Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи - Б Соколов

"Конев иной раз бил палкой провинившихся. Когда я ему сказал об этом, он ответил: "Да я лучше морду ему набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!". Жуков, к несчастью, подобной широтой натуры не отличался. Он мог и морду набить, и под трибунал отдать, и приказать расстрелять провинившегося на месте. Бывший комендант Большого Театра майор госбезопасности А.Т. Рыбин в своей книге "Сталин и Жуков" приводит рассказ Н. Казьмина, офицера госбезопасности, состоявшего в войну при Жукове для особых поручений: "Однажды Жуков приехал к Сталину в особняк на Кировской. Была объявлена воздушная тревога. Подходя к метро "Кировская", он увидел в одном из домов незамаскированное окно. Жуков повернулся ко мне и показал рукой на окно: "Ликвидируйте". Я взял автомат на прицел и разрядил очередь по окну. Освещение мгновенно погасло". Другие генералы и маршалы вовсю лупили подчиненных кулаками и палками, расстреливали за действительные и мнимые провинности, но вот стрелять по окнам нерадивых обывателей своей охране как будто не приказывали. Георгий Константинович и здесь был "первым среди равных".

Вообще же, мордобой в армии поощрял Верховный Главнокомандующий. Об этом сохранился колоритный рассказ в мемуарах Хрущева: "Конечно, Сталин глубокого доверия никогда и никому не оказывал. Всегда у него было заложено внутренне какое-то подозрение к любому человеку. Он мне как-то сказал в пылу откровения:

- Пропащий я человек, никому не верю. Я сам себе не верю...

А в 1942 году я сказал ему:

- Товарищ Сталин, я могу назвать кандидатов только из числа тех людей, которые командовали войсками на нашем направлении. Других я не знаю. Поэтому командующего на Сталинградский фронт должны назвать вы. Вы больше людей знаете, у вас шире горизонт.

- Да что вы? Что вы? Можно назначить командующим войсками фронта Ерёменко, но он лежит в госпитале и не может сейчас приступить к командованию. Очень хорошим был бы там командующим Власов, но Власова я сейчас не могу дать, он с войсками в окружении. Если бы можно было его как-то оттуда отозвать, я бы утвердил Власова. Но Власова нет. Называйте вы сами, кого хотите!..

- Из людей нашего фронта я назвал бы Гордова, даже при всех его недостатках (недостаток его заключался в грубости. Он дрался с людьми). Сам очень щупленький человечек, но бьет своих офицеров. Однако военное дело он понимает. Поэтому я бы назвал его.

В то время он, кажется, командовал 21-й армией... Я от члена Военного Совета армии Сердюка (которому в б3-м году еще придется проводить с опальным Жуковым "воспитательную беседу". - Б. С.) имел характеристику на Гордова (командующего Сталинградским фронтом. - Б. С.) - и хорошую, и плохую. Хорошую - в смысле знания дела, его энергии и храбрости; плохую - насчет его грубости, вплоть до избиения людей. Это, правда, в то время считалось в какой-то степени положительной чертой командира. Сам Сталин, когда ему докладывал о чем-либо какой-нибудь командир, часто приговаривал: "А вы ему морду набили? Морду ему набить, морду!" Одним словом, набить морду подчиненному тогда считалось геройством (хотя, наверное, истинным геройством следовало бы считать обратный случай: когда подчиненный в ответ на оскорбление бьет морду начальнику; но таких случаев история Красной Армии что-то не знает. - Б. С.). И били! (прямо как в песне: "Били, бьем и будем бить!" - Б. С.) Потом уже я узнал, что однажды Ерёменко ударил даже члена Военного совета. Я ему потом говорил:

- Андрей Иванович, ну как же вы позволили себе ударить? Вы ведь генерал, командующий. И вы ударили члена Военного совета?!

- Знаете ли, - отвечает, - такая обстановка была.

- Какая бы ни была обстановка, есть и другие средства объясняться с членом Военного совета, нежели вести кулачные бои.

Он опять объяснил, что сложилась тяжелая обстановка. Надо было срочно прислать снаряды, он приехал по этому вопросу, а член Военного совета сидит и играет в шахматы. Я говорю Ерёменко: "Ну, не знаю. Если он играл в шахматы в такое трудное время, это, конечно, нехорошо, но ударить его - не украшение для командующего, да и вообще для человека"... Давал в морду и Буденный (правда, как отмечает Хрущев в другом месте, Семен Михайлович, возможно, в силу природного демократизма, предпочитал отрабатывать удары на солдатах, а не на офицерах или генералах. - Б. С.)... Бил подчиненных и Георгий Захаров. Потом он стал заместителем командующего войсками Сталинградского фронта. Я его ценил и уважал как человека, понимающего военное дело. Он преданный Советскому государству и Коммунистической партии воин, но очень не сдержан на руку".

Все генералы четко знали, кого можно бить, а кого нельзя. Тому же Ерёменко и в пьяном бреду не могло бы придти в голову ударить Хрущева, хотя и подчинявшегося ему в качестве члена Военного Совета Сталинградского фронта, но, как члена Политбюро, стоявшего неизмеримо выше в государственной иерархии. Точно так же Жуков никогда не думал поднимать руку на члена Военного Совета Западного фронта Н.А. Булганина, который в гражданской жизни был заместителем председателя Совнаркома и близким к Сталину человеком.

Любопытен приводимый Хрущевым сталинский отзыв о Власове. Не будь Андрей Андреевич тогда со 2-й ударной армией в окружении на Волхове, быть бы ему командующим Сталинградским фронтом. И не было бы ни плена, ни предательства, ни Русской Освободительной Армии. Власов вполне мог бы носить лавры победителя армии Паулюса, получить маршальское звание, звезду Героя, и не одну. Глядишь, потеснил бы Жукова в пантеоне "великих полководцев Великой Отечественной войны.

Сталин неслучайно поощрял рукоприкладство среди своих генералов. Иосифу Виссарионовичу нужны были послушные военачальники, способные, когда надо, спрятать в карман собственную гордость. Ведь генерал, способный унизить подчиненного, кодексом чести не руководствуется, и сам всегда готов снести унижение от вышестоящего лица. Счастье Георгия Константиновича, что Сталин не имел склонности к мордобою. А то бы пришлось Жукову оказаться в положении битых им самим генералов. И точно так же молча снести оскорбление. Сталин терпел только тех, кто знал, до каких пределов можно проявлять независимость. Слишком самостоятельные Верховного не устраивали. Маршал Конев в беседе с Симоновым вспоминал: "Сталин очень любил напаивать тех, кто пришел к нему в гости, а сам пил мало, во всяком случае на людях... Не любил, когда отказывались пить, но, если ссылались на здоровье и если он этому верил, знал, что это действительно так, - хотя и морщился, но проявлял известную терпимость, заставлял выпить рюмку перцовки, а потом не настаивал (Иван Степанович-то здесь был в выигрышном положении - из-за язвы желудка много пить не мог. - Б. С.). Угощая перцовкой, любил шутить. Если там присутствовал Ворошилов, говорил: "Вот смотрите, какой цвет лица у Ворошилова. Это потому, что он пьет перцовку, поэтому такой здоровый". Тех, кто поддавался на это, он напаивал. Напаивал и своих ближайших соратников. Видимо, это уже вошло у него в привычку и было частью программы, включавшей для него элемент развлечения". Можно согласиться с мнением Симонова, что здесь был "элемент издевки над людьми, элемент самоощущения своей власти, что он мог сделать с людьми все, мог даже напоить их, невзирая на их возражения". И такой же элемент издевки со стороны Верховного был, когда он поощрял своих полководцев "воспитывать" подчиненных с помощью кулаков. Впрочем, они и без напутствия Иосифа Виссарионовича старались вовсю.