произноситься в моем доме! — У Лукреции жилы выступили на шее. — Я запрещаю!

— Так я найду завтра Билли Рида, — продолжала Шериз с вызовом. — Как ему сказать, где вы его будете ждать с вашим мылом?

— Простите, мистер Корбетт! Тысячу раз прошу у вас прощения! — В возбуждении хозяйка пролила ложку со сливками на платье и теперь оттирала его скатертью. — Этот бандит — заблудший сын Джеймса Рида! Он почти идиот, невероятный лентяй… и у него непристойные планы на мою дочь!

Шериз улыбнулась — точнее, оскалилась, — прямо в лицо Мэтью.

— Билли меня учит доить. По вечерам у них в сарае он мне показывает, как держать хрен. Как водить рукой вверх-вниз… вверх-вниз… вверх-вниз… — Она показала это движение, вызвав у него сильнейшее смущение, а у матери — возмущенное «ах». — Пока сливки не брызнут. Чудесные, горячие сливки.

Мэтью не ответил. Он понял — абсолютно, непреложно, — что прятался не в том сарае.

— Я думаю, — произнес Стюарт, нетвердо поднимаясь на ноги, — что пора откупорить бутылку рома.

— Бога ради, держись от рома подальше! — заорала Лукреция, уже не обращая внимания на почетного гостя. — Вот причина всех наших бед! Это, и еще твои предлоги бегать в плотницкую!

Посмотрев на Шериз, Мэтью увидел, что девушка поглощает ужин с самодовольной радостью, а ее лицо стало никак уж не прекрасным. Он положил ложку и нож — аппетит пропал начисто. Стюарт возился в буфете, Лукреция набросилась на еду с мстительным видом, глаза ее горели, а лицо не уступало цветом тушеным томатам. В наступившей тишине снова послышалось жужжание. Мэтью поднял глаза.

И вздрогнул, как от удара.

На потолке, прямо над столом, висело осиное гнездо размером с кулак мистера Грина. И оно было черно от ос, кишевших на нем, ползающих со сложенными вдоль жала крыльями. Пока Мэтью смотрел, какое-то беспокойство пробежало по гнезду, и несколько ос гневно зажужжали.

— Гм… миссис Воган, — сказал Мэтью неловко. — У вас там… — Он показал наверх.

— Ага, осы. Так что?

Манеры ее — вместе с внешним видом, семьей и всем вечером — сильно испортились.

Мэтью понял, зачем здесь может находиться это гнездо. Он слыхал о таком, хотя сам никогда не видел. Насколько он понимал, можно купить или сварить средство, которое, если его нанести на потолок, заставляет ос строить гнезда на этом месте.

— Для уничтожения других насекомых?

— Конечно, — ответила Лукреция таким тоном, будто это каждый дурак знает. — Осы — ревнивые твари. У нас тут комаров в доме нет.

— Таких, что кусали бы ее, — добавил Стюарт и снова присосался к бутылке.

Весь этот вечер, подумал Мэтью, можно бы назвать фарсом, если бы не столь очевидные страдания его участников. Мать продолжала есть будто в трансе, а дочь предпочитала поглощать еду с помощью пальцев вместо столовых приборов и уже сумела вымазать рот и подбородок блестящим салом. Мэтью допил вино и доел действительно превосходное жаркое, а потом решил, что надо бы уйти, пока девушка не решила, что он будет лучше смотреться в короне из глиняной миски.