Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

— Аламмелех? — криво улыбнувшись, переспросил Октавиан.

— Это река в Филистии.

— Я знаю, но не знал, что ты знаешь.

— О, иди и прыгни в Тибр!

В то время как домашняя жизнь доставляла Октавиану все больше и больше радости, его общественная и политическая деятельность была не очень плодотворна. Какие бы сплетни ни разносили агенты Октавиана, какую бы клевету ни сочиняли на Марка Антония, им не удалось разубедить семьсот сенаторов в том, что Антоний тот человек, за которым надо следовать. Они искренне верили, что скоро он вернется в Рим, хотя бы ради того, чтобы отметить триумф за победы в Армении. В письмах из Артаксаты он хвастался огромными трофеями, от статуй из цельного золота высотой шесть локтей до сундуков с парфянскими золотыми монетами и сотнями талантов ляпис-лазури и хрусталя. Он вел с собой девятнадцатый легион и уже требовал, чтобы Октавиан нашел землю для солдат.

Если бы влияние Антония ограничивалось только сенатом, его можно было бы преодолеть, но представители первого и второго класса, а также многие тысячи людей, занятых предпринимательской деятельностью, превозносили яркую личность Антония, его честность, его военный гений. Что еще хуже, дань поступала в казну со все возрастающей скоростью, откупщики налогов и плутократы всех мастей роились вокруг провинции Азия и Вифинии, как пчелы вокруг цветов, собирая нектар, и теперь казалось, что огромные трофеи Антония тоже поступят в казну. Статуя Анаит из цельного золота будет подарком Антония храму Юпитера Наилучшего Величайшего, а большинство других произведений искусства и драгоценности будут проданы. Генерал, его легаты и легионы получат свои законные доли, но остальное пойдет в казну. Прошли годы с тех пор, как Антоний был в Риме дольше нескольких дней, — и последний раз это случилось пять лет назад, — но его популярность сохранилась среди влиятельных людей. Волновала ли этих людей Иллирия? Нет. Она не сулила никакой прибыли для коммерции, и мало кого из живущих в Риме и владеющих виллами в Кампании и Этрурии волновало, будут ли Аквилея и Медиолан стерты с лица земли.

По сути, Октавиану удалось сделать только одно: имя Клеопатры стало известно по всей Италии, от самых высших слоев общества до самых низов. О ней все думали самое плохое. К великому сожалению, нельзя было заставить их понять, что она управляет Антонием. Если бы вражда между Октавианом и Антонием не была так хорошо известна, Октавиан мог бы убедить их, но все, кому нравился Антоний, просто не обращали внимания на его слова, считая это результатом вражды.

Потом в Рим прибыл Гай Корнелий Галл. Будучи хорошим другом Октавиана, этот обедневший поэт с военной жилкой извинился перед Октавианом и отправился служить легатом у Антония, правда уже после отступления от Фрааспы. Он проводил время в Сирии, и, пока Антоний пил, он сочинял лирические красивые оды в стиле Пиндара и время от времени отправлял письма Октавиану, в которых плакался по поводу того, что его кошелек не тяжелеет. Он оставался в Сирии, пока Антоний окончательно не протрезвел и не пошел в Армению. Галл люто ненавидел Клеопатру. Никто не радовался больше его, когда она вернулась в Египет, оставив Антония одного.

Галлу исполнилось тридцать четыре года, он был очень красив какой-то дикой красотой, больше внешней, чем внутренней. Его любовные элегии «Amores» уже сделали его знаменитым. Он был близким другом Вергилия, с которым у него имелось много общего. Оба они были италийскими галлами, следовательно, он не принадлежал к патрициям Корнелиям.

— Надеюсь, ты одолжишь мне немного денег, Цезарь, — сказал он, принимая бокал с вином, протянутый ему Октавианом, и печально улыбнулся. В уголках его великолепных серых глаз образовались морщинки. — Я не живу на чужой счет, я просто потратил все, что имел, чтобы быстрее добраться из Александрии до Рима, зная, что зимой новости из Александрии будут идти долго.

Октавиан нахмурился.

— Александрия? Что ты там делал?

— Пытался добиться у Антония и у этого чудовища Клеопатры моей доли армянских трофеев. — Он пожал плечами. — Но ничего не добился. И никто ничего не получил.

— Последнее, что я слышал, — сказал Октавиан, садясь в кресло, — Антоний находится на юге Сирии, в землях, которые он не передал Клеопатре.

— Неверно, — мрачно произнес Галл. — Ручаюсь, никто в Риме еще не знает, что все трофеи из Армении до последнего сестерция он увез в Александрию. И провел там триумфальный парад, доставив удовольствие гражданам Александрии и их царице, которая сидела на золотом возвышении на перекрестке Царской и Канопской улиц. — Он вздохнул, выпил вино. — После триумфа он посвятил все Серапису — свою собственную долю, доли его легатов, доли легионов и долю казны. Клеопатра отказалась платить армии их доли, хотя Антонию удалось убедить ее, что солдатам надо заплатить, и быстро. Люди вроде меня занимают столь низкое положение, что нас даже не пригласили на этот публичный спектакль.

