Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

По проливу в сторону берега двигалась лодка. С неё нас не видели — мы вышли из-за поворота тропинки и двигались на фоне скалы. Остальные ребята наших отрядов вообще были за километр отсюда в удобной рощице.

— А что если попробовать взять языка? — предложил Тезис. — Сколько их в лодке?

— Вроде бы трое, — вгляделся Франсуа. — Справимся… Ты как, Олег?

Я молча поднял руку в знак согласия…

…Когда мы добрались до кустов, росших на границе пляжа, лодка уже подгребала вплотную. Это была если и самоделка, то очень умелая. Двое — они сидели спинами к нам, видны были только голые плечи, чёрные от загара и торчащие во все стороны вихры, у одного светло-русые, у другого тёмные — гребли. Третий — в коже — устроился на корме, положив на высоко поднятое колено арбалет. Неловко положив — случайно выстрелит, и кто-нибудь из его друзей словит болт в лоб…

Я тихо вздохнул. Мне было так себе — гадко, если честно. Трое, минус два — останется один, и того мы будем допрашивать, а потом — всё ясно… Вот б…ство, вечная проблема: «носители Зла» внешне и каждый по отдельности могут быть вполне нормальными людьми, даже симпатичными…

Просто ненавидеть «их». Куда труднее — конкретно «его».

В то же время я знал, что не замешкаюсь и не дрогну, убивая. И это тоже было мерзко.

Лодка вошла в полосу невысокого прибоя. Гребцы перестали работать вёслами и неловко вывалились через борта в воду.

— Так, — сказал Тезис.

Они двигались неловко, потому что на левой ноге, выше щиколотки, и у того и у другого сидела деревянная колодка, из-за которой приходилось подволакивать ногу и вообще — ступать как-то боком, еле-еле. Напрягаясь, мальчишки вытащили лодку на берег, и только тогда тот, с арбалетом, соскочил на песок, придерживая шпагу. Бросил закованным две больших сумки и махнул рукой по берегу, что-то сказав по-итальянски. Они побрели в разные стороны, а арбалетчик уселся на носу лодки и, отложив оружие, достал откуда-то со дна какую-то еду, начал со вкусом лопать. Нас разделяло метров десять — мало, но вполне достаточно, чтобы он успел схватить оружие и выстрелить. И слишком, пожалуй, много, чтобы я сумел точно попасть ножом…

Двое… рабов (мне понадобилось усилие, чтобы даже мысленно назвать мальчишек этим древним словом) занимались тем, что драли мидии с прибрежных камней, собирая их в кожаные мешки. Когда темноволосый свернул было за скалу, надсмотрщик, лениво подняв арбалет, выстрелил в ту сторону — стрела свистнула над плечом парнишки, и он съёжился, подавшись назад.

А Тезис бросился вперёд. Сразу же, с остервенелым лицом. Я видел, как надсмотрщик схватился за арбалет, бросил его, выдернул шпагу… Ни о каком поединке тут не могло быть и речи. Пока Тезис рубился с ним, я, подскочив сбоку, подсёк ему левую ногу. Раненый невольно взмахнул руками; Франсуа размашистым, свирепым ударом сабли снёс ему правую руку над локтем, а через секунду Тезис, пинком в грудь повалив искалеченного надсмотрщика, приколол его к песку яростным отвесным ударом. И, вырвав клинок из судорожно содрогающегося тела, следующим взмахом отсёк ещё живому парню голову.

С разных концов пляжа, выпрямившись, на нас изумлённо смотрели рабы.

Нет. Теперь — свободные.

Хорошо, что с нами не было девчонок — выслушав Збышека и Светана, они бы начали требовать немедленного штурма. Ну, если честно, я и сам с трудом удерживался от такого шага.

Пятнадцатилетний варшавянин Збышек пробыл в рабстве всего два месяца, но за это время его довели до чудовищного состояния. Сейчас он находился в самом обычном невменяемом состоянии — плакал навзрыд, трясся, не воспринимал обращённых к нему вопросов и не мог остановиться, несмотря на то, что Богуш не отходил от соотечественника. Черногорец Светан был младше на год, в рабстве находился больше года, но сохранил трезвый рассудок, ненависть к «хозяевам» и даже определённое достоинство. Вот именно из-за этого достоинства ему и доставалось — вся спина у мальчишки была покрыта следами палки, свежими и старыми. Я не мог отвести от них глаз, хотя понимал, что это невежливо. Сидел и думал, что стал бы делать, ударь кто-нибудь меня палкой, как собаку.

Ничего не придумывалось. Я просто не мог себе этого представить.

Пока наши сшибали с освобождённых ребят колодки, заклиненные разбухшими затычками, Светан отвечал на наши вопросы.

У Нори Пирелли сейчас осталось восемнадцать бойцов — считая его самого. Плюс одиннадцать «его» девчонок. Рабов на острове сорок шесть… теперь сорок четыре, а будет ещё меньше, потому что за побег каждого троих скармливают акулам, которые приважены к северной оконечности острова. Остальных выводят смотреть… Если кого-то ловят при побеге — его варят в кипящем ручье, такой есть в пещерах. Варят по частым — начиная от ступней.

Слушать не очень хотелось. Но мы слушали. Светан говорил, говорил… Много. Больше, чем нам хотелось бы слышать. Я бы не поверил в то, что он рассказывал, если бы не видел, как быстро и равнодушно выстрелил надсмотрщик в Светана из арбалета.

Он всё ещё говорил, когда я увидел, что меня манит Андрюшка Альхимович. Поднявшись, я отошёл за ним к тому месту, откуда был виден остров.

— Послушай, тихо сказал он, — я, кажется, знаю, что можно сделать.

— Я тоже, — ожесточённо подтвердил я. — Взять это логово и прикончить их всех до единого… Знаешь? — спохватился я. — В смысле?!

— Я готов поклясться, что смогу подняться вон по той скале, — палец Андрея обрисовал в воздухе контур скалы-башни, обрывавшейся прямо в море. — Из башни можно контролировать весь остров… Ты же знаешь, я хороший альпинист. Думаю, найдётся ещё десяток таких же… идиотов. Когда мы захватим башню, вы сможете высадиться на остров — мы никого не выпустим из пещер. А уж там… — он сделал резкое движение рукой, словно рубил сплеча.

— Это хорошо и великолепно, но только в проливе — акулы, — возразил я.

— Это хорошо и великолепно, но только у нас есть лодка, — ответил Андрей. — Приплывём ночью. Не думаю, что они хорошо охраняют ту сторону. Там сплошной обрыв.

— Вот именно, — заметил я. — У тебя же нет никакого снаряжения. Как вы подниметесь?

Андрей какое-то время молчал, держа ладонь в жёсткой краге на рукояти валлонки. Потом неожиданно спросил:

— Думаешь, ты один хочешь быть рыцарем? Я достаточно послушал этих ребят… Сделаем, как в кино — «Русь изначальная», помнишь? Влезем, а там посмотрим, чья жопа шире.

— Мда? — я покосился на него. — Ну и чья же?

Как с башни сбрасывали акулам рабов — мы видели, к сожалению, достаточно хорошо. Шестеро — один за другим — падали с высоты семиэтажного дома в медленное, страшное кипение водных бурунов у подножья скалы. Акул там были десятки — иногда появлялся плавник, и меня передёргивало.