Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - Ирвинг Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Имею честь оставаться
глубоко уважающая Вас
Джесси Бентон Фремонт».
К полудню она получила ответ от президента.
«Миссис генерал Фремонт
Уважаемая мадам!
Я подготовил ответ на письмо, доставленное Вами от генерала Фремонта вчера, и, поскольку не имел известий от Вас в течение дня, послал ему ответ по почте. Я не считаю себя вправе передать вам копии писем, полученных мною, без согласия написавших их. Не было какого-либо давления на мое суждение, направленного против чести и честности генерала Фремонта, и я протестую против утверждений, будто враждебно действовал против него. Ваш покорный слуга
А. Линкольн».
Понимая, что ей больше нечего делать в Вашингтоне, она села на ночной поезд, отправлявшийся в Сент-Луис. На следующее утро, когда поезд отходил от Харрисбурга, сидевший напротив нее джентльмен встал, вежливо поклонился и сказал:
— Мадам Фремонт, я хочу задать вам вопрос; мы с женой хотели бы услышать ваш ответ. Верно ли, что президент намерен отказаться от использования эмансипации в качестве оружия в этой войне?
— Верно.
Жена джентльмена всплеснула руками и крикнула:
— Ой, мой, мой сын! Мой сын! Я охотно отдала его! Я отдала его Господу Богу, но теперь не вижу чего ради.
По возвращении в Сент-Луис она узнала, что Джон добился стратегического успеха: две недели назад он назначил Улисса С. Гранта бригадным генералом и поставил его во главе юго-восточной части Миссури и Южного Иллинойса со штаб-квартирой в Каиро. Генерал Грант действовал стремительно и решительно, вступил в Палука, опередив генерала Конфедерации Полка и обеспечив тем самым свободу прохода федеральных войск вниз по Миссисипи для подготовки основной кампании. Грант просидел в конторе генерала Макклеллана четыре дня в надежде получить назначение, но на него не обращали внимания. А Джон тут же взял его, как он объяснил Джесси, «за свойства, которых я не встречал у кого-либо другого: генерал Грант обладает собачьим упрямством и железной волей».
Она была полна решимости забыть несчастный эпизод в Вашингтоне, уверенная, что вскоре Джон получит возможность развернуть полномасштабную кампанию. Когда президент Линкольн отменил прокламацию Джона об освобождении, реакция печати и общественности была столь же очевидной, как при известии о прокламации. Приток добровольцев сократился, люди стали проявлять безразличие к войне, возмущение в таких штатах, как Индиана и Иллинойс, было настолько болезненным, что военные усилия потерпели заметный ущерб.
Она обнаружила, что стало труднее добиваться прогресса в снабжении армии. Фрэнк Блэр получил полный отчет о ее встречах в Вашингтоне с Линкольном и отцом и был, как никогда, полон решимости выжить Джона с его поста. Он сплачивал недовольных в Миссури, вел кампанию против Джона в газете «Ирвинг ньюс», старался внушить жителям Запада мысль, что поскольку генерал Фремонт вскоре будет смещен, то мало смысла помогать ему в осуществлении его предложений или исполнять его приказы. Выдержка Джона начала медленно сдавать перед этой кампанией Фрэнка.
— Теперь я понимаю, что имел в виду генерал Уинфилд Скотт, — прокомментировал Джон, — когда он жаловался, говоря о мексиканской войне, что «мексиканцы стреляют ему в лицо, а в спину — из Вашингтона».
Джесси уже не могла хладнокровно думать о молодых членах семейства Блэр.
— Разве поведение Фрэнка не есть предательство? — спрашивала она. — Если он делает все, что в его силах, чтобы помешать формированию и снабжению армии, то он фактически оказывает помощь врагу, не так ли? Если ты обнаружишь кого-либо, кто оказывает помощь врагу, то ты положишь конец его деятельности. Почему же в таком случае ты не останавливаешь Фрэнка?
— Потому что не знаю, что с ним делать.
Через несколько дней кампания Блэра по отстранению генерала Фремонта развернулась в открытую и выплеснулась на страницы как северных газет, так и местной западной печати. Результаты были почти катастрофическими для деятельности Джона. Муж и жена вновь совещались, сидя в пустой передней конторке, где на картах, повешенных на стене, плясал огонь керосиновых ламп, и мрачно и напряженно глядя друг на друга. Лицо Джона помрачнело, в глазах было озлобление. Он пробормотал:
— Самое простое решение — пристрелить его; второе решение — бросить в тюрьму.
— Ты не можешь пристрелить его, — холодно ответила она, — но, разумеется, можешь посадить его под замок. Это была бы самая большая услуга делу северян.
