Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - Константин Закутаев

Замшелый палаточный дух, смешиваясь с непередаваемыми испарениями оружия, запахом свежего пота и едкой дорожной пылью, привнесённой извне, незаметно обволакивал дыхательные пути. Рябинин, на секунду заслонив танцующий свет свечей, шагнул вперёд и присел на дальнюю табуретку. Костя, наверное, больше всех ждавший этой встречи, не зная, куда себя деть, остался стоять на месте. Рука бессмысленно, бессознательно теребила пистолетную кобуру.

— Ну что «душок»… — Саша грубо схватил лежащего за ворот милицейской куртки. Даже при слабом свечном освещении было заметно, как Тимур инстинктивно сжался, — подъём, бл… ь!

Словно Арлекин на нитках, неестественно-нелепый, боевик принял сидячее положение. Саша, придерживая его левой рукой, правой потянул тёмный целлофан вверх. Пакет, очевидно, излишне крепко затянутый у горла, не поддавался. Задержанный, засучив связанными ногами, захрипел. Не обращая внимания, спецназовец, перехватив целлофановый ком ближе к затылку, тягуче, разорвал его. Смахнул плёнку с лица, высвобождая лохматую голову. Как Костя не старался, так и не поймал, тот ожидаемый момент встречи глаза в глаза. Не получилось. Налившийся после встречи со спецназовской сферой синячище, половинил усатое лицо, лишая возможности ухватить разом, поймать обзорный стоп-кадр. Тимур-Родион опустил голову вниз и, поводя взад-вперёд плечами, глухо сказал:

— Парни, что случил ось-то?.. Хоть объясните… Перепутали с кем, по ходу…

Костя, доселе чётко слышавший только чеченский вариант тимуровского голоса, поразился этой речевой метаморфозе.

— Нет, Родик, не перепутали… — неожиданно трескуче раздался голос Рябинина — в этот раз точно не перепутали.

Костя физически ощутил по-волчьи зашедший загривок боевика — метровые мурашки посеменили по коже. Щурясь единственным глазом — второй безнадежно заплыл — Тимур-Родион вскинул голову. Саша, спокойно наготове, сделал шаг назад, пустив дёргающий свет на сцену моноспектакля.

— A-а… Кост… — сглотнув окончание, дёрнулся пленник — э-э…

— Ты уже не рассчитывал на встречу? Да? — прервав его зависшее «э-э», спросил Серёга — думал о нас теперь только крест на Жуковке напоминать будет…

Один глаз Тимура лихорадочно отсверкивал в темноте, второй, с лопнувшим капиллярами, покойницки темнел. Косте на мгновение стало жутко. С его стороны сидел обречённый, уже закопавший себя в сырую глинистую землю, воин джихада, а, ближе к Серёге, изворотливый ум тройного агента пытался схватить единственно правильный вариант в пучке маловероятных возможностей.

Саша с равнодушной и от этого страшной злобой смотрел сверху вниз на боевика.

— К-какую Ж-жуковку?… — еле выдавил из себя Тимур.

— Ладно… — Рябинин махнул рукой… — Костян, это твой кадр… тебе решать.

Катаев шагнул вперёд. Вопросов было столько, что он не знал о чём спрашивать. Запнулся о табурет, боевик, неловко подогнув ноги, отполз к брезентовой стене.

— Далеко не уползай… — зловеще одёрнул его Саша, — за палаткой бойцы… сразу на поражение работают.

Саша единственный находился в маске, поэтому его негромкое предупреждение, в сочетании с пульсирующей мощью тулова и блеснувшими на чёрной голове белками возымело действие. Боевик замер. Костя, поставив ногу на подвернувшийся табурет, оперся на колено:

— Тимур… или как тебя там… Родион. Ответь мне только на один вопрос…

Неугрожающий тон обманул пленника и его вторая, лихорадочно ищущая выход, половина, в надежде вскинулась. В этот момент Косте удалось, наощупь, в нервном свете парафиновой свечи, поймать взгляд того с кем он, в душе труся, одержимо искал встречи.

— Кость, карочэ… этта… чэ палучилось тогда… — с усилием двигая повреждённой челюстью, «зачеченил» Тимур — этта… клянусь…

— Хорош! — оборвал его Костя, обретая уверенность.

Вид повергнутого, лепечущего врага, опять обернувшегося мелкотравчатым «пушером», придал ему сил.

Тимур стал Тимуром. И он был в его власти. Оборотнический мистицизм прошёл. Темнота, свечи, Сашина маска не впечатляли. Где-то вдалеке, засвиристев движком, запустился Т-80.

— Я тебя ещё ни о чём не спросил! И вякать тебе не разрешал! Уяснил?

Тимур послушно кивнул, тут же сморщившись от боли. Кончик языка, отсверкнув на огонь, царапнул пересохшие в крови губы.

