Квентин Дорвард - Вальтер Скотт

— Этого именно я и ожидал от тебя, куманечек, — сказал Людовик. — Но есть ли у тебя хорошие помощники? Изменник силен и ловок и, наверно, будет во все горло звать на помощь. Шотландец взялся охранять дверь — и только; хорошо еще, что он на это согласился, да и то мне долго пришлось его ублажать… Оливье ни к черту не годен, кроме лганья да лести; правда, он к тому же большой мастер давать опасные советы… Нет, скорей он сам попадет когда-нибудь в петлю, а уж накинуть ее на другого — для этого он совсем не годится. Подумай-ка: есть ли у тебя люди и средства, чтоб покончить дело живо и верно?

— Со мной Труазешель и Птит-Андре, — ответил Тристан, — люди настолько искусные в своем ремесле, что из трех человек повесят одного так, что двое других и не заметят. Все мы решили жить или умереть вместе с вашим величеством, ибо мы знаем, что, когда вас не станет, с нами расправятся не лучше, чем мы расправлялись с нашими подопечными… Но, с позволения вашего величества, с кем нам придется иметь дело? Я люблю знать об этом точно, так как ваше величество не раз изволили мне выговаривать за ошибки, когда вместо настоящего преступника мне случалось вздернуть какого-нибудь ни в чем не повинного человека.

— Правда, Тристан, — сказал Людовик. — Так знай же: осужденный — Мартиус Галеотти!.. Ты удивлен, но тем не менее это так. Негодяй лживыми предсказаниями заманил всех нас в эту ловушку и выдал герцогу Бургундскому!

— Ну, это не пройдет ему даром! — воскликнул Тристан. — И если б даже это было последним делом в моей жизни, я вопьюсь в него, как оса, а потом пусть меня хоть раздавят!

— Я знаю твою верность, — сказал король, — знаю, что ты как честный человек находишь удовольствие в исполнении своих обязанностей: добродетель, говорят мудрецы, сама в себе несет награду. Ступай же и приготовь жрецов: жертва приближается.

— Прикажете исполнить приговор в вашем присутствии, государь? — осведомился Тристан.

Людовик отказался от этого предложения, но велел прево все приготовить заранее, чтобы привести приговор в исполнение, как только астролог выйдет из его комнаты.

— Я непременно хочу, — добавил король, — еще раз встретиться с этим мерзавцем, чтобы поглядеть, как он будет себя вести в присутствии своего господина, которого он предал. Я с наслаждением буду смотреть, как сознание неминуемой смерти сотрет краску с его румяных щек, как потускнеют глаза, которые смеялись, когда лгали мне… Ах, почему здесь нет и другого, того, кто поддерживал его предсказания своими советами! Но, если я останусь жив, берегите ваш пурпур, господин кардинал! Сам Рим не спасет вас — да не прогневлю я своими словами святого Петра и пречистую деву Клерийскую!.. Что же ты медлишь? Ступай предупреди своих молодцов. Негодяй каждую минуту может явиться. Об одном молю небо — чтоб он чего-нибудь не заподозрил и не отказался прийти. Это была бы жестокая неудача! Ступай же, Тристан! Кажется, прежде ты никогда не медлил, исполняя мои приказания.

— Напротив, как ваше величество сами часто замечали, я всегда был слишком скор, что подчас вело к ошибкам: мне случалось принимать одно лицо за другое. Я даже попросил бы ваше величество, когда вы будете прощаться с Галеотти, подать мне какой-нибудь знак — приступать ли мне к делу. Я помню случаи, когда ваше величество изволили менять ваши решения и потом обвиняли меня в торопливости.

— Что за подозрительное существо! — воскликнул король. — Говорят тебе, на этот раз я не изменю решения! Ну уж ладно… Чтобы покончить с этим, запомни хорошенько: если я, прощаясь, скажу этому плуту: «Над нами есть бог!» — тогда делай свое дело; если же я скажу:

«Иди с миром!» — значит, я изменил свое решение. Понял?

— У меня тупая голова, государь, во всем, что не касается моего ремесла, — сказал Тристан Отшельник. — Позвольте мне повторить. Если вы скажете: «Иди с миром!» — значит, я должен делать свое дело?

— Нет, дурень, нет! — воскликнул король. — Тогда дай ему свободно уйти. А если я скажу: «Над нами есть бог!», вздерни его ярда на два поближе к звездам, с которыми он так любит беседовать.

— Не знаю только, найдутся ли у нас необходимые средства, — заметил прево.

— Так придуши его, вот и все! — сказал король с мрачной улыбкой.

— А труп… куда нам девать труп? — спросил прево.

— Постой, дай подумать… Окна в зале слишком узки… Но вот это будет достаточно широко. Сбросим его в Сомму, а на грудь ему прицепим бумажку с надписью:

«Пропустить беспошлинно: правосудие короля». А там пусть солдаты герцога вылавливают его как контрабанду, коли им охота!

Великий прево вышел из спальни короля и отозвал обоих своих помощников в амбразуру окна на совет. Труазешель, чтобы было светлее, воткнул в стену зажженный факел, и все трое принялись совещаться шепотом, хотя никто не думал их подслушивать, так как Оливье был погружен в глубокое раздумье, а Меченый крепко спал.

— Друзья, — так начал прево свою речь, — вы, может быть, думаете, что наша песенка спета и что теперь пришел нам черед попасть кому-нибудь в лапы. Радуйтесь же, братцы. Наш милостивый король еще раздает нам случай отличиться, и мы должны исполнить наш долг как люди, которые хотят прославиться в истории.

— Ого, я, кажется, догадываюсь, в чем дело! — сказал Труазешель. — Наш господин, как римские императоры, когда они попадали впросак, или, как сказали бы мы, на первую ступеньку к виселице, избирает опытных лиц среди исполнителей правосудия, чтобы избавить свою священную особу от неопытных рук новичка в этом деле. Прекрасный обычай для язычников! Но я как добрый католик… право, уж и не знаю, решусь ли я наложить руки на нашего христианнейшего короля…

— Полно, брат, слишком уж ты щепетилен, — возразил Птит-Андре. — Если сам король приказывает нам исполнить над ним приговор, я, право, не вижу, как мы можем ослушаться. Живущий в Риме должен слушаться папу! Слуги прево обязаны повиноваться своему господину, а он — королю!

— Молчать, негодяи! — прикрикнул прево. — Речь идет не об особе его величества, а только об этом греческом еретике, язычнике и шарлатане Мартиусе Галеотти.

— Галеотти! — сказал Птит-Андре. — Ну что же, вещь вполне естественная. Я не знал еще, кажется, ни одного фокусника, танцующего на канате, который не закончил бы жизнь, повиснув на одном из его концов, — прыг, и готово!

— Одно жаль, — заметил Труазешель, воздевая глаза к небу, — что бедняга должен будет умереть без покаяния.

— Молчи! — сказал прево. — Ведь он еретик, чародей… Целый собор попов не мог бы наставить его на путь истинный и избавить от участи, которую он заслужил. А впрочем, если б ему пришла охота покаяться, так у тебя есть дар, Труазешель: ты можешь сойти и за духовного отца!.. Но вот что гораздо важнее — кажется, вам придется пустить в ход кинжалы, потому что у нас нет под рукой необходимых средств и орудий нашего ремесла.