Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

С другой стороны, новости в Степи действительно разносятся как по телеграфу: из соседних стойбищ к нам зачастили гонцы. И женщины, помогавшие мне вязать лодки, быстро провели мастер‑классы по вязанию снопов камыша в аналогичные конструкции (тем более что наука совсем не сложная, и учиться – это ровно посмотреть один раз, что и как делать). А как вязать сетки, они, оказывается, знают не хуже меня: свои две «учебные» сетки я каждый вечер раскладываю на просушку (развешивать тут просто негде). А местные матроны, глянув мельком на продукт моих рук всего раз, начали легко воспроизводить то же самое у себя в юртах. Используя в качестве основы для плетения подпорки внутреннего каркаса юрты. Единственный момент, плетут они тоже из шерсти. Но их нити укреплять некому, потому не знаю, сколько их сети им прослужат. Впрочем, это наименьшая из проблем… Плели же как‑то в средние века сети из натуральных, не синтетических волокон. Не знаю только, из растительных или тоже из шерсти.

– Твои мальчишки завтра после обеда поедут к Кара‑Су, – продолжает Алтынай. – Там вроде бы собрался десяток желающих попробовать ловить по‑нашему, и лодки уже связаны.

– А почему мои мне сами не сказали? – удивляюсь. – Не скажу, что сильно занят; но если бы они нарушили какие‑то мои планы своим отъездом?

– Кажется, кто‑то упрямо не хочет понимать, где он оказался, – заливисто смеётся Алтынай. – В Степи никто, никогда, никуда не спешит ! Если речь о работе… С их точки зрения, ну какие у тебя могут быть дела?! Гостишь у хана, вернее, в юрте хана. Кормить тебя будут и так, даже если другим будет нечего есть. Женщина под боком, – Алтынай хлопает раскрытой ладонью себя по плоскому животу, – коня тебе дали… Что ещё нужно для счастья? Куда тебе торопиться? А сами они не подошли потому, что постеснялись: они боятся, что ты расстроишься, когда узнаешь, что они будут учить рыбной ловле соседей.

– Это ещё почему? – удивляюсь причудливости местных загибов мысли.

– Хотя б потому, что некоторые из новых рыбаков будут рыбачить на этой же реке, – смеётся Алтынай. – И вдруг твои уловы из‑за этого уменьшатся?

– Дикие люди, что с них взять, – вздыхаю, нимало не заботясь о приличиях.

Когда мы наедине, мы говорим друг другу то, что думаем, и не особо не подбираем слова.

– У меня на родине есть поговорка, – продолжаю. – Грибов в лесу и рыбы в воде хватит всем и всегда. Ещё солнца в небе. Да и затеял я этот лов рыбы только затем, чтобы…

Не оканчиваю фразу, Алтынай отлично понимает, что я хотел сказать.

– Так они‑то этого не знают, – резонно замечает она. – Да и в юрту хана, если честно, у нас не принято ходить, как к себе домой. Особенно когда в ней кто‑то гостит. Вот они и передали через знакомых мне, а я далее тебе.

– Кстати, давно хотел спросить… А вы используете рисунки местности на пергаменте, которые помогают путнику ориентироваться? – пытаюсь, как могу, описать роль географических карт в ориентировании на местности. – Типа маленького изображения местности?

– Я понимаю о чём ты, – медленно кивает Алтынай, что‑то вспоминая. – У Султана во дворце такие есть на этаже писарей. Но это очень дорогая вещь, которая нужна только определённым людям: мы свою степь знаем и так. А взять готовые пергаменты нам негде.

– Жаль, – вздыхаю. – Очень хотел посмотреть, какая территория нас окружает; где заканчивается степь с травой и где начинаются горы; а ещё – где текут реки. И какие они.

– Пф‑ф‑ф, почему не спросил? – фыркает Алтынай. – Так, где это было…

Она лезет в какой‑то рундук у дальней стенки юрты и извлекает на свет дублёную овечью (или козью?) шкуру.

На выдубленной, изнаночной, стороне которой обнаруживается схематичная карта региона. Очень приблизительная и корявая. Нанесённая коричневым соком какого‑то растения, но включающая даже южные отроги пограничных гор, с которых сюда прибыл я.

– Так это же оно и есть?! – широко открываю глаза я. – Почему ты говоришь, что вы этого не используете?

