Гибель Иудеи - Элиза Ожешко

— Раньше, — сказала она, — мне многое не нравилось в нашем народе: эти вечные споры между фарисеями, саддукеями и назареями были просто несносны. Но теперь я думаю лишь об ужасной судьбе моего несчастного народа.

— Я узнал от привратника, что ты много делаешь для своих собратьев, — отвечал Иосиф.

— Нужда целого народа волнует меня больше, чем нужда отдельных лиц, — сказала Вероника. — Когда-то Господь призовет новую Эсфирь, которая избавит своих братьев?

Иосиф вопросительно посмотрел на царицу: правильно ли угадал он ее мысль? Да, все дело в Тите: он тот, который был единственным виновником разрушения Иерусалима; но Иерусалим опять может быть восстановлен, если у Тита появится новая Эсфирь.

Вероника поднялась, заканчивая разговор. Иосиф, не ожидавший столь ласкового приема от гордой царицы, с благодарностью принял приглашение бывать у нее почаще. Когда он сказал, что направляется к верховному раввину, она открыла ящик и передала ему горсть золотых монет. Эти деньги раввин должен был разделить между иудейскими пленниками.

Когда он уходил, привратник с почтительностью поцеловал ему руку и назвал его «светлейший муж», чтобы исправить свою прежнюю оплошность.

То величественное и подавляющее впечатление, которое произвел Рим на Иосифа, когда он увидел его в первый раз, еще более усилилось. Куда бы он ни посмотрел, везде шли спешные приготовления к предстоящему триумфальному шествию императора со своим сыном. Пред входом на форум строилась громадная арка и множество художников трудилось над тем, чтобы украсить ее сценами осады Иерусалима. Громадная картина изображала под пальмовым деревом женскую фигуру в цепях, с головой, покрытой трауром, вокруг которой сделана была латинская надпись: «Пленная Иудея». На столбах храмов вывешены были объявления с указанием программы предстоящих празднеств. Тысячи рабов трудились над устройством громадного деревянного амфитеатра на Марсовом поле, где должен был происходить бой гладиаторов и борьба с дикими зверями. Казалось, не хватит зелени для бесчисленных венков, которыми украшались улицы. Почти все старались привлекательнее разукрасить свои дома коврами и тканями, во многих местах вывешивались громадные картины с изображением подвигов Геркулеса. Повсюду виднелись увитые плющом статуи Веспасиана и Тита, внизу которых нередко помещалось их стихотворное прославление.

На мосту, который соединял затибрскую часть с остальным городом, Иосиф остановился. Облокотившись на перила, он рассеянно глядел на желтые волны Тибра. «Как удачно и справедливо, — вздохнув, подумал Иосиф, — назвала царица всю эту суету приготовлениями к великому погребению. Великий Боже! В тот момент, когда Израилю, по-видимому, должно было сделаться властителем всех народов, нас постигает полное уничтожение! Неужели же обещания пророков и надежды отцов могли относиться к Веспасиану! Нет, этого не может быть!»

Горькая улыбка промелькнула на лице Иосифа, когда он, сходя с моста, увидел воинов, имевших здесь сторожевой пост. Такие отряды были повсюду. На все эти дни издано было строгое приказание от цезаря, чтобы предупреждать всякую возможность восстания со стороны иудеев. При малейшем беспорядке солдаты должны были действовать беспощадно.

Толпа полунагих ребятишек, протягивая ручонки, бежала за каждым приличным на вид господином, который попадал в этот квартал. Иосиф спросил их, где живет верховный раввин, и мальчишки проводили его к домику возле синагоги — жилищу раввина Аарона бен Анны. Иосиф, еще мальчиком, часто видел его в доме своего отца; один из его сыновей был священником в Иерусалимском храме; две его дочери были замужем за левитами. Иосиф думал, что старик давно уже отошел к праотцам, но, когда узнал, что он еще жив, решил обязательно навестить его.

— Скажи мне, — с трудом сдерживая слезы, произнес старик, — ведь еще остались стены храма и, если я не доживу, то все же придет время, когда сыновья Израиля восстановят святыню?

— Едва ли, — отвечал Иосиф, — для того, чтобы отнять у нашего народа всякую надежду на это, Тит приказал сровнять все с землей.

— Неужели тот обманщик из Назарета говорил правду, когда предсказывал, что более не останется камня на камне?

— От всего Иерусалима осталась лишь одна крепость Антония, — отвечал Иосиф, — там Тит оставил небольшой римский отряд; все остальное превращено в груду развалин.

Старик погрузился в свои думы. В душе его воскресли картины прошлого, вспомнилась та ночь, когда, призванный в верховный синедрион, он дал свое согласие на казнь Назареянина, и сцена перед дворцом Пилата. С каким усердием он вместе со священниками побуждал народ, чтобы тот требовал освобождения Варравы, а об Иисусе кричал: «Распни Его!». Когда Пилат произнес: «Я не повинен в крови этого праведника», — с каким язвительным смехом закричал он: «Кровь Его на нас и на детях наших!»

— Скажи мне, — сказал после некоторого молчания старик, — ты ничего не слышал о моем сыне и моих дочерях и их детях? Где они? Неужели ты рассеешь горькую надежду мою, что все они, все… умерли… О, Боже, Боже! Приходится успокаивать себя надеждой, что мои дети, мои внуки — все умерли!

— Сколько мне приходилось видеть, я не встречал среди тех людей, которые продавались в рабство, ни одного из своих знакомых. Из твоих детей я никого не видел, — тихо сказал Иосиф.

— Кто знает, что постигло их и какие они должны перенести страдания, — сказал старик, с трудом сдерживая рыдания, — пока смерть не избавит их. Сколько раз, проходя по базару, я видел, как продают иудейских пленников, — может быть, я проходил мимо одного из детей своих! О, если бы я только знал, что все они счастливо умерли, что у старого дерева отрублены ветви, что я остался один, то пусть бы тогда и этот безжизненный ствол поразил огонь Господень!

Иосиф, желая отвлечь его от тяжелых мыслей, рассказал о своем посещении Вероники.

— Слишком смело, — заключил он, — предаваться надежде, что ей удастся стать женой Тита. Что он ее любит, это очевидно; но столь же очевидно, что брак на чужестранке встретит среди римлян сильное противодействие. Власть Флавиев еще слишком слаба, чтобы Тит осмелился из-за женщины рискнуть тем расположением народа, которое он успел снискать.

Сообщение, что Тит любит Веронику, было для раввина столько же ново, сколько и неожиданно.

— Это в высшей степени замечательно, — сказал старик после некоторого раздумья, — что победитель Израиля пленен одною из израильских дочерей. Я готов видеть здесь особые пути Провидения. Разве не было случаев, когда Господь спасал свой народ рукою женщины? Ты, Иосиф, утешил меня.

Наверное, с самого своего основания не имел Рим столь оживленный вид, как утром 7 апреля 17 года по Рождеству Христову. Цезарь Веспасиан и сын его Тит в этот день вступали в Рим в сопровождении легионов, как триумфаторы после падения Иерусалима и покорения иудейского на рода.

Чтобы подивиться на столь редкое зрелище, в Рим прибыло множество народа из дальних и близких провинций. С восходом солнца из окрестных селений потянулись ко всем воротам толпы людей. Особенно много людей было на Аппиевой дороге, где народ в повозках, верхом и пешком двигался почти непрерывной густой стеной. С каждой минутой народ все прибывал и прибывал, заполняя улицы площади.

Не меньше оживления было и в лагере, среди войск, по ту сторону Тибра, у подножия Ватиканского холма, откуда победоносные легионы должны были совершить свое шествие через триумфальный мост, мимо храма Юпитера до Капитолия. Уже с раннего утра когорты конницы и пехоты выстроились каждая возле своего знамени. Военные доспехи и оружие воинов блестели по-парадному, и лучи восходящего солнца отражались в медных шлемах, серебристых панцирях и стальных щитах. Начальники триб красовались впереди на конях, раздавая последние приказания.

Домицилла была шестнадцатилетняя дочь Флавия Руфина, ее мать, племянница Тита, умерла много лет тому назад, и Феба оказалась той особой, которой отец доверил воспитание своей единственной дочери. Фебе было около сорока лет, в чертах ее лица застыло сосредоточенное выражение глубокой скорби. Несчастной выпало на долю много горя. Без сомнения, она должна была иметь чрезвычайно хорошее воспитание, если даже после возвышения дома Флавиев в цезарское достоинство Домицилле не стали искать другой прислужницы. Кроме того, и сама Домицилла не пожелала бы такой перемены, и постепенно Феба приобрела на девушку такое влияние, каким едва ли когда-либо пользовалась какая-нибудь рабыня.

В ложе, убранной великолепными коврами, Домицилла застала уже царицу, младшего брата Тита Домициана и других членов семьи. Явился даже Флавий Климент и его жена, желавшие этим выразить долг своего уважения пред цезарем и его сыном. Девушка была встречена всеми ласково, ответив с некоторой сдержанностью лишь на приветствие Домициана, она вместе с Флавией, женой Климента, расположилась в передней части ложи, чтобы любоваться видом на форум и Колизей, постройка которого, начатая несколько лет тому назад, должна была служить вечным памятником правлению дома Флавиев.