Раз год в Скиролавках - Збигнев Ненацки

Наутро в столице принаряженный Отто Шульц покупает сыну билет в чужие края, ждет на перроне, пока тот сядет в поезд.

– Привет от меня дяде Герману и тете Гизелле, – говорит он. – Напиши мне, как там устроишься. Не думай о той сожженной копне. Там была плохая рожь.

В Барты Отто Шульц возвращается ночным поездом. Несмотря на столько часов без сна, он чувствует себя хорошо, словно бы к нему вернулись его прежние силы. «Может быть, я еще не умру в этом году», – утешает он себя, выходя на автобусной остановке в Скиролавках.

Наутро, хоть это и время жатвы, велит Отто Шульц своему сыну перепахать остатки сожженной копны. А сам идет в дом Юстыны и говорит ей:

– Скоро я вывезу из сарая свою молотилку. Тогда приеду за твоим ячменем, у тебя его не больше, чем два воза. Обмолочу его тебе, потому что не хочу, чтобы люди думали, что мой сын, который уже выехал, взял тебя силой, а ты сожгла за это мою копну у леса.

Юстына нагнулась к покрытой желтыми пятнышками руке старика и поцеловала ее.

Похоже, что прав Клобук. Во время жатвы легче всего увидеть в деревне, кто умен, а кто глуп.

О любви,которая кажется ненастоящей

На закате солнце приближалось к горизонту, обозначенному стеной лесов. Небо там было чистым, подернутым только желтовато-розовым свечением. С юга, однако, приближалась большая гроза и извещала о своем быстром приближении глубоким и грозным басом протяжных громов. Темно-синяя туча вырастала, как высокая, многокилометровая гора, которая по мере приближения показывала свое широкое подножье. Уже весь южный горизонт был занят ею и гремел, как орган. Воздух наполняла влажная духота, и даже легкие шквалы, морщившие поверхность озера, не приносили прохлады побронзовевшему от солнца телу. Даже не хотелось верить, что так недалеко, в огромной массе горы из туч, таится, как заколдованная, недвижная сила урагана, в синих клубах скрывается проливной дождь, а еще выше – мелкие кучки града и хлопья снега. Было чем-то страшным встретиться с грозой на озере под всеми парусами; первый порыв ветра бывал слабым, но второй швырял яхту на воду, как бабочку, которая неосторожно оказалась далеко от суши. Потом вода начинала кипеть и белела от пены, с высоких и коротких волн срывались пластины воды.

Доктор Неглович сбросил оба паруса и, прежде чем наступила абсолютная тишина, позволил легким дуновениям ветра понести себя в сторону поросшего деревьями полуострова старой плотовязки. Большая туча уже была прямо над его головой, закрывая почти все небо. Из нее плыла ядовитая краснота, а почерневший на юге горизонт рассекали зигзаги молний.

Он подтянул шверт и ввел яхту в тростники, зацепив зуб якоря за подмытые волнами корни наклонившейся ольхи. Старательно закрепил паруса, тяжело дыша и обливаясь потом, потому что туча над его головой словно бы всосала в себя весь воздух. Все еще стояла тишина – в молчании, как духи, удирали в сторону берега черные птицы. На лугу жалобно замычала корова, он посмотрел в ту сторону и увидел Юстыну; с флягой, полной молока, она шла к своей лодке.

