Покоритель джунглей - Луи Жаколио

— Чего вы хотите от меня? — заикаясь, выговорил Максвелл, совершенно уничтоженный.

— Предложить тебе на несколько минут мое гостеприимство… О, это будет ненадолго, — сказал Барбассон с жестокой усмешкой. — Ты только рассчитаешься с Рамой и со мной как единственным наследником моего друга Барнетта, у него к тебе небольшой должок после того, как ты его ограбил и выгнал из его дворца в Ауде. Но это сущая безделица, кое-кого я пропущу вперед, у них дела поважней. Расположен ли ты дать мне руку? Пошли, мой славный лорд!

— Так нет же! Я за вами не пойду… По какому праву вы беспокоите английского офицера во время его прогулки? — отважился несчастный, призвав на помощь остатки сил.

— По какому праву, Максвелл, милый мой! По какому праву? Неблагодарный, и ты еще спрашиваешь? Разве ты не видишь, что в моей любви к тебе я не хочу, чтобы тебя пристрелили как собаку за то, что ты продал тугам своего полковника, на место которого ты метил, вместе со всей его семьей?

Тут Максвелл понял, что вилять бесполезно, и дал увести себя, словно быка на бойню.

— Эй, приятель, смелей! — сказал ему Барбассон, передавая англичанина Раме и Нариндре, взявшим его под руки. Затем провансалец указал Сердару на тугов:

— Полагаю, не стоит труда тащить это в Нухурмур, не так ли?

Сердар склонил голову в знак согласия. Два верных подручных Кишнайи, сказал Анандраен, они захватили Диану, Мэри, юного Эдуарда, благородного Лайонеля Кемпбелла… В сердце Сердара больше не было места жалости.

— Не беспокойтесь, мои ягнятки, — сказал им Барбассон, — все в порядке. — И взяв свой револьвер, выстрелил в первого. Второй туг прыжком вскочил на ноги.

— С лету! — крикнул Барбассон.

Раздался выстрел, и туг с раздробленной головой упал рядом с товарищем. Ударом ноги мрачный исполнитель божественного и людского правосудия — оба негодяя давно заслужили подобную кару — столкнул трупы в пропасть. Максвелл при виде такой скорой расправы потерял сознание. Из ручейка, протекавшего неподалеку, Барбассон зачерпнул в шляпу воды и брызнул ею капитану в лицо. Тот быстро пришел в себя.

— Ну, смелее, — сказал ему Барбассон, — это пустяки, немного водички. В пруду Лакхнау ее было куда больше. Не дрожи так, твоя очередь еще не пришла. Офицер Ее Величества заслуживает лучшей участи… К тому же нам надо слегка объясниться, за тобой есть кое-какой должок, о котором ты позабыл. Знаешь поговорку «счет дружбы не портит»? Ты же не захочешь покинуть нас, не рассчитавшись?

Маленький отряд пошел в Нухурмур.

— Итак, что нам с ним делать? — спросил Сердар. — Бесполезно разыгрывать перед этим мерзавцем, этим чудовищем в человеческом обличье комедию правосудия. Есть негодяи, которые находятся не только вне закона, но и вне гуманности. Я отказываюсь судить его. Стоит мне подумать, что это он предупредил Кишнайю о приезде моей сестры в Бомбей, об их поездке в Нухурмур, кровь закипает у меня в жилах, и я считаю, что смерть — слишком легкое наказание для этого изверга.

— Сердар, — ответил Рама-Модели, — однажды, у стен Хардвар-Сикри, две тысячи людей были уничтожены этим негодяем, и, пока он командовал расстрелом, слышны были крики младенцев на груди матерей. После четвертого залпа артиллерийской батареи все крики прекратились, но в первом ряду среди трупов вдруг поднялся старик, который был только ранен, умоляя пощадить его. Он один остался в живых. Среди солдат раздались возгласы: пощадить! пощадить! И этот человек, обернувшись, спросил: «Кто здесь осмеливается говорить о пощаде?» Вместе с ним была собака, дог, и он сказал собаке, показывая на старика: «Пиль! Том, пиль!» И собака прикончила несчастного. Этот старик, — голос Рамы от волнения и гнева зазвучал глухо, — этот старик был мой отец, Сердар. Отдайте мне этого человека!

— Он твой, — ответил Покоритель джунглей. — Ступай, я не стану мешать твоей мести. Отомсти за Чинсуру, Хардвар-Сикри и Лакхнау!

Повернувшись к своим спутникам, Сердар сказал:

— Друзья мои, через час зайдет солнце, отправимся же к развалинам Карли, разрушим пристанище бандитов, вернем жизнь и радость несчастным пленникам.

— Сердар, если я вам больше не нужен… — мрачно сказал Рама-Модели.

Сердар все понял. Какое-то мгновение он колебался, но быстро подавил в себе инстинктивный великодушный порыв. Что он мог ответить старому товарищу по борьбе, несчастью и изгнанию, с таким нетерпением жаждавшему отомстить за отца, за тысячи невинных жертв, умерших в самых страшных мучениях… За спиной Максвелла было море пролитой им крови. Сердар уступил, но, словно не желая брать на себя моральную ответственность, ответил:

— Я беру с собой Сами, поэтому оставайся в Нухурмуре.

Покоритель джунглей и его спутники ушли. В пещерах остались только Нана-Сахиб, уединившийся в своих апартаментах, и Рама-Модели со своим пленником. В Нухурмуре воцарилась мрачная, наводящая ужас тишина, снаружи не доносилось ни единого звука, то была тишина могильного склепа.

Максвелл, который было обрел некоторую уверенность, увидев, что его оставили наедине с индусом, сразу почувствовал гнетущее воздействие этого страшного одиночества. Он находился в узком помещении с каменными сводами, слабо освещенном светом коптящей лампы. Поставленная на пол, она отбрасывала на потолок причудливые тени, которые в ее мерцающем свете казались ожившими призраками мщения.

Усевшись на корточках в углу, Рама-Модели смотрел на него глазами хищника, ласкающего взором добычу, прежде чем ее растерзать. Он не торопился покончить с Максвеллом. Впереди у него были часы, даже дни, чтобы насладиться местью, к тому же он еще не знал, что сделает с этим человеком. Англичанин был в его власти, и пока ему было этого достаточно.

Он закурил трубку, окутавшись густым облаком дыма, и предался горячечным мечтаниям курильщиков гашиша. Он переводил взор с хрустального наргиле на пленника и обратно… Постепенно страх Максвелла перерос в безумный ужас. Он знал, что индийская конопля обладает страшным свойством фиксировать в мозгу курильщика занимающую его мысль, доводя ее до бреда, до психоза. Что сделает с ним индус в ту минуту, когда у него начнется период безумия? И тогда он позавидовал быстрой, безболезненной смерти своих спутников на вершине Нухурмура… Для него больше не было надежды. Как разжалобить человека, отца которого он затравил собакой? Побег был невозможен. Кругом безмолвные скалы, заглушающие крики и жалобы жертв. Да и кто бы мог его услышать, подоспеть ему на подмогу? Вступить с индусом в единоборство? Он и помыслить об этом не мог, тот был силен и крепок, за поясом у него висели револьвер и широкий индийский ятаган. Нет, следовало примириться со смертью! Но какую варварскую пытку придумает этот распаленный яростью, бешенством, уже не рассуждающий мозг?