Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков - Георгий Андреевский

Помимо профессиональных воровок вроде Соньки или Рохли Гразутис, попадались на воровстве кухарки, горничные, любовницы и проститутки. Попадались и такие, которые волокли всё, что попадётся под руку: часы, броши, цепочки, подсвечники, портсигары, сбрую, лошадь, экипажи, пенсионные свидетельства, квитанции, образки, драповые пальто — и при этом полагали, что брать мелочь — не преступление.

«Домушники» совершали кражи со взломом из квартир. Чтобы дорасти до этого «звания» воровского мира, надо было пройти, например, «должности» «поездошника» (они снимали вещи с экипажей, едущих с железнодорожных вокзалов), «парадника» (они воровали одежду из незапертых квартир, когда в передних не было прислуги, а если она там была, удаляли её, передав письмо для хозяина) и завершить своё воровское «образование» в тюрьме. Орудиями труда «домушникам» служили долото, отмычки, «фомки», иногда коловорот и «гитара». «Гитара» — кусок хорошего железа, а лучше стали, длиной 70 сантиметров. Один конец узкий, другой широкий, чем он и напоминал гитару. Никакой висячий замок перед этим инструментом устоять не мог. Нужно было только просунуть узкий конец в скобку висячего замка и посильнее нажать на широкий или широкий конец вставить между притолокой и дверью или между крышкой сундука и его стенкой и нажать.

К совершению преступления «домушник» готовился заранее. Через воров-парадников, заходивших в квартиру под видом мелких торговцев или ремесленников, домушник получал сведения о расположении комнат в квартире, её обстановке, жильцах Дождавшись выезда последних на дачу, «домушник» несколько дней осматривал дом, замечая, когда выходят на дежурство дворники этого и соседних домов. Потом выбирал момент и непременно днём шёл с парадного хода. Со слов же парад-ника «домушнику» было известно, как закрывается и как открывается квартира. Войдя в квартиру, он закрывал её и взламывал замки шкафов и комодов. Выбирал ценные вещи, связывал узлы и выносил их с парадного крыльца, что вызывало меньше подозрений. Настоящих «домушников» в Москве было мало. Среди них в конце XIX — начале XX века числились: Быстров, полжизни проведший в острогах, ссыльно-поселенец Некрасов, крестьянин Михаил Князев, 15 лет просидевший в остроге, много раз судимый дворянин Леонид Валерьянович Померанцев, Сенька Картузник и некоторые другие.

Помимо «домушников», специалистами по крупным кражам были так называемые «громилы». Они совершали кражами со взломом, проламывали стены, ломали замки или, как тогда говорили, «проделывали сундуки».

«Громилы», как и «домушники», сначала присматривались к дому, который хотели обворовать, а то и поступали к хозяевам его на службу. Перед тем как пристроиться на нужное место, заводили знакомство с прислугой. Приглашали, например, кучера в кабак, угощали и становились ему лучшими друзьями. Кроме того, просили местных лавочников дать им рекомендации. Те не возражали в надежде на то, что человек, устроившись на место, не будет обходить их лавки стороной. Когда спрашивали рекомендации, ссылались на лавочника, а на вопрос: «Давно ли он вас знает?» — отвечали: «Да как же, из одной деревни». Бывало, на службу к хозяевам намеченного для разграбления дома поступало и двое, и трое «громил»: один — кучером, другой — дворником. Служа на новом месте, бандиты угощали спиртным прислугу да так, чтобы скомпрометировать её перед хозяевами. Когда неугодного им кучера или дворника увольняли, они старались пристроить на его место своего человека. За время работы они приручали собак для того, чтобы те не лаяли, а особенно злых и не поддающихся приручению травили стрихнином. Летом хозяева всем семейством уезжали на дачу. Тогда «громилы» устраивали «новоселье», начинали кутить. Когда же оставшаяся старая прислуга напивалась, пускали в дом товарищей и вместе с ними всё из дома вывозили. Первоклассными «громилами» в Москве тогда считались Павка Балканский и беглый каторжник Некрасов (оба убийцы), беглый сибирский поселенец Бериш Шегаль, он же Буль, Янкель Улановский, бессрочно-отпускной рядовой Арон Неусыхин, отставной рядовой Зисман Шпигельштейн, он же Алёшка Беспалый, осуждённый за три убийства на каторгу, Андрей Болдоха и бежавший из Сибири Шеким Шехтер.

«Громилы» нередко пользовались услугами наводчиков. Эти наводчики служили посредниками между «громилами» и агентами сыскной полиции. Они передавали последним «лапки», то есть известную долю похищенного. Доля эта составляла 10 процентов начальнику сыскной полиции и ещё 5 процентов каждому из надзирателей. Наводчики нередко сбывали всё похищенное. Среди них встречались лица из разных классов общества: купцы, домовладельцы и даже агенты сыскной полиции.

