Горменгаст - Мервин Пик

Теперь нужно было справиться с яликом – не только не дать ему перевернуться, но и расположить прямо под дырой в потолке. Пока Стирпайк, вонзая тяжелое весло в воду, подталкивал ялик к середине комнаты, деревянный круг упал с потолка, и новый, полившийся сверху свет образовал в центре Стирпайкова логова подобие сияющего озерца.

Но вверх Стирпайк не глядел. Он боролся, как демон, стараясь удержать лодчонку в круге верхнего света, а затем закричал сиплым голосом, который если и не походил на голос убитого, то уж во всяком случае не имел ничего общего с его, Стирпайка, голосом.

– Госпожа моя! – крикнул он.

– Что там? – невнятно отозвалась сверху Графиня.

Один из ее людей осторожно подбирался к отверстию.

Снова голос снизу:

– Эй, наверху! Графиня с вами?

– Это доброволец! – воскликнул человек у отверстия и настолько осмелел, что даже заглянул вниз. – Это доброволец, госпожа! Он прямо под нами.

– Что он говорит? – крикнула Графиня – глухо, ибо в сердце ее впился кромешный страх. – Что он говорит, любезный? Во имя любви к камню!

И она шагнула вперед, и увидела футах в двенадцати под собой широкополую шляпу и плотную куртку. Она хотела окликнуть добровольца, поскольку тот и не думал поднимать голову, однако первым тишину нарушил его голос. Ибо наступило подобие тишины, хоть дождь шипел, задувал ветер, и волны били о стену. Воцарившееся напряжение придавило все звуки природы. Напряжение и страх, что жуткая птица упорхнула.

Голос прозвучал из-под шляпы:

– Скажите ее светлости, что здесь никого! Комната затоплена. Выхода нет, только окно. Двери приперты водой. Ничего, только вода, так и скажите. Тут и ресницу не спрячешь! Он исчез, если и был здесь, в чем я сомневаюсь.

Графиня опустилась на колени, словно собираясь помолиться. Сердце ее обмерло. Настал миг, единственный миг, позволявший схватить и убить врага Горменгаста. Сейчас, когда весь мир только и думал, что о поимке его и наказании. А этот человек внизу кричит: «Только вода, так и скажите».

Но что-то в ней восставало против того, что столь великие приготовления, столь грозное скопление сил замка могут оказаться бесплодными, да и что-то еще, таящееся в ней намного глубже, отказывалось принимать уверенность, иррациональную уверенность в том, что этот день станет днем отмщения, всего лишь за игру ее жаждущего мести воображения.

Опершись на локти, Графиня свесила голову ниже уровня пола.

На первый взгляд, все было безнадежной правдой. Спрятаться негде. Стены пусты, если не считать нескольких заплесневевших картин. Вместо пола – вода. Она вгляделась в человека внизу.

Верно, бороться с неугомонным взбуханием волн в пещере ему трудновато – странно однако, что доброволец не бросил ни единого взгляда на потолок – туда, где, ведь он же знает об этом, лежат, с ожиданием следя за ним, зрители.

Совсем недавно Графиня видела, как он усаживался в лодку и, гребя, проходил между барками. Смотрела она из окна, в лицо ей бил дождь, Графиня гадала, что именно доброволец найдет в комнате. Несомненно, Стирпайк тоже поджидал бы его. Уверенность в этом, сохранившаяся несмотря на пустоту внизу, заставила ее еще раз вглядеться в человека, уверяющего, что в комнате нет ничего, кроме воды.

То, что сложением он похлипче, нежели ей казалось, сразу бросилось Графине в глаза, но не породило в ней никаких подозрений. Однако тут ее взгляд, вновь оторвавшись от добровольца, прошелся по изгибу стены и уперся в нечто, до того Графиней пропущенное. Справа от единственного окна тени ложились гуще, и Графиня не заметила, что там что-то свисает с потолка. Сначала она не могла ничего различить – вроде, висит на гвозде какой-то предмет футов в шесть длиной, – но постепенно, пока глаза ее привыкали к необычному дрожанию отраженного света, озарявшего косыми лучами то одну часть предмета, то другую, она осознавала, что глядит на челнок Титуса… челнок, украденный Стирпайком… тот, в котором он заплыл в эту самую комнату. Но где же, в таком случае, Стирпайк? Комната пуста – в ней только и есть что вода, челнок и доброволец. На своих двоих из нее не выбраться – да и зачем, если у тебя имеется лодка, столь юркая и надежная? Ладно, Стирпайк куда-то исчез, но почему же челнок его свисает с потолка?