Внезапно сделалось почти совсем темно. Лоб тучи достал до солнца и закрыл его собой. Тут же резкий блеск ослепил глаза и ужасный раскат грома болезненно отозвался в ушах. Неглович спрыгнул в тростники и, раня себе босые ноги о корни затонувших деревьев, добрел до берега. Он слышал все усиливающийся шум ветра. Казалось, что это приближается к нему мчащийся по рельсам тяжелый поезд. Доктор догнал Юстыну, взял из ее рук серебристую флягу, поставил ее на землю и потащил женщину к яхте, пришвартованной на подветренной стороне. Озеро уже выглядело как белый дымящийся кипяток, теплый порыв ветра коснулся их лиц, потом на них упали капли воды, сорванной с озера. Удар вихря задержал их на месте и не давал вздохнуть, они тонули в свисте ветра, в темноте, грохоте грома и пронзительном треске деревьев, которые ломались на берегу. Как в тумане, доктор видел лицо Юстыны, волосы, развевающиеся на ветру, ощущал тепло ее руки. То и дело на них падали рассеянные ветром капли воды, ветер стал холодным. Очки доктора покрылись росой, он уже почти ничего не видел и почти наугад потащил женщину к берегу, который заливали высокие волны. Яхта металась на якоре, ее нос поднимался и опускался в каком-то порывистом ритме, она то возносилась над головами стоящих на берегу, то приближалась на расстояние вытянутой руки и внезапно падала вниз, отделяясь широкой полосой вспенившейся воды. Они присели в месте, куда не доставали волны, и, прижавшись друг к другу, оставались так неподвижными во мраке, шипении пены и раскатах грома, пока не услышали громкий шум приближающегося ливня, который унял ветер и успокоил озеро. Дождь был холодный, закоченевшие от холода пальцы доктора с трудом ухватились за край борта. Они вместе взобрались на скользкую палубу. Из кабины на них пахнуло теплом, словно они вошли в хорошо натопленную комнату. Но прежде чем они уселись на покрытую матрацем койку, их несколько раз сильно ударило о стены, о крышу, о коробку шверта, потому что яхту по-прежнему сильно раскачивало. Их оглушал сильный грохот дождя по крыше, пустое нутро кабины резонировало, как большой бубен, в который колотили тысячи невидимых палочек. Под подушкой доктор нащупал полотенце, вытер им лоб, потом снял с Юстыны мокрую блузку и юбку. Дрожа от холода, обнаженные, они легли рядом на узкую койку, чувствуя, как пронизывает их тепло собственной крови и пушистого одеяла. В кабине был клейкий сумрак, сквозь запотевшие стекла иллюминаторов почти не проникало сверкание далеких молний, удары грома заглушал гул дождя, который то и дело менял свой ритм, грохотал или переходил в монотонный шум. Мокрые волосы Юстыны источали запах шалфея, полыни и мяты. Ее нагой живот чуть ли не обжигал подбрюшье мужчины. Его вдруг охватило пронзительное желание, которому она тут же подчинилась, раздвигая бедра. Потом она принимала его движения с вниманием, сосредоточенным на том, что делается у нее внутри. И он почувствовал наконец, как ее пальцы нежно гладят его по голове, напряженный живот женщины все медленнее и слабее содрогался в последних спазмах наслаждения, которое на этот раз – и из нее, и из него – вытекало медленно, словно капля за каплей.

Снова ей почудилось, что она умерла. Из оцепеневшего тела выходит то таинственное другое существо и скрывается во тьме, в шуме дождя и ворчании удаляющегося грома. Он же отдавался колыханию яхты на волнах, и ему казалось, что, как в огромной колыбели, он позволяет унести себя куда-то в просторы, в дождливую ночь. Кажется, они заснули – а может быть, потеряли ощущение уплывающих минут и часов. Вдруг ранний рассвет забелил запотевшие стекла иллюминаторов – Юстына осторожно высунула из-под одеяла нагое тело и потянулась за мокрой одеждой. Он видел, как ее спина задрожала от холода, когда она натягивала на себя влажную блузку. Скрипнула дверь кабины, яхта слегка. качнулась, захлюпала вода. «Я люблю ее», – подумал Неглович, но эта мысль не принесла ему ощущения счастья. Вернулась память о пережитом наслаждении, ноздрями он втягивал оставшийся после нее запах шалфея, полыни и мяты. И снова он был возбужден, словно бы обладал ею в эту ночь только во сне.

Была ли это любовь, если он не жаждал услышать ее голос, а просто хотел быть с ней, оставаться в ней, соединяться с ней, вдыхать запах ее тела? Ничего больше, кроме короткого обладания в любовном акте, который смягчал напряжение желания, на время, впрочем, потому что потом в нем просыпался еще больший голод, захватывающий воображение и заполняющий мысли.

Он встал с койки с чувством страдания, обиды и несытости. В кокпите моросило, холод пронзил обнаженное тело. Он поспешно натянул на себя толстый свитер и брюки. Потом поднял якорь, веслом оттолкнул яхту на глубокую воду и направил ее к дому.

Все еще шел дождь, мелкие его капли затянули озеро, как утренний туман. Напрасно он напрягал взор, чтобы увидеть хотя бы расплывчатый силуэт своего дома на полуострове или крышу старой мельницы в деревне. Дождь делал мир не правдоподобным, и то, что было пережито ночью, тоже казалось ненастоящим.

О том,как убивают по телефону

В первый рабочий день доктора, после отпуска, появилась в поликлинике в Трумейках хромая Марына со своим годовалым ребенком. Недавно ребенок был в больнице в Бартах с острым поносом, лежал под капельницей, и ему даже делали небольшое переливание крови – все это доктор вычитал в истории болезни, которую ему дала хромая Марына. Неделю ребенок пробыл дома, и что-то у него текло из левого ушка. По этой причине и приехала она в поликлинику в Трумейки.

– Плохо смотришь за ребенком, Марына, – пожурил ее доктор. – Перегреваешь его, не купаешь, не кормишь как следует. Может, Антек Пасемко мало дает тебе на ребенка?

– Давать-то дает достаточно, только не всегда, – сказала она. – Если его не подловлю где-нибудь на дороге в деревне и не прикрикну на него, даже месяц может тянуть с платой. С тех пор, как он вернулся на Побережье, снова мне надо будет требовать с его матери. Впрочем, и так чаще всего Зофья Пасемкова за него платила.