Золотая шпора, или путь Мариуса - Евгений Ясенов

Ошеломленный, Мариус смог ответить лишь нечленораздельным мычанием. Барбадильо выглядел совсем как настоящий.

— Куда же подевались твои спутники? — спросил Барбадильо, скорчив сосредоточенную гримасу.

Хриплым голосом, запинаясь, Мариус коротко поведал о смерти Расмуса и болезни Уго.

Лицо Барбадильо легко приняло соболезнующее выражение.

— Жаль, — вздохнул он. — Расмус был верным и добрым товарищем, насколько я успел понять.

И ни слова об Уго.

— Но вернемся, однако, к нашим делам, — Барбадильо смахнул печаль со своего высокого чела. — Симон рассказал мне, что тут у вас приключилось. Да уж, заставил ты поволноваться местное население. Одного они так и не поняли — где же ты прятался? Гисмонд клянется, что десять раз пробегал мимо той стены, у которой тебя нашел. Ты что, под землей сидел?

— Нет, — сказал Мариус, торжествуя по мере своих слабых сил. — На крыше.

— На крыше. Понял? — Барбадильо скривил рот в сторону Симона.

— На крыше гисмондова дома! — Симон хлопнул себя по лбу и звонко засмеялся. — Вот это ловко, клянусь потрохами бешеной ослицы!

Нет, Симон положительно был своим парнем!

— А ты сам как здесь очутился? — задал Мариус волновавший его вопрос.

— Я тебе расскажу, — пообещал Барбадильо. — Но попозже. Сейчас давай поговорим о тебе.

Мариус не возражал. Хотелось прояснить ситуацию. Выиграл он или проиграл? Если проиграл — что будет дальше? Почему-то Мариусу казалось, что Барбадильо знает ответы на все вопросы. — Дружище Мариус, положение твое сложное, но не безнадежное, — успокоительно сказал Барбадильо. — Состязание ты, однако, проиграл.

"Презренные твари, — подумал Мариус, — не имеющие никакого понятия о справедливости!"

— Тебе предстоит бой на палках, — продолжал Барбадильо. — Завтра утром. Но, учитывая твое состояние, поединок решено отложить на сутки. Мерданы идут на серьезную уступку, ведь по правилам, если ты в назначенный час не можешь выйти на бой, считается, что ты проиграл. И никого не волнует причина твоего отсутствия.

Мариус саркастически хмыкнул. Хороша уступка! Брови Барбадильо недовольно изогнулись.

— Тебе следовало быть благодарным. Такие поблажки делаются в исключительных случаях. Обычному мердану давно бы засчитали поражение.

— А я и не просил, чтобы меня принимали в мерданы! — огрызнулся Мариус.

— Давай прекратим эту бесполезную дискуссию, — отрезал Барбадильо.

Давай, подумал Мариус.

— Я попробую освободить тебя от испытания. Слава Богу, у меня для этого достаточно власти, — не без самодовольства заметил Барбадильо.

— А ты кто здесь? — спросил Мариус.

— Я — их Светлый Пророк! — заявил Барбадильо, да так серьезно и значительно, что Мариус с трудом удержался от смеха.

Даже в полумраке кривобокого помещения он заметил, как подтянулся юный Симон.

— Ты удивлен? Я понимаю, — сказал Барбадильо, неожиданно переходя на всеобщий язык. Мариус вздрогнул. Повеяло тайной. — Будем говорить на всеобщем, поскольку кое-что им, — кивок в сторону Симона, — знать не полагается.

Так-так, подумал Мариус. В Пустыне Гномов шут Барбадильо действительно стал смахивать на сверхчеловека! Голос его зазвучал тверже и резче. Лицо, известное своей неудержимой пластикой, почти окаменело. Мариус все не мог понять, кого Барбадильо теперь ему напоминает, как вдруг сообразил: деревянного идола в Кабе! Того, с решительной мордой! Мариус взглянул на Симона. Стоит чуть живой, и даже, ей-Богу, трепещет. Ай да Барбадильо!

— Историю мою ты знаешь, — величественно продолжал пророк. — Но я не стал тогда, в Даре, рассказывать ее до конца. Мог ли я подумать, что доведется встретиться еще? Мог ли поверить, что вы сможете пересечь страну Джанг? Как, кстати, вам это удалось?

Мариус рассказал, как они изображали немых паломников.

— Полагаю, это идея вашего приятеля — как его там? Уго? Правильно? — Барбадильо поцокал языком. — Толково. Голова-то у парня работает, как надо.

Сейчас-то у парня голова как раз совсем не в порядке, подумал Мариус.

— Свою историю я тебе расскажу чуть позже, — пообещал Барбадильо и увидев, что Мариус равнодушно кивнул головой, добавил: — Ну, если тебе так интересно, могу и сейчас. Попал сюда я пять лет назад. Ну, а чтобы они меня приняли, как родного, и не устраивали всяких дурацких испытаний, я назвался их Светлым Пророком. Вот с тех пор и живу среди них. Они меня уважают, а кое-кто даже любит. Некоторые — боятся. Ты хочешь знать, зачем мне понадобилось жить среди мерданов?