— О боги! — тихо ахнул Октавиан, потрясенный до глубины души. — Он имел наглость отдать даже то, что ему не принадлежит?

— Да. Я уверен, что в конце концов армии заплатят, но казна не получит ничего. После триумфа я еще мог выносить Александрию, но после того как Антоний проделал то, что Деллий назвал «дарениями», я так захотел в Рим, что приехал, не дождавшись компенсации.

— «Дарения»?

— О, замечательная церемония в новом гимнасии! Как представитель Рима, Антоний от имени Рима публично провозгласил Птолемея Цезаря царем царей и правителем мира! Клеопатру назвал царицей царей, а ее трое детей от Антония получили большую часть Африки, Парфию, Анатолию, Фракию, Грецию, Македонию и все острова в восточной части Нашего моря. Поразительно, не правда ли?

Октавиан сидел с отвисшей челюстью, широко раскрыв глаза.

— Невероятно!

— Может быть, но тем не менее это так. Это факт, Цезарь, факт!

— Антоний дал легатам какие-то объяснения?

— Да, одно любопытное. Мне неизвестно, что знает Деллий — он занимает особое положение. А нам, его младшим легатам, сказали, что он поклялся отдать трофеи Клеопатре и что тут задета его честь.

— А честь Рима?

— Ее нигде не нашли.

В течение следующего часа Октавиан получил от Галла полный доклад, со всеми подробностями, представленными человеком, видящим мир глазами поэта. Уровень вина в графине снижался, но Октавиану не жаль было ни вина, ни внушительной суммы, каковую он заплатит Галлу за эту информацию, которую он получил прежде всех в Риме. Баснословная удача! Зима в этом году была ранняя и очень длинная. Неудивительно, что прошло так много времени. Триумф и «дарения» состоялись в декабре, а сейчас был апрель. Однако, предупредил Галл, у него есть основания считать, что Деллий уже сообщил Попликоле все эти новости месяца два назад.

Наконец последняя странность, которую осталось рассказать. Октавиан подался вперед, поставив локти на стол и уперев подбородок в ладони.

— Птолемей Цезарь был провозглашен выше матери?

— Они называют его Цезарионом. Да, это так.

— Почему?

— О, эта женщина души в нем не чает! Сыновья от Антония ничего не значат для нее. Все для Цезариона.

— Он действительно сын моего божественного отца, Галл?

— Несомненно, — твердо сказал Галл. — Абсолютная копия бога Юлия во всем. Я не так стар, чтобы помнить бога Юлия юношей, но Цезарион выглядит так, как выглядел бы бог Юлий в его возрасте.

— Сколько ему?

— Тринадцать. В июне будет четырнадцать.

Октавиан расслабился.

— Еще ребенок.

— О нет, все, что угодно, только не ребенок! Он уже почти мужчина, Цезарь. У него низкий голос и вид взрослого человека с глубоким, рано развившимся интеллектом. И он не во всем согласен с матерью, как говорит Деллий.

— А-а!

Октавиан поднялся и крепко пожал руку Галлу.

— Не могу выразить словами, как я благодарен тебе за твое усердие. Поэтому моя благодарность будет более осязаемой. Сходи в банк Оппия в следующий рыночный интервал, там ты найдешь хороший подарок. Более того, поскольку я теперь опекун состояния моего пасынка, я могу предложить тебе дом Нерона на десять лет за минимальную арендную плату.

— И службу в Иллирии? — тут же спросил воин-поэт.

— Определенно. Не очень много в смысле трофеев, но подраться придется прилично.

Дверь закрылась за Гаем Корнелием Галлом, и он помчался к дому Вергилия, не чуя под собой ног. А Октавиан остановился посреди кабинета, сортируя в уме полученную информацию, чтобы правильно оценить ее. Услышанное ошеломило его. Непонятно, как Антоний мог совершить такую глупость! Октавиан подозревал, что никогда не узнает причину. Клятва? Это бессмысленно! Поскольку Октавиан никогда не верил в свою собственную пропаганду, он не знал, что ему делать. Впрочем… Возможно, эта гарпия опоила Антония, хотя до сего момента Октавиан скептически относился ко всяким снадобьям, способным перечеркнуть основные принципы существования. А что важнее для римлянина, чем Рим? Антоний бросил к ногам Клеопатры добычу Рима, даже не подумав, сможет ли он убедить ее заплатить его армии полагающиеся ей проценты от трофеев. Неужели ему придется просить на коленях, прежде чем она согласится заплатить хотя бы простым солдатам? «Ох, Антоний, Антоний! Как ты мог? Что скажет моя сестра? Такое оскорбление!»