Горбун - Вероника Кузнецова

Странное дело: я рыскала по всему парку, надеясь оказаться в обществе милый людей, но стоило мне их найти, как я уже не знала, сохранилось ли у меня прежнее желание. Петер был очень славный человек, но ведь он мне совсем чужой, и поделиться с ним своими мыслями мне не позволят не только мои жалкие познания в английском языке. Я могла разговаривать с датчанином только на самые ограниченные темы, дозволяемые приличиями и словарным запасом. Если бы Дружинин оставался умным, снисходительным и порядочным человеком, каким он мне очень долго казался, лучшего собеседника я не могла бы представить. Он бы говорил, а я молча слушала и, уверена, очень скоро тяжёлые переживания забылись бы.

Мне пришлось пробудиться от грёз. Горбун был хитёр, жесток и злопамятен, умел лгать и притворяться, не имел снисхождения и жалости. Им двигала только ненависть к доведённой до отчаяния женщине, которая бросила ему в лицо неосторожные слова в ответ на его домогательства, сами по себе бывшие оскорблением, а тем более — для жены его друга… Если бы не было всего этого, я не бежала бы сейчас от самой себя, а с миром в сердце наслаждалась сознанием, что оказалась в Дании и должна увезти отсюда самые лучшие воспоминания, потому что случай попасть за рубеж мне больше не представится. Я вообще предпочитаю отовсюду увозить наиболее благоприятные воспоминания, для чего стараюсь или не задерживать внимание на неприятном или смотреть на постоянные, а тем более временные, трудности как на обязательное приложение к приятному времяпровождению, без которых и радость будет не в радость. Прежде это меня спасало, но не сейчас, потому что надо быть сумасшедшим, чтобы искать удовольствия, не замечая или принимая как должное убийства.

Я ещё раз посмотрела на отца и дочь, весёлых, оживлённых и беззаботных, на Ханса, солидно изучающего книгу, и поняла, что их общество никакого удовольствия мне не доставит, напротив, я могу внести в их покой собственные мрачные переживания. Мне никого не хотелось видеть, даже Ларса, потому что из-за своей заботливости он мог вновь учить меня как надо держаться в обществе Дружинина, не подозревая, какие терзания вызывает каждое его слово.

Шагая к выходу, я машинально протянула руку, чтобы сорвать свежий сочный лист с куста, полюбоваться тонкими прожилками и мягким зелёным цветом, а потом растереть в пальцах и вдохнуть запах, но вовремя одумалась. Хорошо было проделывать такое на родине, где в людях крепко засело устаревшее сознание, что наша страна сказочно богата лесами. Там такой жест не вызовет удивления или недовольства, хотя и нам пора бы научиться бережному отношению к природе, но сомнительно, что на это так же снисходительно посмотрят датчане. Я и без того допустила сегодня большую оплошность, переходя дорогу в неположенном месте, и за эту оплошность чуть не поплатилась. Довольно изображать из себя дикаря, прибывшего из забытого Богом края. Пора вспомнить, что меня воспитала громадная страна с богатой, хотя и печальной историей. Неважно воспитала, но я должна выделять и поддерживать лучшее в этом воспитании.

Мне так не терпелось выбраться из парка, что приходилось сдерживать шаг, а то мой уход показался бы бегством.

— Jane!

До меня дошло, наконец, что зов, отдававшийся в моих ушах, — не плод воображения, а близко касающаяся меня реальность. Обернувшись, я обнаружила, что за мной следует лорд Олбермейль, или, если выражаться проще, дядя горбуна. Англичанин был, как всегда, подтянут, свеж, безукоризненно учтив, но, что самое главное, в нём сквозило глубокое внутреннее удовлетворение. Помня очень недовольный взгляд, случайно мною подмеченный, я не сомневалась, что радость ему доставила отнюдь не встреча со мной, а скорее такое состояние души было неотъемлемо от его здоровой натуры. Однако неприятное чувство ко мне, в котором я его вчера напоследок заподозрила, бесследно прошло, иначе он не стал бы меня догонять и так настойчиво окликать. Несчастный человек! Он жил сегодняшним счастливым днём, не зная, какой удар ждёт его завтра или послезавтра, когда откроются преступления самого близкого ему существа. Мне стало его бесконечно жаль, и, более того, я почувствовала к нему особое расположение, словно к товарищу по несчастью, уже обрушившемуся на меня, но последний, самый сокрушительный удар приберегающего для него.

— Good afternoon, Mister Charles, — ласково сказала я. — I haven't heard you. I'm happy to see you. How are you?

Я вытряхнула на бедного человека слишком много фраз, к тому же, по привычке, назвала его мистером Чарльзом, поэтому вправе была ожидать похолодания его отношения ко мне, но лорд или прекрасно владел собой, или, как это ни невероятно, и в самом деле был очень доволен моими словами. Наверное, он почувствовал, что моя радость при виде него непритворна, поэтому и улыбнулся такой чудесной улыбкой, или (после того, как я ошиблась в горбуне, я стала ко всему относиться с подозрением) таким улыбкам его обучили с детства, и он дарил их людям не от чистого сердца, а по обстоятельствам.

Последовал обмен любезностями, а потом лорд спросил, тщательно выбирая наиболее доступные для меня слова, не окажу ли я ему любезность и не составлю ли ему компанию. Мне стало стыдно за свои недостойные мысли. Если бы мистер Чарльз не хотел, он бы не подошёл ко мне, а тем более, не предложил мне своё общество. Это был не лживый угодник, старающийся со всеми быть любезным, а славный честный человек, предоставленный самому себе, потому что его племянник занят.

— Where are you going? — спросил он.

Прекрасный вопрос и сказанный в чудесном замедленном темпе.

— I intended to go to Copenhagen but I can stay here.

Для человека, окончившего спецшколу, фраза была составлена достаточно понятно и, главное, вежливо. Как выяснилось, дядя горбуна был бы очень счастлив поехать вместе со мной, если его общество не будет мне в тягость.

Я рассчитывала, что мы поедем на поезде, но мистер Чарльз, с завидной осторожностью переводя меня через улицу, направился к оставленной в переулке вишнёвой машине. Сначала её цвет вызвал во мне неприятную ассоциацию с чуть не сбившем меня автомобилем, но тон стоявшей передо мной машины был немного иным и, кстати, больше соответствовал моему вкусу.

Лорд открыл дверцу, и я опять очутилась в знакомом уютном салоне. Нет, что ни говорите, а горбун умел жить со вкусом.

Мы гуляли от души, осматривая places of interest, говоря языком моего спутника, а по нашему, достопримечательности, потом отдохнули в тихом ресторанчике, где выпекались на редкость вкусные миндальные пирожные, так добросовестно взбитые, что казались воздушными, а затем неспешно бродили по залам картинной галереи. Там мистер Чарльз, которого я продолжала называть именем, данным ему горбуном, сказал мне, что ему понравился мой рисунок, что портрет удачен, и лично он знает своего племянника именно таким. Понимать это признание можно было по-разному в зависимости оттого, что считать удачным исполнением: вырисовывание всех особенностей лица или передачу доброго выражения, которое умели принимать лживые глаза горбуна и которое подметил Петер. Я решила, что его дядя имеет в виду второе, потому что с таким милым человеком, как он, Дружинин непременно должен быть очень мягок.