Незримый клинок. Хребет мира. Море мечей - Сальваторе Роберт Энтони

В толпе было много пострадавших в свое время от Вульфгара в «Мотыге», поэтому словам Крипса охотно поверили.

— Вы обвиняетесь в заговоре и попытке убийства с особой жестокостью доброго гражданина капитана Дюдермонта, почетного гостя нашего славного города, — объявил Яркхельд, закончив свой рассказ и выждав, когда смолкнет рев толпы. — Вы также обвиняетесь в нанесении тяжких телесных повреждений тому же человеку. В интересах правосудия и справедливости мы выслушаем ваши ответы на предъявленные обвинения.

Он подошел к Крипсу Шарки.

— Правильно ли я пересказал все то, что ты мне поведал? — спросил он.

— Да, господин, правильно, — подобострастно ответил Крипс. — Они все так и сделали!

Многие в толпе возмущенно завопили, другие же просто свистели и смеялись — настолько лживо это прозвучало.

— Крипс Шарки, — продолжал Яркхельд, — признаешь ли ты свою вину по первому обвинению?

— Невиновен! — уверенно выкрикнул Шарки, считая, что помощь следствию позволит ему избежать худшей участи, но сто заявление потонуло в гомоне толпы.

— Признаешь ли ты свою вину по второму обвинению?

— Невиновен! — невозмутимо заявил Крипс и улыбнулся судье щербатой улыбкой.

— Виновен! — закричала какая-то старуха. — Он виновен и заслуживает страшной смерти за то, что пытается свалить все на других!

Человек сто разом выразили согласие, но Крипс Шарки по-прежнему улыбался и держался очень уверенно. Яркхельд подошел к краю помоста и стал размахивать руками, стараясь успокоить толпу. Когда крики, наконец, смолкли, он сказал:

— Признание Крипса Шарки позволило нам уличить остальных. Поэтому мы пообещали, что за помощь следствию к нему будет проявлено снисхождение.

Его слова были встречены улюлюканьем и оскорбительным свистом.

— Это награда за его откровенность, а также за то, что, по его словам, которые его подельники не оспаривали, он не был напрямую замешан в этом деле.

— Я оспариваю! — выкрикнул Морик, и толпа взвыла. Яркхельд же сделал знак одному из стражей, и Морик получил тычок дубинкой в живот.

Толпа улюлюкала все громче, но судья не обращал на это внимания, а хитрый Крипс улыбался все шире.

— Мы обещали ему снисхождение, — сказал Яркхельд, разводя руками, словно сожалея, что поделать уже ничего нельзя. — Поэтому его казнят очень быстро.

Ухмылка тут же слетела с физиономии Шарки, и он растерянно оглянулся на собравшийся народ, взорвавшийся одобрительными криками.

Бормочущего, с подгибающимися ногами Шарки поволокли к лобному месту и заставили встать на колени.

— Я невиновен! — завопил он, но его крик оборвал один из стражей, резко толкнув Крипса вперед и с размаху ударив лицом о деревянную колоду. Тут же подошел громадный палач с чудовищным топором в руках.

— Будешь вертеться — удар получится неточным, — предупредил пирата стражник.

Крипс Шарки поднял голову:

— Но вы же мне обещали!

Страж снова грохнул его головой о колоду.

— Прекрати извиваться! — прикрикнул на него другой.

Обезумев от ужаса. Крипс вырвался, упал на помост и покатился по настилу. Стражники ловили его, он отбивался, толпа выла и хохотала, и со всех концов площади неслись вопли: «Повесить его!», «Утопить!» и другие предложения расправы, одно страшнее другого.

— Какое милое собрание, — неприязненно произнес капитан Дюдермонт, обращаясь к Робийярду. Вместе с несколькими членами команды «Морской феи» они стояли посреди беснующегося и орущего сброда.

— Это справедливо, — жестко ответил чародей.

— Вот интересно, — задумчиво продолжал капитан. — Подобное зрелище устраивается здесь ежедневно. Это правосудие или жестокое развлечение? Боюсь, власти Лускана уже давно перешли грань.

— Вы же сами зашли сюда, — отозвался Робийярд.

— Но я просто обязан был все это увидеть своими глазами, — ответил Дюдермонт.