— Его место в тюрьме, но…
— Тогда посади его туда! Ты надеешься через неделю или две выступить для боя на Юге. Ты не получишь возможности снарядить армию, если он останется на свободе и будет выступать против тебя. Посади его под замок, по крайней мере до твоей победы на Юге.
— Да, — ответил Джон. — Я так и сделаю.
Он написал приказ об аресте Блэра, вызвал гвардию и послал отряд в его дом. В этот вечер они сидели допоздна, составляя официальное обвинение. На следующий день Джесси стало известно, что страна пришла в ужас, узнав об аресте, поскольку для Севера это означало раскол, разброд, ослабление сил Союза. От Монтгомери Блэра пришло письмо, гласившее:
«Я пришлю письмо Фрэнка. Оно вовсе не враждебное, освободите его. Это время не для междоусобной борьбы, а для борьбы против врагов страны».
Возмущение северной прессы потрясло ее; она сожалела о своих действиях не потому, что Фрэнк не заслужил заточения в Джефферсоновских казармах, а потому, что Джону и без этого приходилось вести большое число войн. Она считала это своей ошибкой. Вместо того чтобы успокоить Джона в условиях бушующего кругом неистовства, она предала его, усугубила его слабость, вызвала его гнев, посоветовав поспешные действия. Дважды в течение одной недели она допустила серьезные ошибки в оценках и в такте. Вместо того чтобы оказать помощь мужу, она навредила ему: она слышала, как один разъяренный офицер выкрикнул по поводу отныне позорно известного дела Блэра:
— Это творение рук генерала Джесси!
Ее муж не упрекал ее по поводу фиаско в Вашингтоне; он уверял ее, что она сделала максимум возможного. Но поощрить его на арест Фрэнка Блэра — непростительная ошибка.
Джесси уединилась в своей спальне, чтобы обдумать случившееся. Она тяжело опустилась на свою армейскую койку, соображая: не означают ли два отвратительных промаха, что она исчерпала свою полезность? Не будет ли для нее самым лучшим сейчас уехать и оставить Джона одного, предоставив ему возможность вести свою войну? Было бы лучше, если бы она приняла первый озлобленный вывод Фрэнка Блэра, что она вредит мужу и делает его посмешищем? Но ведь сколько мелких забот она сняла с плеч Джона за прошедшие два месяца, сколько эшелонов с необходимыми вещами достигли районов сражений, как много раненых было отправлено в организованные ею госпитали, однако могут ли все эти достижения компенсировать ее излишнее рвение?
Она вышла на маленький балкон и стояла там, глядя на улицу и наблюдая за движением гвардии Загония в сторону плаца. Она не только не могла не признать, как подвела своего мужа, но и не должна была демонстрировать на публике, насколько ошибался генерал Фремонт, беря с собой на войну свою жену. Нет. Она должна стоять на своем, продолжать свою работу, выжидая случая искупить свои просчеты.
_/9/_Первое, что сделала Джесси, — попросила Джона освободить Фрэнка, но Блэр отказался от освобождения, потребовал открытого суда и отправил в военный департамент официальные обвинения в адрес генерала Фремонта. Однако заточение Фрэнка в тюрьму начало приносить благотворные результаты. Генеральный штаб более охотно стал сотрудничать, снабжение и оснащение поступали быстрее, поднялся боевой дух войска. Ей стало легче дышать, когда полковник Джеймс А. Мюллиган, преследуемый превосходящими силами Конфедерации под командованием генерала Прайса, принял решение занять позиции у Лексингтона, спешно соорудил фортификации и направил срочную телеграмму генералу Фремонту с просьбой о подкреплении. Хотя газеты утверждали, будто у Джона сорок тысяч обученных солдат, Джесси знала, что в его распоряжении всего-навсего семь тысяч человек, включая гвардию штата, что было едва-едва достаточно для обороны Сент-Луиса. Вместе с тем она понимала, что, если полковник Мюллиган потерпит поражение, этот последний удар может стать решающим для отстранения Джона от командования. Когда она пришла в его кабинет, стремясь побудить его отправить полковнику Мюллигану всех имеющихся солдат, Джон протянул ей две телеграммы. Первая, от военного министра Камерона, гласила:
«ПРЕЗИДЕНТ ПРИКАЗАЛ ОТПРАВИТЬ СЮДА БЕЗ МАЛЕЙШЕЙ ЗАДЕРЖКИ 5000 ХОРОШО ВООРУЖЕННЫХ ПЕХОТИНЦЕВ».
Вторая телеграмма была от генерала Уинфилда Скотта: