Жангада. Кораблекрушение "Джонатана". - Жюль Верн

— А почему бы и нет? — заявил Гарри Родс. — Ясное дело, для хороших людей достаточно убеждения. Но ведь некоторые личности уступают только принуждению — закону и силе.

— Я никогда не применю ни того, ни другого! — с жаром воскликнул Кау-джер.

Помолчав, он снова заговорил, но уже более спокойно:

— Давайте покончим с подобными разговорами раз навсегда. Друг мой, я — непримиримый противник какого бы то ни было правительства. Всю жизнь я размышлял над этой проблемой и пришел к выводу, что не может быть таких обстоятельств, при которых человек имел бы право посягать на свободу себе подобных. События последних месяцев глубоко огорчили меня, но не изменили моих взглядов. Я был, есть и буду одним из тех, кого называют анархистами. Как и у них, мой девиз: «Ни бога, ни властелина». Пусть все сказанное мною останется между нами, и давайте больше никогда не возвращаться к этой теме.

Итак, хотя действительность и поколебала веру Кау-джера, он все же не хотел сознаться в этом и не только не отказался от своих теорий, но продолжал цепляться за них, как утопающий за соломинку.

Гарри Родс выслушал жизненное кредо своего друга, изложенное решительным, не допускающим возражений тоном, и только тяжело вздохнул в ответ.

8. Хальг и Сирк

Кау-джер считал свободу самым большим благом в мире. Ревниво оберегая собственную, он всегда требовал уважения и к чужой свободе. Но, так или иначе, авторитет его был настолько высок, что люди повиновались ему, как самому деспотичному властителю. Хотя Кау-джер никогда не повышал голоса, колонисты принимали любой его совет как приказ, и почти все безропотно покорялись ему.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что Хальг, несмотря на жгучее желание противодействовать домогательствам грабителей, подчинился убеждениям человека, которого считал своим учителем. Теперь Сирк и его шайка могли безнаказанно проявлять свою наглость, ибо Хальг, хотя и скрепя сердце, все еще продолжал отдавать негодяям часть улова.

Но настал момент, когда линия поведения, намеченная учителем, по логике вещей привела к противоположным результатам.

Хальг вырос у воды и был опытным рыбаком, но и это не всегда гарантирует от случайных неудач. И вот однажды, избороздив море вдоль и поперек, юноша ничего не поймал. Выбившись из сил, он возвращался домой с единственной небольшой рыбой.

Сирк в компании четырех колонистов лежал, лениво развалясь, на песчаном берегу. Они поджидали, как обычно, прибытия «Уэл-Киедж». Как только шлюпка причалила, мужчины поднялись и пошли навстречу Хальгу.

— Нам сегодня опять не повезло, приятель, — сказал один из них. — Хорошо, что ты вернулся, а то пришлось бы потуже затянуть пояса.

Попрошайки даже не утруждали себя выдумкой. Каждый день они выклянчивали добычу почти в одних и тех же выражениях, и всякий раз Хальг коротко отвечал: «К вашим услугам». Но на этот раз получилось иначе:

— Сегодня ничего не выйдет.

Это крайне удивило просителей.

— Ничего не выйдет? — растерянно повторил один из них.

— Посмотрите сами, — сказал Хальг. — Одна-единственная рыбешка — все, что я поймал.

— Что ж, придется удовольствоваться и этим, — заявил один из друзей Сирка, прикидываясь добродушным.

— Да? А как же я? — возразил юноша.

— Ты?! — возмущенно воскликнули все в один голос.

В самом деле, каков нахал! Неужели этот индеец полагает, что пять культурных людей, оказывающих ему честь, принимая его дары, будут считаться с ним?

— Послушай-ка, неумытая рожа! — воскликнул один из колонистов. — Какой же ты друг после этого? Неужели у тебя хватит совести отказать нам?

Хальг промолчал, полагая, что поступает согласно принципа Кау-джера: «После того, как обеспечишь себя, помоги другим». Учитель сказал: «После того, как…» Одной рыбы явно не хватало на ужин им самим; следовательно, Хальг имел все основания оставить ее себе.

— Ну, это уж слишком! — заявил другой колонист, возмущенный молчаливым отказом индейца, воспринятым как проявление чистейшего эгоизма.

— К чему столько разговоров? — прервал его Сирк вызывающим тоном. — Если черномазый не дает рыбу — возьмем ее силой. — И, повернувшись к Хальгу, крикнул: — Считаю до трех: раз… два… три…

Хальг, не отвечая, приготовился к защите.

— Вперед, ребята! — скомандовал Сирк.

Пятеро мужчин разом набросились на индейца и вырвали добычу у него из рук.

— Кау-джер! — успел крикнуть юноша.

Кау-джер и Кароли выбежали из дому. Увидев, что творится, они поспешили, на помощь Хальгу.

Нападавшие не ожидали их появления и пустились наутек. Хальг поднялся; хоть и немного помятый, но целый и невредимый.

— Что случилось? — взволнованно спросил Кау-джер.

Молодой индеец рассказал, как все это произошло. Кау-джер слушал, нахмурив брови. Новое доказательство человеческой злобы вновь подрывало все его оптимистические теории. Сколько же еще потребуется фактов, чтобы этот человек признал свое заблуждение и, прозрев, увидел людей такими, какими они являются в действительности?

Но при всем своем альтруизме Кау-джер не мог порицать Хальга. Совершенно очевидно, что правда была на стороне индейца. Учитель только заметил ему, что причина ссоры не стоила столь яростной защиты. Однако на этот раз Хальг не сдался.

— Да ведь все это произошло совсем не из-за рыбы! — воскликнул он, еще разгоряченный борьбой. — Не могу же я, в конце концов, повиноваться им, как раб!

— Ну конечно… конечно, — согласился Кау-джер.

А Хальг, продолжая изливать свое негодование, вдруг выпалил:

— Неужели я буду всегда уступать Сирку!

Не ответив на этот крик возмущенной души, Кау-джер только успокаивающе похлопал юношу по плечу и молча удалился.

Знали ли Сирк и его шайка о продовольственном положении колонии или же их поступки объяснялись просто свойственной им наглостью? Как бы то ни было, только слепец мог не видеть, что колонии грозила самая страшная опасность — голод. А что же происходило в центральных районах острова? Если даже предположить, что там все обстоит благополучно, рассчитывать на создание каких-либо запасов раньше будущего лета не приходилось. Значит, предстояло прожить еще целый год на собственном иждивении, тогда как продуктов оставалось не больше чем на два месяца.

В поселке на левом берегу дела обстояли несколько лучше. Здесь, по совету Кау-джера, с самого начала решили ввести паек, и все переселенцы всячески старались экономить имевшиеся запасы. Они разводили огороды, ловили рыбу. По сравнению с ними беспечность шестидесяти эмигрантов, проживавших на правом берегу, была просто поразительной. Что ожидало этих лежебок в будущем?