— Я имею в виду порт Лускана, — пояснил чародей. — Вы сами хотели зайти именно в это город, капитан. Я же склонялся к Глубоководью.

Дюдермонт сурово поглядел на друга, но возражать не стал.

— Прекрати вертеться! — рявкнул стражник Крипсу, но тот лишь отчаяннее стал биться и вопить. Ему вновь удалось на короткое время вырваться из рук палача, к восторгу зрителей, которые с наслаждением наблюдали за его безнадежной борьбой. Крипс, бешено извиваясь, вдруг встретился глазами с судьей. Яркхельд посмотрел на него таким холодным и непреклонным взглядом, что пират замер.

— Привязать к лошадям и четвертовать, — медленно и четко проговорил старик.

Толпа взвыла в экстазе.

За все годы Крипс только дважды видел самую жестокую из всех казней, но этого было достаточно, чтобы он смертельно побледнел, задрожал всем телом и обмочился на глазах у всех собравшихся.

— Ты же обещал, — едва дыша, одними губами проговорил он, но старик его понял и подошел вплотную.

— Я обещал тебе снисхождение, — тихо произнес он, — и я сдержу свое слово, но только если ты будешь помогать. Так что выбирай сам.

Те, кто стоял у самого помоста, расслышали его слова и разочарованно загудели, но Яркхельд их как будто не слышал.

— Четыре лошади стоят наготове, — многозначительно произнес Яркхельд.

Крипс расплакался.

— Заберите его на лобное место, — приказал магистрат подчиненным. Теперь уже Крипс не сопротивлялся.

— Ты же обещал! — слабо крикнул Крипс, когда его голова уже лежала на колоде. Жестокий старик только улыбнулся и кивнул, но не Крипсу, а громадному палачу.

Взмах огромного топора, толпа на мгновение замерла, а потом разразилась воплями. Голова Крипса Шарки покатилась по помосту. Один из стражников бросился к ней, поднял за волосы и повернул лицом к мертвому телу. Существовало поверье, что, если удар был быстр и точен, обезглавленный человек еще долю секунды находится в сознании и может увидеть свое изуродованное тело и тогда его лицо успевает исказиться гримасой непередаваемого ужаса.

Однако лицо Крипса Шарки хранило все то же печальное выражение.

— Прекрасно, — язвительно пробормотал Морик на другом конце помоста. — Да, эта лучшая участь, чем та, что ждет нас.

Стоявшие по сторонам от него Вульфгар и Ти-а-Никник ничего не ответили.

— Просто прекрасно, — повторил обреченный Бродяга. Морик довольно часто оказывался в отчаянном положении, но впервые за всю жизнь у него вдруг не оказалось вообще никакого выхода. Он с величайшим презрением поглядел на Ти-а-Никника, потом повернулся к Вульфгару. Великан был настолько невозмутим и глух ко всему происходящему, что Морик ему даже позавидовал.

Он слышал, что Яркхельд продолжает урезонивать толпу. Он извинялся за такую неувлекательную казнь Крипса Шарки, объясняя, что время от времени требуется проявлять милосердие. Иначе как бы удавалось добиваться признания?

Морик отвлекся от лживой болтовни старика и ушел внутрь себя, думая о хорошем. Он размышлял о том, как, несмотря на разность характеров, им с Вульфгаром удалось подружиться. Вначале они были соперниками, потому что варвар стал пользоваться большой известностью, особенно после убийства Громилы, наводившего ужас на жителей Лускана. Чтобы избавиться от конкурента, Морик даже подумывал уничтожить Вульфгара, хотя никогда и не любил убийства.

Но потом состоялась чрезвычайно странная встреча. Один темный эльф — черт бы его побрал! — каким-то образом проник в комнату, которую снимал Морик, и приказал ему следить за варваром, не причиняя вреда. Дроу хорошо заплатил Бродяге. Решив, что лучше иметь золото в кармане, чем сталь в боку, Морик послушался дроу и стал день ото дня все больше сближаться с Вульфгаром.

Больше от темного эльфа не было ни слуху, ни духу. Но если бы вдруг последовало указание убить варвара, то Морик уже, наверное, не смог бы. Он даже подозревал, что, если бы дроу сами явились, чтобы погубить Вульфгара, он встал бы на его защиту.