Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7 - Антон Чехов

{05204}

приехала с ночным поездом дорогая гостья... мамаша моей жены. С нею прибыли мои племянницы... прекрасные девушки. Весьма рад, хотя и... очень сыро! А вы тоже изволите природой наслаждаться? - Да, - мычит Зайкин, - и я тоже природой... Не знаете ли, нет ли тут где-нибудь поблизости какого-нибудь кабака или трактирчика? Рыжие панталоны поднимают глаза к небу и глубокомысленно задумываются...

{05205}

СЕРЬЕЗНЫЙ ШАГ

Алексей Борисыч, только что расставшийся с послеобеденным Морфеем, сидит с женой Марфой Афанасьевной у окна и ворчит. Ему не нравится, что его дочь Лидочка пошла гулять в сад с Федором Петровичем, молодым человеком... - Терпеть не могу, - бормочет он, - когда девицы настолько забываются, что теряют стыдливость. В этих шатаньях по саду, по темным аллейкам я, кроме безнравственности и распущенности, ничего не вижу. Ты мать, а ничего не видишь... Впрочем, по-твоему, так и надо, чтоб девушка глупостями занималась... По-твоему, ничего, если они там амуриться начнут... Ты сама бы рада на старости лет, стыд забывши, на рандеву поскакать... - Да что ты ко мне пристал? - сердится старуха. - Ворчит, и сам не знает чего. Образина лысая! - Что ж? Пусть по-твоему... Пусть там целуются, обнимаются... Хорошо... пусть... Не я буду перед богом отвечать, если девчонке вскружат голову... Целуйтесь, деточки! Женихайтесь! - Погоди злорадствовать... Может быть, у них ничего и не выйдет... - Дай бог, чтобы ничего не вышло... - вздыхает Алексей Борисыч. - Ты всегда был враг своему родному дите... Кроме зла, ты Лидочке никогда ничего не желал... Смотри, Алексей, как бы бог не наказал тебя за твою лютость! Боюсь я за тебя! Недолго-то ведь жить осталось! - Как хочешь, а я этого допустить не могу... Он ей не партия, да и ей спешить нечего... Судя по нашему состоянию и ее красоте, у нее женихи еще почище будут... Впрочем, зачем это я с тобой разговариваю? Очень мне нужно с тобой разговаривать! Его прогнать, а Лидку на замок - вот и всё... Так и сделаю.

{05206}

Старик говорит вяло, зевая, словно резину жует; видно, что он ворчит только потому, что у него под ложечкой сосет и язык без костей, но старуха принимает близко к сердцу каждое его слово. Она всплескивает руками, огрызается и кудахчет, как курица. Тиран, изверг, махамет, идол и другие известные ей ругательные слова так и прыгают с ее языка прямо в "харю" Алексея Борисыча... Дело кончилось бы, как всегда, внушительным плевком и слезами, но тут старики вдруг видят нечто необычайное: дочь их Лидочка, с растрепанной прической, мчится по аллее к дому. Одновременно с этим далеко на повороте аллеи показывается из-за кустов соломенная шляпа Федора Петровича... На этот раз молодой человек поразительно бледен. Он нерешительно делает два шага вперед, потом машет рукой и быстро шагает назад. Засим слышно, как Лидочка вбегает в дом, пролетает сквозь все коридоры и громко запирается в своей комнате. Старик и старуха с тупым удивлением переглядываются, потупляют взоры и слегка бледнеют. Оба молчат и не знают, что говорить. Смысл загадки для них ясен, как божий день. Оба без слов понимают и чувствуют, что сейчас, пока они тут ворчали и крысились друг на друга, была решена судьба их девочки. Достаточно иметь самое обыкновенное человеческое чутье, не говоря уж о родительском сердце, чтобы понять, какие минуты переживает теперь Лидочка, запершись в своей комнате, и какую важную, роковую роль играет в ее жизни удаляющаяся соломенная шляпа... Алексей Борисыч с кряхтеньем поднимается и начинает шагать по комнате... Старуха следит за его движениями и с замиранием сердца ждет, когда он начнет говорить. - Какая все эти дни странная погода стоит... - выговаривает старик. - Ночью холод, днем жара нестерпимая. Кухарка вносит самовар. Марфа Афанасьевна моет чашки, наливает чай, но к чаю никто не дотрогивается. - Надо бы ее... Лиду... позвать чай пить... - бормочет Алексей Борисыч, - а то потом для нее придется особенный самовар ставить... Не люблю беспорядков! Марфа Афанасьевна хочет что-то сказать и не может... Губы ее прыгают, язык не слушается и глаза заволокло

