Грусть белых ночей - Иван Науменко

Опять словно палкой стукает Василя по каске. Тут же обжигает плечо. Василь ощупывает его: погона нет, разорвана и гимнастерка. Рана небольшая, но кровь идет. Василь, не снимая гимнастерки и нижней рубахи, левой рукой, как умеет, перевязывает бинтом, который зубами вытащил из индивидуального пакета, плечо. Правая рука онемела.

Мины рвутся то тут, то там. Уже и на этом берегу лежат убитые. Враг будто догадывается, что десант, высаженный на плацдарм, небольшой, и стремится его уничтожить дочиста. Сумерки светлеют. Короткая ночь кончилась. Звездочка меж тем все еще мигает.

Чубуков носится по берегу. Кривя почерневший рот, приказывает окапываться. Хотя и нечем окапываться. Лопатки многие выбросили. Василь свою сберег. Вгоняет ее теперь в землю. Онемела правая рука, плохо повинуется. И земля жесткая. То и дело натыкается лопатка на камень. Камни в большинстве гладкие, отполированные. Небольшие по размеру. Галька.

Усердно работают пожилые пехотинцы. Скребут землю своими тесаками да всякими железками, чтобы хоть небольшой холмик для прикрытия наскрести.

Еще три самоходки переправляются через реку. С этих самоходок соскакивают новые бойцы, рассыпаются вдоль берега. Теперь легче дышать.

Только теперь Василь может разглядеть все как следует. Река впадает в залив. Он там же, где и поселок. Поселок с левой стороны. Часть его за рекой. Домики из белого и красного кирпича. Стоят меж сосен. Даже продолговатое, чем-то напоминающее сенной сарай строение виднеется. Тоже кирпичное.

Железный мост повис над рекой. Когда захватили поселок, бежать по мосту на противоположный берег не отважились. Могли бы легко проскочить, если бы побежали.

Плечо ноет. Рука кажется то холодной, то горячей. Надо, чтобы санинструктор сделал противостолбнячный укол. Йодом надо смазать рану. Но где взять йод? Василь, спрятав голову за бруствером неглубокого окопчика, дремлет. Видит местечко, белокаменную двухэтажную школу, в которую все, кто пошел на фронт, вернулись заканчивать десятый, восьмой классы. Никто не убит, не ранен. Костя Титок, Адам Калиновский, Костя Русакович, Николай Прокопчик, Сергей Калиновский, Петро Герасимович — все, как один, вернулись с фронта. Стоят на асфальтированной площадке, у входа в здание, где на своих пьедесталах по одну сторону площадки каменная пионерка отдает салют, по другую — такой же каменный пионер бьет в барабан.

Василь даже слышит барабанную дробь, удивляясь, что каменный пионер вдруг ожил.

Богдан Мелешка лежит за «Дегтяревым». Курит одну за другой сигареты. Слабый табак. Никак не можешь накуриться. Вчера, когда только захватили поселок, Богдан немного пошастал по домам. Спиртом, колбасой, салом не удалось поживиться. Ничего этого в покинутых домах нет. Вообще бедноваты запасы харчей. В кухне, кроме каких-то порошков, ничего не отыщешь.

Зато сигаретами Богдан запасся на целую неделю. В покинутом бункере нашел пачек двадцать. Целый блок. Сигареты немецкие. С верблюдом на обертке пачки. Эти сигареты Богдан видит не впервые: в разогнанных немецких гарнизонах находили точно такие же.

Командир батальона заметил и выделил Мелешку. И самолично назначил командиром подрывной группы. Дал в подчинение сначала двоих, а затем пятерых бойцов. Теперь трое осталось. Один убит, второй ранен.

Сквозь беспорядочные взрывы Мелешка вдруг слышит что-то равномерное, ритмичное. Будто барабанный бой. Это и в самом деле барабаны. Теперь Мелешка отчетливо видит: от длинного кирпичного строения, спрятанного меж соснами, отделяется строй, направляется к берегу. Что это может быть?

Строй все ближе. Отчетливее, громче бьют барабаны. «Психическая атака!» — мелькает в сознании растерянного Мелешки.

Впереди три фигурки с флажками. За ними в струнку — ряд барабанщиков.

В этих солдатах, одетых в френчи зеленого цвета, что-то необычное. Чем-то отличаются они от финских пехотинцев, которых не раз приходилось видеть Мелешке.

Мелешка в замешательстве. Почему-то не пугает четкий слаженный строй, который вышагивает от самого леса. Даже стрелять не хочется. Разрушать дивный строй, наподобие праздничного парада. Но длинную очередь он все же даст.

Проходит несколько секунд, и строя как не бывало. Снова бешено бьют по пятачку минометы, пушки. Взрывы частые, плотные: спереди, сзади, в самой реке. Василю и головы нельзя поднять. Вдруг сильный, как громовой раскат, гул перекрывает взрывы. Мост через реку встает на дыбы, на глазах разламывается на несколько частей, медленно оседает в воду. Взорвали, или, возможно, сам от детонации взорвался. Фугасы заранее были подложены.

