Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2 - Андрей Судоплатов

Первое его задание было проконтролировать надежность системы по подслушиванию и убедиться, что наши «жучки» не обнаружены. Именно тогда от Дроздова я узнал, что в 1942 году Сталин приказал Богдану Кобулову, заместителю Берия, установить подслушивающую аппаратуру в квартирах Ворошилова, Буденного и Жукова. Позже, в 1950 году, к этому списку были добавлены имена Молотова и Микояна. Существовали грандиозные планы по тайному подслушиванию всех телефонных разговоров в руководстве ЦК, но это было исполнено только во времена Брежнева, когда техника достигла необходимого уровня.

Дроздов был рад, что он не вовлечен ни в какие похищения по приказу Сталина, но его подчиненным дважды приходилось работать на Главное управление контрразведки: они должны были заговаривать на улице с иностранными дипломатами, которые встречались с русскими писателями, и затевать потасовки. Первое, что сделал Берия, став министром внутренних дел после смерти Сталина, — уволил Дроздова, поскольку тот слишком много знал о внутренних интригах и потому что он был в плохих отношениях с Богданом Кобуловым. Увольнение Дроздова в пятьдесят лет было просто спасением для него, хоть и казалось тогда крахом: иначе он был бы арестован вместе с Берия».

В июле 1951 года арестовали Абакумова. В последний год его работы на посту министра, особенно в последние девять месяцев, он был абсолютно изолирован от Сталина. Кремлевский список посетителей показывает, что после ноября 1950 года Сталин Абакумова не принимал. Сталин считал, что Абакумов слишком много знал. Его обвинили в затягивании расследования по важным преступлениям и сокрытии информации о том, что Гаврилов и Лаврентьев (гомосексуалисты, которых внедрили в американское посольство) были двойными агентами ЦРУ и МГБ.

Конечно, на совести Абакумова были сфабрикованные признания и ложные показания, данные под пытками, но правда и то, что сперва прокуратура, а после и Рюмин обвинили его в преступлениях, которых он не совершал. Он никогда не был политиком и не мог организовать заговор с целью захвата власти; он был абсолютно предан Сталину и верил в него.

Сначала казалось, что руководство партии хотело исправить серьезные ошибки в работе МГБ. Комиссия Политбюро, в которую входили Берия, Маленков, Игнатьев и Шкирятов (глава Комиссии партийного контроля), с самого начала казалась заинтересованной в проверке эффективности разведывательных и контрразведывательных операций. Вскоре, однако, стало ясно, что арест Абакумова был началом новой «чистки». В результате позиции Маленкова усилились, так как Сталин назначил своего бывшего секретаря, впоследствии завотделом руководящих партийных и советских органов ЦК, Игнатьева на пост министра госбезопасности. В отсутствие Абакумова и «ленинградской группы» Маленков и Игнатьев в союзе с Хрущевым образовали новый центр власти в руководстве.

Игнатьев и его новый первый заместитель Гоглидзе планировали начать ликвидацию глав эмигрантских группировок в Германии и Париже, чтобы доложить об этих громких делах Сталину. Их не заботило, что гораздо выгоднее влиять на деятельность эмиграции. Они собирались использовать двух агентов, семейную пару, для расправы с генералом в отставке Капустянским, украинским националистом, получившим этот чин от самого царя. Ему было за семьдесят, он отошел от политики и был не опасен, но Игнатьев хотел поскорей доложить о его ликвидации, чтобы произвести впечатление на правительство.

Мой отец был категорически против и убедил Игнатьева и его заместителя Епишева не делать этого, поскольку смерть Капустянского лишит нас доступа к его почте, которая была важнейшим источником регулярной информации о положении в эмиграции.

Отец потом вспоминал о крайней шаткости своего положения в то время: «Мою жену и меня беспокоили частые аресты среди работников МГБ. И в антиеврейской кампании, и во внутриправительственных интригах была заметна нарастающая напряженность. Жена чувствовала, что она и я проходим по показаниям тех, кто был арестован — Райхмана, Эйтингона, Матусова, Свердлова. Я впервые в жизни заговорил с женой о перспективах и возможности найти другую работу. Будучи начальником службы при некомпетентном министре с заместителями типа Рюмина, авантюристами и карьеристами, я неизбежно должен был попасть в сложное положение. Я только что получил диплом Военной академии, и это давало мне надежду на новую работу в военной или партийной сфере.

В 1952 году Сталин не поехал, как обычно, в отпуск на Кавказ. Кажется, тогда нам позвонил Маленков и сообщил, что ЦК поручает мне важное задание, в детали которого меня посвятит Игнатьев. Вскоре я был приглашен к нему в кабинет, где, как ни странно, он был один. Поздоровавшись, Игнатьев сказал: «Наверху весьма озабочены возможностью формирования «Антибольшевистского блока народов» во главе с Керенским. Эту инициативу американской реакции необходимо решительно пресечь, а верхушку блока обезглавить». Мне приказали безотлагательно подготовить план действий в Париже и Лондоне, куда предполагался приезд Керенского.

Через неделю, однако, я доложил Игнатьеву, что в подготовке операции возникли сложности, так как наш человек в Париже, Хохлов, который мог найти подходы к Керенскому, попал в ноле зрения контрразведки противника. Когда он в последний раз пересекал границу, его документами заинтересовалась австрийская полиция, а его фальшивый паспорт был изъят для проверки.

Нашу нелегальную боевую группу в Париже возглавлял князь Гагарин, чьей задачей был поиск подходов к штаб-квартире НАТО в Фонтенбло для уничтожения систем связи и тревоги в случае обострения ситуации или начала военных действий. О существовании этой боевой группы докладывали по различным поводам и Сталину, и Маленкову. Я спросил Игнатьева, должны ли мы переориентировать эту агентуру на ликвидацию Керенского.

Игнатьев, который никогда не шел на риск, сказал, что это должны решать наверху. Спустя день или два я прочел сообщение ТАСС о том, что украинские националисты и хорватские эмигранты не согласились на создание «Антибольшевистского блока» под председательством Керенского — они не желали иметь русского во главе этой организации.

На следующее утро я направил рапорт Игнатьеву о работе боевой группы, приложив информацию ТАСС, чтобы он понял, что Керенский уже не представляет угрозы для Советского Союза. Игнатьев вызвал в кабинет меня, Рясного и Савченко. Он начал с упреков, что они предложили ликвидацию Керенского, не вникнув во внутреннюю вражду в антикоммунистических группировках. Игнатьев подчеркнул, что товарищ Маленков особенно озабочен тем, чтобы мы не уходили в сторону от основной акции, борьбы с главным противником — Соединенными Штатами.