БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 - Александр Половец

Наверное, всё же, я при следующей нашей встрече попрошу его вернуться к этой теме, и тогда не забуду включить диктофон — на память здесь полагаться было бы трудно.

А на этот раз, пока лента крутилась, «запоминая» рассказанное Леонидом, я услышал от него и от Ляли — она время от времени включалась в разговор, когда ей казалось, что ее супруг упускает что-то существенное — всё, что составило текст этих заметок.

Конспективно наша беседа с художником, стоящим на пороге своего 90-летия (даю прописью — девяностолетия!), продолжающим работать, — да еще как! — выглядела таким образом:

— Здесь, и правда, три тысячи твоих картин? — спрашиваю я его, указывая на ряды, в которых стоят плотно прижатые друг к другу подрамники с холстами, — они во всех комнатах квартиры… — Три с половиной тысячи, — поправляет меня Ляля.

Стиль, не дожидаясь моих вопросов, стал перечислять имена тех, чьи портреты составили часть этой коллекции, — результат его трудов:

— Здесь двести…

— Лёня, остановись! — прошу я его, поняв, что он готовится их перечислять, — пленки же не хватит в диктофоне…

Но назвать он успевает:

— Черкасов, Окуджава, Шостакович, Герасимов… мы были дружны, встречались. А кроме портретов, — продолжает художник, — монументальные пейзажи, море, натюрморты, жанровые сценки… и книжная графика — книги я оформлял во множестве, издавали их в Финляндии — там такая была полиграфия!

— А стили… ну, как не скаламбурить: а сколько все же «стилей» в живописи у художника Стиля? — замечаю я.

— Да меня так и называли на худсоветах, как только появлялась новая моя работа — «РазноСтиль», — смеется он.

— Ну, а кого бы ты назвал своим учителем, или учителями? Ну, например, — в портретах, кто он?

— С 12 лет я учился во дворце пионеров, тогда мне хотелось рисовать «как Репин», и у меня, наверное, получалось близко, меня называли «вундеркиндом». Представляешь себе — в 39-м году я участвовал во Всемирной художественной выставке в Нью-Йорке, т. е., конечно, не лично, но мои картины!

Позже я стал увлекаться Веласкесом. В работах над пейзажами моим учителем был Кудрявцев — ученик Левитана, и тогда я стал рисовать «под Левитана»… Потом я увлекся Ренуаром, — рассказывает Стиль.

— Многие годы, предшествующие эмиграции, твоя жизнь складывалась более чем успешно: выставки, вернисажи… Своя мастерская под Москвой, своя школа — так что же все-таки может побудить художника оставить всё это? Как ты отвечаешь, когда задают тебе этот вопрос? — интересуюсь я.

— Вопрос не простой, — помолчав, говорит Стиль. — Причин очень много, обобщить их непросто… Да, я хорошо жил — с 74-го года в Москве, мастерская 300 кв. метров — немногие художники могли такой похвастать. Да и до того, в Киеве, жили мы не хуже.

— Бывал я в мастерских московских художников — ютились они чаще в подвальных и чердачных помещениях, в большинстве знакомых мне, где-нибудь в районе Верхней Масловки, — у кого попросторнее, у кого — потеснее… даже и у самых востребованных, — вспоминаю я. — А у Стиля — такое!..

— Я моя школа — это еще отдельная тема: было много зависти, недовольства среди коллег, среди чиновников — мол, программа обучения «не такая»: приезжали разные комиссии, и вдруг — статья о ней в «Правде», и сразу буря восторга… А ведь ученики у меня были разных возрастов, две группы — младшая и старшая, в одной учились совсем дети, их привозили ко мне, начиная с трехлетнего возраста… Официальная должность у меня была — директор школы.

Ну, а причины отъезда — их было немало, ну вот хотя бы такая: надо работать, а нет подрамников… Нет — и всё! Просил выручки у дяди Мити — сколоти, пожалуйста, несколько штук. И, конечно, к денежке прилагались поллитровки… А здесь: нет подрамников? — пишу на листике бумаги размеры и количество, запускаю листок в факс — через три дня всё приносят к дверям…

— Но не только же из-за дефицита подрамников ты решился всё там оставить? — спрашиваю я Стиля.

— Конечно, нет!

— Хотя и это причина, достаточно для художника важная, пусть и техническая, главным образом, — соглашаюсь я.

— Так вот, — продолжает Стиль, — я побывал в 22-х странах, даже и на Карибах, — как член Правления АПН, участником и гостем на выставках, в делегациях… Ну, а потом возникло желание посмотреть Северную Америку. Это был уже год 90-й. В ОВИРе через окошечко объясняю молодому человеку: «Хочу поехать в Америку…» — «А кто вы?» — «Художник». — «Вы — Стиль? Значит, это ваша картина?!» — показывает на стену, а там репродукция моей картины «Семья», вырезанная из «Огонька». «Приятно, — говорит, — познакомиться, у вас есть вызов? А — письмо с приглашением есть! Будем оформлять…».

Вернулся я домой, зову сына: «Лёшка, поезжай с паспортами в американское посольство!» Принял его там чиновник, говорит ему: «Папа у тебя хороший художник, а сам-то ты не собираешься с ним вместе?» — «Да нет, это папа хочет в Америку..» — «Езжайте вместе, если решишь…»

Визы пришли быстро… Так мы и стали туристами. Взяли с собой самое необходимое. А там — Америка, Канада — Монреаль, Торонто и обратно в Нью-Йорк.

— В Америке нам понравилось, — вступает в разговор Ляля, — Лёня полетел в Лос-Анджелес, я осталась в Нью-Йорке. «Куда ты, — говорю ему, — едешь, Лёня? Там же у нас нет никого и нет ничего!» Он сел в самолет, и — прямо из аэропорта к человеку, знакомому по Киеву. А тот ему: «Принять тебя у себя не могу — у меня гости…» Устроился Лёня в недорогой гостинице. Пришел ему на помощь попутчик, с которым он летел в самолете — оказался очень состоятельным человеком. А вскоре, почти сразу, этот попутчик сделал ему два заказа на работы!

А у Лёни ничего с собой не было, даже репродукций… Получив эти заказы, он сразу взял нам билеты, звонит — вылетайте! И начал работать, потом и заказы пошли один за другим — портреты, главным образом… Алеша тоже получил несколько заказов на роспись домов. В общем, выживали как-то.

А прошло время — настал год 1991-й, и мы оказались «нелегалами»… Что делать? Случайно взяла я русскую газету, а там объявление: адвокат по иммиграционным вопросам сообщает: правительство США выделяет 40 тысяч виз ежегодно — для особо одаренных и выдающихся специалистов…

— Лёня, — говорю, — ты проходишь по этой статье! — собрали все его документы — дипломы, грамоты, награды… — и к адвокату. Пришли, все ей показали, она говорит — это точно для вас!

Через две недели звонит — на вас уже пришло решение! А еще через месяц мы получили гринкарты. Так что теперь мы здесь вот уже 20 лет… И все эти 20 лет Лёня постоянно пишет. Здесь он создал около тысячи картин — пейзажи, портреты… Получается по 50 работ в год, и в том числе 12 этих колоссальных полотен, — показывет Ляля на картины.