Вновь обратив взгляд к широкополой шляпе, Графиня отметила плечи под нею, отметила нервную силу движений и проворство, с которым доброволец управляется с лодкой, и ощутила первую тень сомнения – уж больно он изменился, странным и удивительным образом утратив сходство с крепышом, которого она прежде видела в лодке. Однако сомнение было настолько смутным, что Графиня не сразу поняла, какие из него могут следовать выводы. И все-таки некоторое беспокойство, подобие подозрения, все нарастало, пусть и неясное, – и его хватило, чтобы Графиня набрала побольше воздуху в грудь и затем, голосом такой мощи и звучности, что человек под нею вздрогнул:

– Доброволец! – взревела она.

Похоже, лодка доставляла мужчине внизу столько хлопот, что не позволять ей черпать воду и одновременно поглядывать на Графиню было для него делом попросту невозможным.

– Госпожа моя? – откликнулся он, лихорадочно орудуя веслом, чтобы оставаться прямо под нею. – Да, госпожа моя?

– Ты ослеп? – послышалось с потолка. – Или в башке твоей сгнили глаза?

Что это может значить? Уж не увидела ли?..

– Почему ты не доложил о нем? – загудел голос. – Разве ты не видел его?

– Очень… трудно… держаться на плаву, госпожа моя, не говоря уж…

– Челнок, милейший! Для тебя ничего не значит, что лодка изменника свисает с потолка? Покажи-ка мне свое…

Но в этот миг новый вал прорвался сквозь окно внизу и завертел лодку Стирпайка, как древесный лист, – и пока та крутилась, волны били ее в борт с такой силой, что лодку отнесло с середины затопленной комнаты, и Графиня мельком увидела под широкими полями шляпы белизну и багровость кожи: и почти в тот же миг глаза ее оторвались от этой добычи, поскольку сразу под лодкой всплыло из воды пустое лицо, покачалось с секунду, похожее на булку, и снова кануло в воду.

Все обмерло в Графине – два лица, появившиеся одно за другим, с быстротою, почти и невероятной, обратили ее хандру, ее унылые мысли, ее голодную злость и разочарование во внезапный, поправший все это всплеск духовной и физической силы. Гнев Гертруды пал, как удар хлыста, на воды внизу. Она увидела, с мгновенным промежутком меж ними, и пегого предателя, и добровольца.

Почему лодка подвешена к потолку – вопрос этот, как и десятки других, не представлял ни малейшего интереса. Все это были вопросы праздные. Кроме смерти мужчины в широкополой шляпе, значение имело только одно.

На миг ей пришло в голову, что стоило бы попытаться его обмануть – вряд ли увидел он голову, появившуюся над волнами, вряд ли понял, что она заметила пятнастость его лица. Но на игры в обман и улещиванье времени не осталось – да и тянуть было нечего. Конечно, она могла бы отправить на внешние лодки тайный приказ ворваться в комнату и пленить Стирпайка, когда внимание его отвлечется от окна каким-нибудь сброшенным сверху в воду предметом, но подобные тонкости представлялись Графине в ее настроении, требовавшем мгновенной, все разрешающей расправы, никчемными.

IV

Титус перестал бороться и ждал только, когда два хама, которые (с верноподданническими, разумеется, намерениями) спасали его от него самого, на миг ослабят хватку, дав ему возможность рвануться, освобождаясь от них.

Они держали его за куртку и ворот, с двух сторон. Руки Титуса, оставшиеся свободными, понемногу подползали, сближаясь, к груди, пока наконец ему не удалось украдкой расстегнуть на куртке пуговицу.

Десятки набившихся в лодки людей, укачиваемых вздымающейся и опадающей водой, промокших, уставших, поскольку им приходилось то и дело снова разжигать гаснущие факелы, не способны были понять, что происходит в затопленной пещере или в комнате над нею. Они слышали голоса, слышали несколько взволнованных вскриков, но об истинном положении дел не имели никакого понятия.

Однако внезапно сама Графиня показалась в окне, и звучный голос ее прорезал ветер и дождь.

– Внимание на всех лодках! Всем молчать! Доброволец убит. Изменник, надевший его куртку и шляпу, находится сейчас под самым окном, в комнате, которую вы окружили. – Она примолкла, ладонью отерла с лица воду, и вновь ее голос, еще окрепший… – Четырем центральным лодкам подойти к окну на кормовых веслах. На носу каждой поставить трех вооруженных людей. Лодки начнут двигаться, когда я махну рукой. Изменника вынести уже мертвым. Оголите ножи!

В минуту, когда Графиня еще бросала в шторм последние слова, общее возбуждение достигло высшей точки: люди и лодки – все качнулось к пещере, так что четырем центральным лодкам оцепления не без труда удалось расцепиться и выстроиться в ряд.