Антарктида ONLINE - Владимир Васильев

А потом удача кончилась. Сразу. Вдруг.

Они не сбились с пути. Они шли верно. Разумеется, не точно по следам санно-гусеничных поездов – ту колею давным-давно замело, – но все же в пределах разведанного, почти безопасного коридора. Здесь пять раз прошли тридцатитонные вездеходы и тяжелые тягачи, причем три раза из пяти – с таким грузом на санях, что на подъемах рвались тросы. Что по сравнению с этими мастодонтами трактор с легкими саночками? Пушинка.

И все же трактор провалился.

Сначала он клюнул носом, как лодка, соскальзывающая с гребня волны во впадину. Потом начал крениться вправо, одновременно вставая торчком. Непрухин вытолкнул Женьку и выпрыгнул сам. «Сани!» – заорал не своим голосом.

Поздно. Оседающему снежному мосту наскучило оседать. Ему захотелось рухнуть.

Непрухин пал на сани во вратарском броске. Что толку! Он заведомо не успевал ни отцепить трос, ни распутать веревки, крепившие поклажу. Трактор исчез, и сани рванулись, едва не утащив Непрухина в бездонную могилу. И еще долго грохотало и выло из обширной рваной дыры на белом снегу.

Потом стихло. Непрухин повернулся спиной к ветру и закурил. Женька злобно ругался. Пришлось прикрикнуть на него, чтобы, во-первых, замолк в тряпочку, а во-вторых, не топтался вблизи трещины.

Положение – не позавидуешь. Докурив сигарету до пальцев, Непрухин обмозговал ситуацию со всех сторон. Ему, конечно, обратного пути нет, и шансы его хреновые. А Женьку надо отправить назад. Зачем пропадать вдвоем, если можно одному?

Женька не ушел. И в душе Непрухин был благодарен ему за выбор.

– Все равно трактор пришлось бы бросить, – сказал он то, во что ему сейчас хотелось верить. – У нас запасных пальцев к гусеницам было всего три штуки. На таком запасе по Антарктиде далеко не укатишь.

– У нас же ни одного не лопнуло и не выпало, – возразил Женька.

– Потому что теплынь, – противореча сам себе, возразил Непрухин. – Когда поезд идет по куполу при минус шестидесяти, пальцы только так летят и трансмиссия тоже. Сейчас-то благодать: мы почти на экваторе, хоть и на километровой высоте. Градусов двадцать всего ниже нуля…

– Ну и не замерзнем, – подытожил Женька.

– Ага… Знаешь, однажды американцы катали большую группу туристов на самолете в районе Эребуса. Уж не знаю, что случилось с тем «Боингом», только он аварийно сел, можно сказать – свалился. Почти никто не погиб при посадке, зато раненых было предостаточно. С Мак-Мёрдо и Скотт-Бейса, разумеется, выслали спасателей, да что толку? Все до единого пассажиры превратились в мерзлые сосульки спустя какой-нибудь час после аварии. Спасатели прибыли гораздо позже.

– Мы не ранены. И потом, во что были одеты те туристы? Небось в шортики-маечки?

– Ив каэшках люди замерзали за милую душу…

– А ты, я гляжу, оптимист, – фыркнул Женька. – На тракторе без кабины ехал – замерз, да? Озяб, но не замерз же! Ну и все! Будем двигаться – будем жить. Веди. А скажешь еще раз, что я зря увязался, – дам в морду, понял?

– Ты – мне? – удивился Непрухин.

– Тебе, хоть ты и мэр. Мэров я еще ни разу не бил, мне это даже интересно… Куда идти-то?

Идти пока предстояло туда же – на восток и в гору. До поворота на юг оставалось пройти еще километров пятнадцать-двадцать.

– Держись за мной.

***

ИЗ ЗАПИСОК ЛОМАЕВА:

«Снилась мне такая ерунда, какую не встретишь и в помеси мыльной оперы с ужастиком, а только покидать эту кошмарную бодягу все равно не хотелось ни в какую. Почему-то я твердо знал: наяву будет еще хуже.

А потом я услышал:

– Просыпается.

Глагол этот поверг меня в отчаяние. Я не хотел туда, в явь. Там было слишком страшно, чтобы я мог это выдержать. Там жил ужас.

И все же я неумолимо вываливался туда. Цеплялся, напрягая все силы, боролся, – но соскальзывал.

Открыл глаза – все как в тумане. Ни людей, ни предметов – одни силуэты, да и те нерезкие, вроде как сквозь мутное стекло и вдобавок не в фокусе. Руки-ноги бесчувственные и неподъемные, словно деревянные протезы. Пошевелиться – проблема. И голова тупая-тупая…

Наверное, тоже протез. Притом дефектный: с головокружением и мигренью.

– Гена, с тобой все олл райт? Как ты себя чувствуешь?

Это был Ерема Шеклтон. А с ним и вся наша гоп-ко-манда: Кацуки, Чаттопадхъяйя, Коган…

Обрадовался я лишь на один миг. А потом, припомнив все, что со мной было, впал в такое отчаяние, что хоть вой, хоть стреляйся.

– Все в порядке, Гена. Все теперь будет хорошо

Хорошо?.. Они что, издеваются надо мною? Вряд ли. Жалеют, наверное. Не понимают, что это для меня еще хуже.

– Где я?

– В Альпах, Гена. Уютный домик в долине. Да ты уже бывал в нем…

Что-то не припоминаю. Когда? Зачем? А, ну да, верно. Бывал. Беседовал с гейдельбергским человеком, как бишь его… Стар Трек? Ван Стар? Нет, ван Трек, точно.

– Ван Трек тоже здесь?

– Никого тут нет, одни мы, Гена, – заворковал Моисей Соломонович. – Был доктор, сделал вам укол и уехал. Сказал, что с вами таки все будет в ажуре…

– А почему я здесь? Меня укололи, я заснул…

– Вас собирались тайно вывезти в Италию на военную базу США. Мы таки очень даже не собирались смотреть на это сложа руки.

– Пришлось привлечь э-э… платных статистов, – неизвестно над чем засмеялся Шеклтон.

Им всем было весело. Одному мне было гадко, потому что я все вспомнил. Ужас. Позор. И тоска такая, что самые необходимые предметы – веревка, мыло и табурет.

– Моисей Соломонович, – сказал я, отведя взгляд, чтобы никого не видеть. – Ребята… Я им все сказал…

– Об чем? Об Антарктиде?

– Да.

– И о секретном геофизическом оружии?

– Да. – Я с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать в голос.

Все замолчали, а Коган сразу засуетился, захлопотал вокруг меня, дружески похлопывая по плечу ладошкой и приговаривая:

– Вы себе успокойтесь, успокойтесь, Гена. Мы все знаем. Все хорошо, все так и должно быть…

– Как еще – так?

– Разве мы похожи на идиотов? Разве мы не понимаем, что такое форсированные методы допроса? – Когана аж передернуло. – Разве ничего не слыхали о «наркотиках правды»? Вы себе зря волнуетесь, Гена. Мы знали, что из вас таки вытрясут все, что им надо. А вы не знали и знать не могли, что они заставляют вас говорить то, что НАМ надо…

Факт остается фактом: мой протез головы соображал настолько плохо, что я еще долго не мог понять, как меня подставили. Потом заподозрил, но не поверил. Мне не довелось служить ни в разведке, ни в тайной полиции, и, наверное, я к тому же плохой политик, ибо оказался не готов поверить, что цель ВСЕГДА оправдывает средства.

– Вы помните человека, с которым я вас знакомил у себя в номере? – поинтересовался Моисей Соломонович.