{05207}

пеленой. Еще минута и - она плачет. Алексей Борисыч страстно хочет приласкать ошалевшую старуху и сам бы не прочь расхныкаться, но мешает гордость: нужно характер выдержать. - Всё это хорошо и великолепно, - ворчит он, - только ему следовало бы сначала с нами поговорить... Да... Сначала он должен был бы, по-настоящему, у нас Лидочкиной руки попросить... Может быть, мы и не согласились бы! Старуха машет обеими руками, громко всхлипывает и уходит к себе в комнату. "Это серьезный шаг... - думает Алексей Борисыч. - Нельзя решать этак зря... нужно серьезно, всесторонне... Пойду, расспрошу ее, как и что, поговорю и решу. Так нельзя!" Старик запахивает полы халата и семенит к Лидочкиной двери. - Лидочка! - говорит он, нерешительно берясь за дверную ручку. - Ты... тово? Больна, что ли? Ответа нет. Алексей Борисыч вздыхает, для чего-то пожимает плечами и отходит от двери. "Так нельзя! - думает он, шаркая туфлями по коридорам. - Надо всесторонне... подумать, потолковать, обсудить... Брак есть такое таинство, к которому нельзя относиться легкомысленно... Пойти со старухой поговорить..." Старик семенит в комнату жены. Марфа Афанасьевна стоит перед раскрытым сундуком и дрожащими руками перебирает белье. - Сорочек совсем нет... - бормочет она. - Хорошие родители, которые путевые, дают в приданое даже детское белье, а у нас ни платков, ни полотенец... Можно подумать, что она нам не родная дочь, а сирота... - Надо о серьезном поговорить, а ты о тряпках... Даже глядеть совестно... Тут жизненный вопрос решается, а она стоит, как купчиха, перед сундуком и тряпки считает... Так нельзя! - А как нужно? - Нужно подумать, обсудить всесторонне... потолковать... Старики слышат, как Лидочка отпирает свою дверь, посылает с горничной письмо к Федору Петровичу и опять запирается...

{05208}

- Решительный ответ ему посылает... - шепчет Алексей Борисыч. - Экие глупые, прости господи! Нет того в уме, чтоб со старшими посоветоваться! Ну, да и народ! - А что я вспомнила, Алеша! - всплескивает руками старуха. - Ведь нам придется в городе новую квартиру искать! Ежели Лидочка с нами не будет жить, то на что же нам восемь комнат? - Всё это пустое... чепуха... Теперь нужно о серьезном... До самого ужина старики снуют по комнатам, как тени, и не находят себе места. Марфа Афанасьевна без всякой цели роется в белье, шепчется с кухаркой, то и дело всхлипывает, а Алексей Борисыч ворчит, хочет говорить о серьезном и несет околесицу. К ужину является Лидочка. Лицо ее розово и глаза слегка припухли... - А, наше вам! - говорит старик, не глядя на нее. Садятся есть и первые два блюда съедают молча... На лицах, в движениях, в походке прислуги - во всем сквозит какая-то застенчивая торжественность... - Надо бы, Лидочка, тово... - начинает старик, - серьезно обсудить... всесторонне... Н-да... Наливки выпить, что ли? Глафира, подай-ка сюда наливку! Оно бы шампанского не мешало, да уж коли нет, то бог с ним... Н-да... так нельзя! Подают наливку. Старик пьет рюмку за рюмкой... - Давайте же обсудим... - говорит он. - Дело серьезнее, жизненное... Так нельзя! - Ужас, папочка, как ты любишь много говорить! - вздыхает Лидочка. - Ну, ну... - пугается старик. - Я ведь это только так... пур се лепетан... Не сердись... После ужина мать долго шепчется с дочерью. "И наверное о пустяках говорят, - думает старик, шагая по комнатам. - Не понимают, глупые, как это серьезно... важно... Так нельзя, невозможно!" Наступает ночь... Лидочка лежит у себя в комнате и не спит... Не спится и старикам, которые шепчутся до самого рассвета. - Не дают мухи спать! - ворчит Алексей Борисыч. Но виноваты не мухи, а счастье...

{05209}

ХОРИСТКА

Однажды, когда она еще была моложе, красивее и голосистее, у нее на даче, в антресолях, сидел Николай Петрович Колпаков, ее обожатель. Было нестерпимо жарко и душно. Колпаков только что пообедал и выпил целую бутылку плохого портвейна, чувствовал себя не в духе и нездорово. Оба скучали и ждали, когда спадет жара, чтоб пойти гулять. Вдруг неожиданно в передней позвонили. Колпаков, который был без сюртука и в туфлях, вскочил и вопросительно поглядел на Пашу. - Должно быть, почтальон или, может, подруга, - сказала певица. Колпаков не стеснялся ни подруг Паши, ни почтальонов, но на всякий случай взял в охапку свое платье и пошел в смежную комнату, а Паша побежала отворять дверь. К ее великому удивлению, на пороге стоял не почтальон и не подруга, а какая-то незнакомая женщина, молодая, красивая, благородно одетая и, по всем видимостям, из порядочных. Незнакомка была бледна и тяжело дышала, как от ходьбы по высокой лестнице. - Что вам угодно? - спросила Паша. Барыня не сразу ответила. Она сделала шаг вперед, медленно оглядела комнату и села с таким видом, как будто не могла стоять от усталости или нездоровья; потом она долго шевелила бледными губами, стараясь что-то выговорить. - Мой муж у вас? - спросила она наконец, подняв на Пашу свои большие глаза с красными, заплаканными веками. - Какой муж? - прошептала Паша и вдруг испугалась так, что у нее похолодели руки и ноги. - Какой муж? - повторила она, начиная дрожать. - Мой муж... Николай Петрович Колпаков.