На пятачке — сущий ад. Воет, рвет, жжет землю. Несколько батарей нацелено на неширокий, голый плацдарм. Каждую секунду убивает, ранит солдат в их неглубоких, временных окопчиках. Здесь еще пострашнее, чем было когда-то тем, кто оказался перед бронеколпаками.

Василь осознает полнейшую свою беспомощность. «Убьют», — думает он. Хорошо, если бы ранило. Как Николая Прокопчика. Прокопчику повезло. Но рана у Василя есть. Сколько раз может ранить? Четырежды осколки ударили по каске, а четвертый ущипнул и плечо. Еще хорошо, что осколки. Пуля могла бы пробить каску. Трудная война. Техники много. Как убережешься от смерти, если каждый метр земли неоднократно взрыт миной, снарядом. Нет числа пулям. Если техника и дальше будет так развиваться, людям вовсе надо отказаться от войны. Война стала какой-то сплошной бойней. Сечет, рвет на куски всех, кто второпях притаился на пятачке жесткой, неласковой земли, — смелых и трусливых, видавших виды сержантов с медалями и орденами и одетых в новые гимнастерки желторотых молокососов. Уцелеть в таком бою — чудо.

Жаль матери, думает Василь. Клима убило, теперь его убьют. Женскими руками, без отца, поднимала мать сыновей. Останется и теперь без мужской поддержки.

Из-за продолговатого кирпичного строения выползает танк. За ним — второй. Покачиваясь и взревывая моторами, уже три, четыре танка устремляются к берегу.

Танки по, виду немецкие. За танками цепочка полусогнутых солдатских фигурок.

Увидев танки, Мелешка весь напрягается. «Дегтярева» оставляет напарнику и ловко, как ящерка, выскользнув из окопчика, ползет навстречу танкам. Продвигает впереди себя две большие тарелки противотанковых мин. Сначала перебрасывает мины вперед, затем подтягивается сам.

Те самоходки, что на берегу, и остальные — из-за реки — в упор бьют по танкам. Сотрясаясь всем железным телом, танки изрыгают огонь. Из облаков дыма то и дело вылетают сверкающие снопики огня. Не разберешь, чьи осколки с фырканьем пролетают над головой — свои ли, чужие.

Мелешка ползет. Уже не таится. Как всегда в минуты опасности, действует толково и расчетливо. В яром поединке между стальными коробками танков и самоходок нет никому никакого дела до мизерной фигурки, которая, затаиваясь в воронках, приникая к земле, пробирается все ближе и ближе к огненному пеклу. Горит земля, трескаются камни, свертывается в узлы, плавится железо, а мизерный в этом жутком хаосе, в грохоте, дыме, огне человечек упрямо ползет к своей цели.

Мелешка уже в нескольких шагах от железного страшилища. Танк кажется огромным. Таких танков Богдан еще не видел. Наверное, «тигр». Когда танк вздрагивает от выстрела, от его ствола-хобота точно отделяются яркие мотыльки.

По танку, выдвинувшемуся вперед значительно далее остальных, прицельно бьют самоходки и пушки. Огненные снопы рикошетом полосуют башню, лобовую броню. Вспыхивает одна самоходка, вторая. Как бочки с керосином. Дым густой, черный. Наверняка расстрелял их этот самый «тигр».

Мелешка преисполнен злости. Подсознательно, интуитивно чувствует: дальше танк не пойдет. Иначе подставит борт пушкам, все ожесточенней бьющим из-за реки. Разворачиваться будет «тигр».

Мелешка подползает к танку сзади. Подсовывает железную тарелку под самый трак. Вторую ставит несколько дальше. Согнувшись, торопливо прыгает в воронку. Взрыв почти в то же мгновение. Танк окутывается дымом; когда дым рассеивается, видно: гусеница растянулась, страшилище окаменело...

Через полчаса танковая атака повторяется. Три уцелевших танка выползают с левого фланга, поближе к взорванному мосту.

Пятачок оживает. Оглашается беспорядочным автоматным, пулеметным треском. Бежать некуда — позади река. Василь строчит короткими автоматными очередями. Хорошо видно, как падают, словно подкошенные, фигурки солдат. Некоторые так и не поднимаются.

И уже начинают завывать «катюши». Тогда, когда танки наступали правее, они молчали. Наверное, из опасения попасть в своих. За соснами, за домиками, за продолговатым строением большими, как стога, и смещающимися клубками — огонь, дым, тяжелые, как удары мощного молота, взрывы.

После залпа «катюш» домиков и продолговатого строения как не бывало. На том месте беспорядочные курящиеся кучи.

Один из танков горит.