Том 6. Лорд Эмсворт и другие - Пэлем Вудхауз

— Уже? То есть как — уже? Дома я выхожу в семь ноль-ноль, а в это время мы готовимся ко второму заседанию.

— Тебя туда пускают?

— Еще как!

— Ну, знаешь!.. Я думала, ты вроде рассыльного.

— Я? Вице-президент. А тетя дома?

— Да. Ей сейчас кто-то звонил из замка.

— Мне надо с ней поговорить. Насчет собак. На чем они у вас живут?

— На креслах.

Фредди пощелкал языком. Такие шутки занятны, но неуместны и мешают делу.

— Не дури. Чем вы их кормите?

— Чем-то таким. Мама скажет. Какой-то Питер…

Фредди вздрогнул, словно его укусили за ногу.

— Не собачий корм Питерсона?

— Он самый.

— О, Господи! — вскричал Фредди, не помня себя. — Вы что тут, с ума сошли? Пятый случай за две недели. А еще говорят, англичане любят животных. Хотите, чтобы у собак был ревматизм, рахит, радикулит, гастрит и малокровие? Что же, травите их кормом, в котором нет витаминов! Питерсон, нет, не могу! Доналдсон, вот кто им нужен. Корм Доналдсона во дворцах и в хижинах! Собака, которую им кормят, сильна, стройна, смела, благородна, уверена. Спаниель превзойдет себя! Сеттер станет суперсеттером! Ясный взгляд, бодрый хвост, холодный нос — вот что такое корм Доналдсона! Содержит…

— Фредди!

— Да?

— Заткнись!

— Это я?

Пруденс Гарланд проявляла признаки нетерпения.

— Да, ты. Господи, прямо шквал какой-то! Тут поверишь в эти заседания. Наверное, ты там самый шустрый.

Фредди поправил галстук и заметил:

— С моим мнением считаются.

— Еще бы! А то и оглохнуть недолго.

— Я повысил голос?

— Да.

— Что ж, увлекаешься…

— Именно. Ты что, правда такой мастер?

— Ну, если шеф доверил мне Англию… Посуди сама.

— А ведь никогда ничего не делал!

— Да, опыта у меня не было. Но вдохновение… Пруденс глотнула воздух.

— Что ж, ясно. Если ты преуспел, значит — всякий может.

— Я бы так не сказал.

— А я бы сказала. Какое счастье, что ты пришел! Теперь я смогу убедить Генри.

— Генри?

— Теперь он от меня не уйдет. Это же ясно. Самый обычный кретин…

— Прости, это кто?

— … женится и превращается в истинную акулу. Значит, главное — жениться.

Тут Фредди был согласен.

— Да, ты права. Я обязан буквально всем моей же…

— Никто ничего не добьется, пока не женится.

— … не, лучшему другу и суро…

— Возьми Генриха VIII.

— … вейшему критику.

— Или Соломона. Так и Генри. Он говорит, он художник, не делец какой-нибудь. А я говорю, ты женись, там посмотрим. И приведу пример. «Ну, а Фредди?» — скажу я. Ответить нечего.

— Кто этот Генри?

— Один мой знакомый. Крестный сын дяди Галли. — Пруденс огляделась, потом прибавила: — Вот он.

Нельзя сказать, что человек на фотографии был красив. Нос несколько расплылся, уши торчали, подбородок выдавался вперед. Словом, вполне могло оказаться, что снималась приветливая горилла. Да, приветливая; и на любительском снимке было видно, что глаза — добрые, улыбка — искренняя. Общий же вид подсказал бы писательнице викторианской эры словосочетание «великолепное уродство»; и Фредди удивился, зачем такой человек снимается.

Чувство это, однако, сменилось неподдельным интересом. Поправив монокль, Фредди вгляделся в фотографию.

— А я его не встречал?

— Откуда мне знать?

— Встречал.

— Где же ты его видел?

— В Оксфорде.

— Он там не учился. Он художник.

— Я говорю не про университет, а про город. На окраине есть кабачок под названием «Шелковица». Я там часто бывал, а он — просто все время. Поговаривали, что он служит привидением.

— Нет. Он племянник владельца.

— Вон что? Тогда понятно. Я туда заходил три раза в день, не меньше, и мы немало общались. Его фамилия была Листер.

— Сейчас тоже.

— Генри Листер. Называли — Глист. Он художник, это ты права. Я еще удивлялся. С таким лицом…

— С каким?

— Ну, с таким.

— Ты на себя посмотри, — холодно сказала Пруденс. — Генри очень красивый. Странно, что ты с ним дружил.

— Ничего странного. Его все любили. Значит, он племянник владельца?

— Нет, он владелец. Дядя умер.

— Собаки есть?

— Откуда мне знать?

— Ты спроси. Есть — скажи мне. Да, так этот кабачок. За него много дадут. Права, движимость, недвижимость, погреб, сама понимаешь.

