Канатоходцы (Роман, повести) - Сергей Абрамов

— Что здесь происходит? — громогласно и по возможности строго спросила Зойка.

На родной голос все обернулись.

— Зоенька Александровна! — вроде бы даже удивилась дежурная регистраторша Лена. — А мы думали, вы ушли.

— Куда это я ушла? Среди бела дня…

— Ну и что такого? Клиентов же нет. И никогда не будет! Разве директор вам не сказал?

— Какой директор? Он болен.

— С утра был здоров. Он сказал: Москва закрыта для приезжих навсегда. Но мы все равно на посту — работа есть работа.

Ничего не понимая, Зойка посмотрела по сторонам. Холл был пуст. Ни людей, ни чемоданов, ни сумок с пожитками. У автоматических дверей отеля дремал на стуле гнида швейцар, а не меньшая гнида гардеробщик, вообще безработный по случаю тепла, за своим барьером хлебал чего-то из эмалированной кастрюльки, пороча тем самым репутацию заведения. Свет в ресторане, обычно горевший денно и нощно, был потушен, хотя на кухне, слышала Зойка, повара чем-то гремели, кого-то собирались кормить.

Сознавая себя последней идиоткой, Зойка задала девочкам вопрос:

— В отеле кто-нибудь остался?

— Ни-ко-го! — весело отчеканила Лена. — Все съехали. Москва закрыта! И для иностранцев тоже! Ой, Зоенька Александровна, вы представляете счастье какое? Да я всю жизнь об этом мечтала!

— И я, — сказала кассирша-мама, возвращаясь к детективу.

— И я, — подтвердила старшая смены, вновь легко переезжая в Бразилию.

— И я, и я, — хором согласились ее помощницы и тут же продолжили взаимолюбопытный разговор о-чем-только-ни-попадя.

Почему же я никогда о том не мечтала, машинально удивилась Зойка, а ответил ей Свен, невесть откуда взявшийся посреди холла.

— Потому что ты единственный нормальный человек в этом доме, наконец-то на «ты» перешел.

— Единственный? — не поверила Зойка.

— Ну преувеличил, ну еще двое-трое… Я прошел по всем срезам эксперимента.

— Без меня?

— Тебе было бы больно. Я же понял: тебе было больно! И у реки, и в доме, и на улице, и у насыпи…

— Это моя боль!

— Она и так постоянно с тобой. Зачем лишний раз бередить?

— Ты же не спрашивал, когда начинал эксперимент. А я говорила: не надо, все зря, мы разучились хотеть. Помнишь? Все наши желания можно пересчитать по пальцам, они просты и неинтересны пришельцам со звезд.

— Я помню. Но я — то ждал иного… Вы находитесь на очень низком пороге желаний. Знаешь, я впервые сталкиваюсь с технически развитой цивилизацией, которая не решила проблемы потребления даже в первой фазе.

— В первой — это когда едят не вдоволь, одеты не в радость, счастливы не от души, так?

— Можно и так…

— И как же нам эту фазу проскочить? Объясни, Свенчик, сделай милость, вы же там, в галактике, все-о-о знаете…

— Всего не знает никто. Разве что Бог… А как проскочить?… Я бы очень хотел вам помочь, Зоя, но — увы — первую фазу все проходят самостоятельно.

— А потом являетесь вы и осыпаете нас из рога изобилия.

— Случается…

— А вот вам! — И Зойка продемонстрировала Свену непристойный интернациональный жест, который, как ни странно, был вполне понятен галактическому скитальцу.

Во всяком случае, отреагировал он адекватно:

— Мы-то отойдем, нам-то что… Но чтоб совсем без нас — тут, Зоя, пахать надо. И хотеть пахать. Такое вот простенькое желание.

— Я что, не хочу?

— Ты — да. А они? — кивнул на Зойкиных девочек.

Он был прав, эти — не хотели.

И что это такое они сочинили: Москва закрыта, отель пустой, сами мышей не ловят. Стоит на пару часов отлучиться, как на тебе — сюрприз с конфеткой! А директор откуда возник? У него ж температура…

— А ну, кончили перекур! — гаркнула Зойка и вмазала кулачком по регистраторской стойке, чуть куклу не выронила, да так неловко вмазала, что в глазах потемнело.

Извините за очередной штамп, но в глазах у Зойки потемнело буквально.

— Зоя Александровна, что с вами? — продрался сквозь боль голос Лены.

Зойка открыла один глаз и узрела личико регистраторши, а сзади — еще чьи-то лица, и шум услышала, знакомый до дрожи шум прибоя, столь странно характерный для больших и людных помещений — вокзалов, гостиниц, аэропортов.

Людных?

Открыла второй глаз и уже в оба увидела любимый холл, привычно набитый почтеннейшей публикой. И чемоданы имели место, и сумки с пожитками, и из ресторана шел мощный стеб, и магазины вовсю работали, и гнида швейцар препирался у входа с двумя оперативниками в штатском: то ли они кого-то не того пустили, то ли он кого-то того не пустил.

Откуда народ? Москва-то закрыта…

И засмеялась: Свен. Эксперимент, дура ты, Зойка, закончился не четверть часа назад, когда отель опустел, а только что, сию секунду. А пустой отель — это еще одно желание, точнее — не одно, не одно, как ни грустно…

Вот теперь уже Зойка полностью пришла в себя, овладела, как говорится, ситуацией.

— Который час? — для начала спросила.

— Семь без пяти, — испуганно ответила Лена.

Ее действительно пугали метаморфозы, происходящие с начальницей: то она, видите ли, помирает, то орет, то зачем-то время спрашивает, когда вот они, часы, над лестницей.

— Как семь без пяти? — добавила ей страхов Зойка. — Так поздно?!

— Товарищ из управления сказал, что совещание в главке затянулось.

— В главке? Какой товарищ?

— Тот, что с вами утром был. Свен Петрович. Очень симпатичный… — Это она польстила начальнице: мол, правильный выбор, Зоенька Александровна, мол, не теряйтесь зря, мол, хомутайте симпатичного, коллектив одобряет как один.

— Петрович?… Как мило… И куда же он подевался?

— Ну буквально за минуту до вас уехал. Сказал, что у него авиарейс, что ему еще собраться нужно… А куда он летит, если не секрет?

— Не секрет, — отрезала Зойка. — На альфу Центавра.

И вероятно — правду сказала. А Лена обиделась. Надула губы, зашла за барьер и через окошко протянула Зойке конверт:

— Он вам тут записку оставил.

Зойка схватила конверт — обычный, семикопеечный, со впечатанной маркой, — достала сложенный вдвое листок.

«Времени минуло больше, чем я думал, — писал Свен. Не лазером, не каким-нибудь светопером, а обычным шариком на обычном гостиничном бланке. — Его у меня — кот наплакал. Прости, что обеспокоил: я появился на Земле слишком рано. У вас есть настоящие желания, я понял, я знаю, но спрятаны они так глубоко, так далеко, что вы о них и сами не ведаете. Вытащить их я не смог, а что вытащил — сама видела. Жаль, не было детей: у них — другой уровень, выше… Если хочешь, забудь и обо мне, и об эксперименте. Просто скажи: «Я ничего не хочу помнить!» — и твое, последнее для меня, желание будет выполнено. А лучше — помни, это всегда лучше. Жаль, что я должен уйти. Спасибо тебе, что не бросила меня…»