Среди воровских специальностей можно также назвать «шарашников» — карманников, ворующих бумажники в театрах, художественных галереях, на железных дорогах и пр. Совершали воры кражи «на мойку» — в железнодорожных поездах, кражи «на очки», когда вор поступал на место по подложному паспорту и затем обворовывал нанимателя, как это делали домработницы, горничные и кухарки, и «на сличку». В этом случае вор выдавал себя за торговца-армянина. В каком-нибудь переулке или на улице он обращался к намеченной жертве и просил проверить, например, счёт на проданный ему товар. При этом он говорил, что русского письма он не понимает, и показывал русские деньги, полученные за товар, прося показать свои, чтобы сличить не фальшивые ли он получил. Рассмотрев деньги и при этом незаметно завладев частью их, вор успокаивался и удалялся.

Помимо всех этих блатных названий воровского ремесла преступный мир знал немало других слов, непонятных простым смертным. На языке этом Хитровский рынок назывался «Юр-базар», борщ или щи носили название «ритатуй» или «рататуй», торговка закусками называлась «бандурой», порядочная девушка — «фиалкой», ночлег — «могилой», рябого называли «драповым», «коржавым», сыскное отделение — «трепальней», наручники — «браслетами», шашку — «селёдкой», карту «шестёрку» — «три с боку», «восьмёрку» — «четыре с боку», рубашку — «бобочкой», картуз — «капором», извозчика — «чужбаном», церковь — «клюкой», торговца краденым — «барыгой», вора — «своим», нож — «пером», судью — «добрым барином». «Купить» означало украсть, «дербанить» — делить, «отжарить от затырщика» значило утаить от пособника, «блатовать» — подкупать, бумажник называли «кожей», мужской кошелёк — «шмелем», портмоне — «шишкой», замок — «серьгой», потерпевшую даму — «марухой», а любовницу вора — «чепчихой». В воровском языке использовались и такие еврейские слова, как «штумп» («штымп») — потерпевший, «мент» — полицейский, «фарцитер» — пособник и пр.

Время от времени потрясали москвичей дела о громких и страшный убийствах. В 1903 году стало известно о так называемой «Каиновой шайке», возглавляемой неким Савченко, выдававшим себя за богатого землевладельца. В газете «Южный край» и других участники банды давали объявления о найме служащих. Узнав о том, что «на хорошее место требуется конторщик с залогом 500 рублей», доверчивый человек приходил к Савченко, вносил деньги и отправлялся на место, а по дороге его убивали. Под видом лакеев у Савченко служили наёмные убийцы. Они душили в поездах и в гостиницах барышень-кассирш, снимали с убитых золотые часы и отбирали другие ценности. Ужас на людей наводила шайка «Чёрного автомобиля», возглавляемая Сашкой Семинаристом (Александром Самышкиным), безжалостно убивавшая и грабившая людей, и шайка поджигателей, во главе с Клюквиным и Дмитрием Кузнецовым — «Митькой Кондитером». Пользуясь тем, что люди при пожаре выбрасывали на улицу вещи, преступники похищали их. Негодяи подожгли в Москве более шестидесяти домов. Бывало, пожар охватывал несколько строений, в которых жили рабочие. В одном из пожаров сгорел мужчина с двумя дочерьми тринадцати и шестнадцати лет и трёхлетним сыном. Жена его выпрыгнула со второго этажа на улицу, расшиблась и стала калекой, похищенные вещи бандиты сбывали на рынках. У одного барыги по фамилии Цыганов полиция при задержании нашла золотые украшения сгоревших при пожаре девочек Через два месяца задержали и Клюквина с Кузнецовым. Их не расстреляли: смертной казни тогда к убийцам не применяли.

Образцами человеческой подлости, как показывает жизнь, нередко становились и становятся преступления людей, далёких от преступного мира.

В декабре 1901 года Москва была потрясена убийством в Божениновском переулке. Здесь, в Хамовниках, недалеко от дома, где жил Л. Н. Толстой, гимназист Алоиз Кара убил свою мать и двух сестёр (отца и брата не было дома). Незадолго до этого сын чешского пивовара влюбился в кафешантанную певицу Смирнову. Для того чтобы стать её ухажёром, Алоизу нужны были деньги, а отец выдавал ему 70 копеек в день. Негодяй стал красть из дома вещи, украл 500 рублей для того, чтобы купить подарок своей любимой. Когда он в очередной раз попытался взять из дома вещи, на его пути встала мать. Тут и наступила кровавая развязка.