— В том-то и суть! — вскричала Пруденс. — Я не понимаю, я хочу, чтобы кабачок был наш. Расстояние от колледжей — точно такое, как надо, клиентура обеспечена. Сделаем корт, устроим бассейн, дадим рекламу в столичные газеты. Будут ездить, как в Бекингемшир. Конечно, нам нужны деньги.

Если дело не касалось корма, Фредди не очень быстро думал, но и более тупой человек удивился бы выбору местоимений.

— Кому это «нам»?

— Мне и Генри. Мы поженимся.

— Вот это да! Ты что, его любишь?

— Пламенно и безумно,

— А он?

— Еще безумней.

— Ну, знаешь! А что тетя Дора?

— Она об этом не слышала.

Фредди помрачнел. Он любил кузину и боялся за ее счастье.

— Услышит — не обрадуется.

— Да.

— Не хотел бы ее осуждать, но она — снобиха номер один.

— Мама — ангел.

— Возможно, я этой стороны не видел. Но социальные различия ощущает очень остро. Племянник кабатчика… Может быть, этот дядя — аристократ-эксцентрик? А кто там папа?

— Спортивный репортер. Наш Галли с ним выпивал, в одном кабачке.

— Все время у тебя кабачки! А мама?

— Гимнастка из мюзик-холла. Большой друг дяди Галли. Вообще-то она умерла, он ее раньше знал. Он говорит, вязала банты из кочерги.

Фредди вынул и протер монокль. Он был очень серьезен.

— Итак, — подытожил он, — у Глиста есть кабачок и сердце.

— Да.

— Конечно, для тебя это — много. Сердце, думаешь ты, дороже короны. А тетя? Галли для нее не авторитет. Вряд ли ей все это понравится.

— Поэтому мы и женимся сегодня, сами.

— Что!

— То, что ты слышал. Я все продумала. Мы должны поставить их перед… как это по-французски?

— Oh la la?

— Fait accompli.[129] Против него не поспоришь. Понимаешь, нам нужны деньги. Даст их дядя Кларенс.

— Ты думаешь?

— Ну, он же глава семьи. Это его долг. Так вот, ставим перед fait accompli, идем к дяде Кларенсу и говорим: «Я — ваша племянница. Генри теперь — тоже ваш племянник. Кровь не водица. Помогите нам с этим кабачком, что вам стоит? Дело верное». Права я?

Энтузиазм ее передался Фредди. В конце концов, и он женился тайно, а что вышло! Вспомнив день, когда они с Ниагарой стали мужем и женой, он совсем расчувствовался.

— Вообще-то, права.

— Фредди, ты душечка! — вскричала Пруденс, сияя светлыми глазами. Теперь ей казалось, что она всегда любила принца кормоторговцев, и страшно было вспомнить, как в десять лет она сбила с него цилиндр уголком кирпича. — Спасибо! Ты сейчас занят?

— Да нет, не особенно. Должен зайти к ювелиру, а так — нет.

— Зачем тебе ювелир? Подарок для Ви?

— Я ей куплю кулончик, но вообще-то надо отдать в починку Ниагарино ожерелье. Неудобно получается — она мне его оставила, то, се, я не иду, она пишет, а сегодня пришла телеграмма. Почему ты спрашиваешь? Я тебе нужен?

— Скорее — да. Генри непременно забудет привести свидетеля. А шофера такси — не хотелось бы.

— Я тебя понимаю. Мы с Агги позвали именно шофера, он нам все испортил. Шумный такой… Увязался в ресторан. А разве Галли не придет? Вроде бы он ваш покровитель.

— Что ты, дядя Галли к двенадцати не встанет. Я думаю, он лег часов в шесть. Ну Фредди, ну миленький!..

— Чего там, приду. Мы, Трипвуды, верны друзьям. Со мной будет такой Плимсол.

— Зачем?

— Надо. Я его везу в замок, он может сбежать. Это очень важно.

— Он что, особенный?

— Еще какой особенный! Он — Типтон.

— Это что такое?

— Ты не слышала о магазинах Типтона? Сразу видно, в Америке не была. Они есть в любом городке. Продают все, включая наш корм. То есть я хотел бы, чтоб наш, у них всякий бывает. Если поставить коробки корма, который они продают за год, выйдет от Мэна до Флориды. Может, и дальше.

— А твой Плимсол — переодетый Типтон, да? Я ему скажу: «Привет, Плимсол!», а он сорвет усы и закричит: «Первое апреля! Я Типтон».

Фредди поставил ее на место.

— У Плимсола, названного Типтоном в честь дяди, — контрольный пакет акций, — сказал он. — Моя цель — чтобы они брали корм только у нас. Если это мне удастся, я смогу отпраздновать самую большую из моих побед.

— Твой тесть обрадуется. Он тебя назначит… что у вас выше вице-президента?

— Вообще-то, — признался честный Фредди, — с вице-президента у нас начинают. Я бы хотел стать помощником главного продавца… ну, чем-нибудь таким.

— Что ж, желаю удачи. А надежда есть?