Ничего такого Мариус не хотел, но из вежливости промолчал.

— Этого я тебе открыть не могу.

Мариус закрыл глаза. Признаться, Барбадильо ему порядком надоел со своими секретами. Ничего сейчас Мариус не хотел, кроме хорошего отдыха. Голос Барбадильо удалялся, слабел. Вдруг Мариус подумал о двенадцатой загадке головоломки. Дьявол! Главное — вовремя вспомнить. Правильно, Любовник?

— Если Светлый пообещал, что выручит тебя, значит, исполнит. Не припомню, чтобы он чего-то не смог, — сказал Симон, когда Мариус проснулся.

Посмотрим, подумал Мариус. Я-то не против. Но кое-кто станет возражать. Я даже знаю, кто.

Возражающих оказалось достаточно. Возглавил эту группу протеста достопочтенный Губерт, которому ассистировал мордатый арбитр. Оказалось, что он имеет имя. Да какое — Альфред! Одно из красивейших древних ренских имен, которое этому мумитроллю шло, как корове — сережки. У него было лицо человека, которого кровно обидели, которому не дали довести до логического завершения историческое соревнование, которого в разгар страсти сорвали с жены, а жену продали в рабство.

С Губертом обстояло посложнее. Мариус уже знал от Симона, что этот побитый оспой и судьбой мужичонка играет здесь приблизительно ту же роль, что и староста Ури Боксерман в Черных Холмах. В отсутствие Светлого этот самый Губерт управляет жизнью поселка на правах помазанника Божьего. Приезд Светлого всегда отодвигает его на зады большой политики. С этим он вынужден мириться — авторитет Пророка среди мерданов крепок, как вера в чудо. Но Губерт, неказист и невзрачен, обладает изворотливостью угря и ядовитостью скорпиона. Его вредная и мстительная натура искала лишь случая — причем такого, чтобы потеснить Светлого без риска для собственной карьеры. И вот, судя по всему, Губерту показалось, что случай представился.

— Как?! Уважаемый Светлый Пророк оспаривает традиции, освященные Рагулой Истинным? — звонко вопит он, обращаясь при этом (верный тактический ход!) не к Барбадильо, а к сородичам, сбившимся в кучу перед круглым холмом.

Дело было вечером 13 октября. Утром следующего дня Мариусу предстояло биться на палках.

Барбадильо молчал. Толпа, скованная благоговейным ужасом, замерла.

Неужели небо упадет на землю и святой даст промашку?

— Уважаемый Светлый Пророк не согласен с волей Матери всех мерданов, устами которой глаголет Господь наш! — выложил Губерт очередной туз. Его переполняло вдохновение. Он тонко чувствовал настроение толпы, умел управлять ею и знал, что сейчас владеет инициативой и, если все сделает тонко и точно, победа никуда не денется, приползет к нему на карачках.

Барбадильо в упор смотрел на Губерта. Лицо пророка превратилось в презрительную маску. Губерт старательно избегал взгляда противника. Мерданы боялись пошевелиться и, затаив дыхание, наблюдали за битвой гигантов. Мордатый Альфред тяжело дышал. Его тянуло вмешаться и сказать что-то судьбоносное, но сдерживал недостаточный побудительный мотив.

— Что же отвечает нам Светлый Пророк? — вскричал Губерт. — Он молчит! Почему? Может, ему просто нечего сказать?

Барбадильо выжидал. Спору нет, Губерт — актер талантливый. Но где ему тягаться с шутом Андреаса Плешивого, прошедшим тридцатилетнюю школу придворного лицедейства? Барбадильо был профессионалом, и одним из лучших. Губерт — просто любителем-энтузиастом.

Барбадильо держал паузу. Контролировать пространственное и временное наполнение действия — вот высший пилотаж сценического мастерства. Актер, который умеет лишь подчиняться ритму эпизода, не достоин сцены лучшей, чем балаганные подмостки.

И Губерт сорвался.

— Он не отвечает! Он не желает с нами объясняться! Он нас презирает! — едва ли не взвизгнул он.

И тут, помимо своей воли, он встретился, наконец, с взглядом Барбадильо. Где-то глубоко в печени он ощутил жизненную потребность посмотреть в лицо Светлому Пророку. Он даже не пытался сопротивляться. Он просто не успел.

Барбадильо смотрел на Губерта в упор. И молчал. Губерт сознавал незыблемость своих позиций. Как ни крути, а Пророк покусился на святыни мерданов. Это все понимают. Но Губерт чувствовал, что его противник каким-то непонятным образом регулирует ситуацию. Взгляд Барбадильо, как бур, вгрызался в хлипкое тело Губерта и нес с собой ужас. Губерт смотрел на этого человека, который пару лет назад появился неизвестно откуда… Человек ли он? Губерт считал себя трезвомыслящей личностью. Но временами Пророк действительно выглядел как посланник Солнца. Неужели?.. Страх Губерта перерастал в панику. Господи, неужели все-таки ошибка? Еще не было случая, чтобы Пророк кому-то в чем-то уступил. Ни разу..