— Один вопрос… — чувствуя как тяжелеет атмосфера, продолжил Костя, — … Зачем? Зачем всё это?… — злясь от этого неуместного, мучавшего второй месяц, вопроса, повторил Костя — зачем ты всё это делал? Сбежал из армии?.. Убивал своих?.. Взрывал?.. Зачем?

Он действительно хотел это понять, он торопился это понять. Недвусмысленные взгляды, которыми обменивались Рябинин и Щепёткин, их общее прошлое, спецназовская постановка решения вопросов подводили, нет, подвели его к мысли о предстоящей развязке. Костя давно уже не был впечатлительным курсантом, познал настоящий страх, настоящую боль, видел человеческую мерзость и смерть. И сам убил, теша потом себя мыслью «он в меня стрелял и я стрелял». Будучи уверенным в виновности, без садизма, лупил задержанных и мутил с доказухой. Но здесь его вопрошающий наивняк вылез наружу, скорее всего, испугавшись, что человека, которого они отыскали и стреножили, пусть и трижды виновного, сейчас убьют. Застрелят. Задушат. Зарежут. Дурацкое «перед смертью», попрыгав впереди вопроса, так и не вышло, оставшись хлебным мякишем в горле.

Саша недовольно покосился на Катаева. Стоял, скрестив руки на груди, продолжая каменеть.

— Руки… больно… — севшим голосом попросил боевик — … затекли… ослабьте…

— Ага… — не поднимаясь со своего места, кивнул Ря-бинин, — только стаканы протру и скатерть поменяю…

Он тоже не понимал смысла катаевских вопросов. Вообще, Серёга от патетики был человеком далёким. Проще всё гораздо, примитивнее. Но «человек» Катаева, ему и банковать.

— Тимур… — позвал, повернувшегося на Рябинина «духа», Катаев. Тот осторожно повёл в его сторону головой, — давай так… ты нам расклады все, а мы подумаем, как тебя из этого говна вытаскивать… По хорошему…

— А по-плохому как? — скалясь, словно каждый издаваемый им звук причинял нестерпимую боль, хрипло спросил Тимур — убьёте, да?

Дерзкий ответ обречённого «духа» вызвал приступ звериной злобы, погнав потоки тёплой крови к голове.

— А ты как думаешь? — Костю уже не пугала определяемая Тимуру участь, где-то глубоко внутри он внезапно зажелал этого, — или три варианта дать?

Пленник вновь свесил голову вниз. Тихий мычащий стон глухо протянулся к полу.

— Бл, он так до утра дуру включать будет… — Саша посмотрел на Рябинина, — долго ещё?

Серёга, ни на кого не глядя, осмотрел уходящий в темноту купол палатки. Тяжело, словно постарев, встал.

— Я скажу… — Тимур поднял голову на Серёгу — тебе одному… других не надо…

Саша молча смотрел на Рябинина, ожидая только его реакции. Костя неожиданно почувствовал облегчение. Оперская сущность на время покинула его. Колоть «духа», вытягивать из него крупицы информации, составлять и анализировать не хотелось. На хер. Пусть всё кончится, как кончится.

— У тебя есть пять минут… — словно перевернув склянку песочных часов, обронил Рябинин, — и чистосердечное, бл…, признание…

Саша, приобняв Катаева за плечи, подтолкнул его к выходу. Попав рукой в разрез полога, опер вышел на свежий воздух.

Сзади скрипнули кроссовки под Сашиным центнером. Рябинин и Тимур остались одни. Время пошло.

— Слышь, Саня… — от хлынувшего потока свежего воздуха Костя слегка поплыл, а может, сказался сброс груза принятия решения — я до умывальни схожу… Что-то душно…

— Давай… — ухмыльнулся Саша, очевидно, подумав о чём-то другом — а я пока до бани прошвырнусь…

Более не задерживаясь, Костя побрёл к источнику холодной воды. Саша, что-то втолковав дежурившим около палатки бойцам, быстрым ходом молодого медведя направился в сторону спортплощадки.

Около трубы Костя провёл больше времени, чем требовалось для взбадривания. Раз семь нырял под струи головой, несчетное количество окатывал спину, полоскал рот. В общем, делал всё, чтобы оттянуть возвращение к штабной палатке. Всё-таки решив идти, он снял майку с кончика трубы и утёр лицо.

— Не зацвёл ещё? — натягивая майку, услышал он голос Долгова.

— Не-а… — повернулся Костя к подошедшему со спины Саше — чего-то перегрелся сегодня… как бы не затемпературить…

— Под холодянкой быстрее затемпературишь… — Долгов наклонился к струйке, ловя её ртом.

— Вы закончили уже? — глядя на бритый затылок друга, спросил Костя.

— Ух… — Саша оторвался от своего занятия, разогнувшись, — мы и не начинали…

— В смысле? — оторопел Катаев, — а чего делали-то?

Будто не слыша, Саша краем тельняшки вытирал мокрое лицо.