– Да это так, наш рисунок, – отмахивается Алтынай. – Когда кочуешь на новое место, хан всегда собирает и охотников, и чабанов время от времени – делать такие вот наброски. И потом, ты же спрашивал о пергаменте? А эта шкура ненадолго. Так, на несколько лет…

– Мне важнее содержание, чем форма, – торопливо забираю импровизированную карту у неё из рук и впиваюсь взглядом в детали.

– Содержание тоже так себе, – снова пренебрежительно двигает кистью Алтынай. – Во дворце Султана, на таких рисунках соблюдены пропорции расстояний. А тут их нет…

– Получается, река в нашей местности не одна, – обдумываю увиденное вслух. – Кстати, вот тут где‑то я и проходил, тут ещё мост стоит большой… За контуры не поручусь, но расстояния на этом рисунке не соблюдены.

Не знаю, как иначе сказать «масштаб» .

– Конечно не соблюдены. Один конный переход – не самая точная мера для измерения расстояний, – безразлично пожимает плечами Алтынай. – Это же примерный рисунок, чтоб разделить пастбища между кошами. Кто на восходе выпасает, кто на закате, кто на полдень, кто на полночь, если считать от ханского стойбища. А ты что хотел‑то? Зачем тебе этот рисунок?

– Хотел понять, много ли рек в регионе и где проходят водоразделы. Ну, горы такие высокие, с которых реки начало берут.

– Реки все показаны, – указывает глазами на разрисованную шкуру Алтынай. – Начинаются с этих гор и с этих.

– Хм, получается, тут на местности можно рыбу на разных реках ловить, – делаю логичный вывод. – Чтоб друг другу не мешать… Разделить бы ещё участки рек между кошами…

– Не уверена. – Чётко и по‑взрослому роняет Алтынай, подсаживаясь поближе ко мне. – Земля, воздух, солнце и вода общие. А ты предлагаешь…

– Да‑да, я понял. Разграничить зоны лова нереально, – бормочу. – Впрочем, пёс с ним. Раньше и этого не было. И, судя по отсутствию других рыбаков на реке, мы пока единственные, кто занимается рыбой. На пару лет идеи хватит, а там…

– Точно. Или ишак, или хан, или… – подхватывает в унисон Алтынай.

Которая уже знает от меня эту смешную историю.

– Я бы, честно говоря, сейчас о другом думала, – задумчиво продолжает она, глядя на карту. – Всего ловить рыбу будет около десятка стойбищ. Повадки рыбы, как ты говоришь, мы выучим быстро. Таким образом, турканам тут, в отличие от остальных местных народов, мало что будет угрожать, я о голоде. Я долго обдумывала твои слова… Помнишь, ты говорил, что если одно племя станет намного богаче других, остальные могут объединиться против, чтобы отобрать всё?

– Это не я говорил. Это ты сама, отвечая на мой вопрос, пришла к такому выводу. – Поправляю её, поскольку очень хорошо помню эту беседу. – Но с выводом я согласен. Люди везде одинаковые…

– Да… И вот что беспокоит лично меня. – Как‑то серьёзно и по‑взрослому неожиданно преображается Алтынай. – Если сейчас, при явной несправедливости и угрозе голодной смерти, местные пашто вместе с Наместником позволяют себе не то что угрожать, а откровенно нападать на нас… Чего ждать, когда именно мы, туркан, ещё и от угрозы голода вообще избавимся?

– А как об этом узнают остальные народы вокруг? – фыркаю удивлённо. – Особой дружбы между туркан и пашто с дари и фарси я что‑то не заметил. Как народы фарси узнают о том, что туркан не голодают?! Вы же почти не общаетесь?

– В одной Степи? – склонив голову к плечу, Алтынай смотрит на меня как на идиота. – Да хоть по внешности на базарах! По количеству сытых детей возле юрт! По количеству самих юрт в голодный год. По дальности конных переходов. Атарбай, узнают, поверь… У меня уйдёт четверть часа чтобы только перечислить тебе все признаки. Просто поверь. Если кто‑то в Степи сыт, остальные об этом всегда узнают.

– Чего ждать, как раз, понятно… И мне кажется, что ответ Наместника на наш последний разговор должен, как минимум, чётко показать, правильно ли мы с тобой думаем.

– А что говорит лично твой богатый опыт общения с писарями и крючкотворами? – улыбается Алтынай, – ты вон и язык пашто знаешь. Значит, можешь угадать заранее, что ответит Наместник. Тем более что он или дари, или пуштун. Скорее второе…