Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

Когда господин Папата сбежал по ступеням, путаясь в полах своей библиотекарской мантии, не глядя под ноги, не опасаясь сломать себе шею, они уже почувствовали себя не в своей тарелке. Но когда он потребовал запрячь экипаж самыми быстрыми скакунами из графской конюшни и гнать что есть мочи к его дому, по дворцу да Унара поползли зловещие слухи. Предполагали разное: от эпидемии новой неизлечимой болезни до скорого конца света и делали ставки на то, кто окажется прав.

Конечно, слуги Начальника Тайной Службы королевства лучше других были натренированы угадывать истину, но на сей раз призовой фонд не достался никому.

Еще за час до описанных нами событий господин Папата рассеянно пообедал, назвав лакея «голубушкой» и похвалив отличный суп. Привычный уже лакей не стал уточнять, что он не голубушка, а голубчик, запеканка — не суп, и просто принес десерт, однако библиотекарь уже вернулся к работе, и соблазнить его воздушным пирогом не удалось. Поэтому лакей вернул пирог на кухню, полагая, что подаст его к ужину, а горничные занялись уборкой столовой. Дворецкий в коридоре руководил охотой на мышей; повар на кухне возмущенно заявлял, что граф, человек, бесспорно, великий, даже в дни государственных кризисов не пренебрегал его выпечкой; посудомойки вцепились друг другу в волосы из-за нового красавца-конюха; словом, ничто не предвещало грозы, когда господин Папата выбежал из своих покоев с диким криком «Коня! Коня мне!». Когда же ему напомнили, что он ни разу не ездил верхом за шестьдесят с лишним лет своей жизни и что именно сегодня начинать смысла не имеет, потребовал карету с умелым кучером, не боящимся быстрой езды, и нетерпеливо подгонял слуг все время, пока они собирали его в дорогу.

Никто не спросил славного библиотекаря, а в чем, собственно, дело. Но даже если бы и спросили, он бы не ответил. Это была их с внутренним голосом большая тайна.

— Смотри-ка, — сказал внутренний голос часа полтора тому, когда господин Папата перевернул очередную страницу рукописи Хойты ин Энганцы. — Вот, оказывается, зачем был нужен тот перстенек.

Речь шла о фамильной драгоценности, скорее, безделушке, доставшейся библиотекарю от его деда, рыцаря-кельмота. В дневнике славного предка не нашлось никаких указаний на то, что представляет собой серебряное кольцо с гладко отшлифованным зеленовато-голубым камнем, внутри которого сиял и переливался небольшой изумрудный протуберанец. Этот кусочек зеленого света, живущий собственной жизнью, всегда казался господину Папате волшебным, однако его родители не находили в перстне ничего необыкновенного. Сразу после смерти деда они отнесли кольцо к ювелиру, но тот не заинтересовался ни камнем, ни оправой. С тех пор перстень всегда лежал в шкатулке со скромными семейными драгоценностями, и о нем никто не вспоминал.

— Я говорил, что этот огонек не простой, — напомнил господин Папата. — А меня никто не слушал.

— Я слушал, — проворчал внутренний голос.

— Ну, ты же понимаешь, о чем я.

— Еще бы.

Если верить человеку, разгромившему древний орден рыцарей-смертников, неугасимый зеленый огонек в камнях их перстней говорил о том, что действующий Великий Магистр Ордена Кельмотов все еще жив, все еще в строю и облечен не формальной, но истинной властью, позволяющей ему по-прежнему противостоять исчадиям Бэхитехвальда и прочим силам Тьмы.

— Когда ты последний раз видел перстень деда?

— Не помню, лет пять-шесть тому.

— Все равно ужасно любопытно. По идее, когда ты был мальчишкой, магистр Барбазон уже умер, орден кельмотов уже много лет как официально не существовал, а мы своими глазами видели это изумрудное солнышко в камне. Если верить Энганце…

— С чего бы нам ему не верить? — сказал Папата. — Ему как раз выгодно скрывать этот факт.

— Ты прав. Так вот, раз камень светился, значит, новый Великий Магистр благополучно здравствовал, и, значит, орден все еще существовал, потому что зачем бы быть капитану без корабля? Любопытно, а что с ним сейчас?

— С перстнем или магистром?

— Один демон, — здраво ответил голос.

И господин Папата ринулся выяснять.

Он выпрыгнул из кареты еще до того, как она окончательно остановилась возле его скромного особняка, забыв о бережно лелеемом радикулите, взлетел по ступеням, ворвался в гостиную, насмерть перепугав пожилую экономку, предававшуюся в его отсутствие скромным гастрономическим радостям, и бросился в спальню. От волнения он никак не мог попасть маленьким ключиком в замок палисандрового ларчика, затем никак не мог отыскать перстень среди немногочисленных колец и сережек своей матери, пока не вывернул содержимое шкатулки на кровать. Наконец он увидел то, что искал, и понял, почему найти его оказалось нелегко. Перстень деда превратился в простенькую незамысловатую безделушку — гладкая серебряная оправа, ничем не примечательный шлифованный зеленовато-голубой тусклый камешек. Зеленое пламя, которое так восхищало его в детстве, погасло, словно его и не было никогда.

* * *

Гроб должен быть сделан так, чтобы его хватило на всю жизнь

Курт Тухольский

— Да не волнуйтесь вы, забацаем ему хрустальный гроб с тремя окошками для кругового обзора, устроим в престижном местечке, и все будет чики-пики.

— Как-как?

— В смысле — путем, превосходно, то есть превзойдет самые смелые ожидания. Его еще в поэзах воспоют и в легендах увековечат.

— Ну, не знаю, как-то это банально и пошло.

— Пошло?

— Ну, как-то чересчур.

— С чего вы взяли?

— По-моему, хрустальный гроб попахивает эксгибиционизмом, вы не находите?

— Да что вы заладили «гроб, гроб, гроб»? Целуйте как следует!

— Куда?

— Откуда я знаю? Пробуйте разные варианты!

— Я немного смущаюсь.

— Бросьте! Вы делаете благое дело, а не занимаетесь какими-то там извращениями. Представляйте, что это не поцелуй, а, например, искусственное дыхание.

— В жизни не делал искусственного дыхания.

— Хорошо. Вернемся на знакомую почву.

— Интересно, что он сейчас чувствует?

— Искренне надеюсь, что ничего.

— А, может, все-таки нужен именно принц?

— Но вы же король.

— Но ведь я же король!

— Значит, раньше вы были принцем, и он как бы никуда из вас не делся. Логично?

— Не уверен.

— Хорошо, что вы предлагаете?

— Я вообще думаю, что если принцессу должен разбудить поцелуем принц, то, может, его светлость должна разбудить поцелуем принцесса. Ну, или там царица, если следовать вашей логике.

— И не возразишь. Прекрасная?

— Кто?