Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи - Б Соколов

Здесь Георгий Константинович немного уклоняется от истины. 12 октября в ответ на жуковскую радиограмму в Ставку и в штаб Западного фронта поступило отчаянное донесение от Лукина и Болдина: "Прорваться не удалось, кольцо окончательно стеснено, нет уверенности, что продержимся до темноты. С наступлением темноты стремиться буду прорываться к Ершакову (командующему 20-й армией. - Б. С.). Артиллерию, боевые машины и все, что невозможно вывести уничтожаем". После получения этого донесения Жукову стало ясно, что на существенную помощь окруженных войск в деле обороны Москвы рассчитывать не приходится. 13 октября он отправил Болдину и Лукину последнюю радиограмму: "Прикажите танкам прорваться по кратчайшему направлению и быстро выйти за свои войска. Наш фронт проходит: Мыщкино, Ельня, Ильинское, Калуга. Самое слабое место противника южнее - Вязьма, Темкино, Верея. Остальным частям 19 А, 20 А, группе Болдина торопиться выходить вслед за танками. Все, что невозможно вывести, закопать в землю и тщательно замаскировать. Ершаков действует южнее Вязьмы". Но ответа на эту радиограмму уже не поступило.

По мнению Конева, "на Можайском рубеже и в окружении под Вязьмой наши войска своим упорным сопротивлением задержали на 8-9 дней вражеские ударные группировки и обеспечили время для проведения необходимых мероприятий по дополнительному усилению обороны московского направления". Также и многие российские и немецкие историки полагают, что задержка с ликвидацией вяземской группировки оказалась для вермахта роковой и не позволила взять Москву. Некоторые германские генералы после войны утверждали, что разумнее было бы отложить ликвидацию "котла", а основные силы группы армий "Центр" бросить в наступление на Москву, на пути к которой почти не было советских войск.

Вряд ли подобные предложения были осуществимы на практике. Ведь уже в середине октября продвижение немцев на московском направлении значительно замедлилось в силу совершенно объективных причин: наступившей осенней распутицы и недостаточного снабжения. Вермахт начал операцию "Барбаросса" всего с трехмесячным запасом горючего. В октябре уже обнаружился его значительный дефицит. В этих условиях окруженная группировка, если бы ее на время оставили в покое, могла наладить управление и организовать прорыв, представлявший для немецких войск большую опасность. Да и только для того, чтобы принять более 660 тысяч пленных, требовалось несколько дивизий. Всего же в разгар боев для ликвидации вяземского и брянского "котлов" группа армий "Центр" выделила до 28 дивизий - более трети от общего числа соединений. Однако уничтожение окруженных армий заняло небольшой срок - менее двух недель. Уже к 20 октября основные силы Брянского, Западного и Резервного фронтов оказались в плену, а организованное сопротивление в вяземском котле прекратилось еще 13-го числа. Неслучайно Гальдер с удовлетворением отметил в дневнике 9 октября: "Бои против окруженной группировки противника в районе Вязьмы носят прямо-таки классический характер" (имелось в виду расчленение окруженных и их уничтожение по частям).

Генерал Лукин, тяжело раненный, попал в плен. В немецком госпитале ему ампутировали ногу. В дальнейшем, Михаил Федорович едва не сыграл ту малопочтенную роль, что в итоге выпала генералу Власову. Когда Лукин немного поправился, он 12 декабря 1941 года передал немцам предложение создать альтернативное русское правительство, которое доказало бы народу и армии, что можно "бороться против ненавистной большевистской системы", не выступая при этом против интересов своей родины. На допросе Михаил Федорович говорил: "Большевизм смог найти поддержку у народов сегодняшнего Советского Союза только в результате конъюнктуры, сложившейся после Первой мировой войны. Крестьянину пообещали землю, рабочему - участие в промышленных прибылях. И крестьянин, и рабочий были обмануты. Если у крестьянина сегодня нет никакой собственности, если рабочий зарабатывает в среднем 300-500 рублей в месяц (что примерно соответствует как по величине, так и по покупательной способности сегодняшней нищенской пенсии в России. - Б.С.) и ничего не может купить на эти деньги, если в стране царят нужда и террор и жизнь тускла и безрадостна, то понятно, что люди должны приветствовать избавление от большевистского ига... Народ окажется перед лицом необычной ситуации: русские встали на сторону так называемого врага - значит перейти к ним - не измена родине, а только отход от системы... Даже видные советские деятели наверняка задумаются над этим... Ведь не все руководители - заклятые приверженцы большевизма".

Лукина допрашивал уже знакомый нам Штрик-Штрикфельдт. В мемуарах Вильфрид Карлович воспроизвел свои беседы с Михаилом Федоровичем: "Он не любил немцев, но был им благодарен за то, что они сделали для него и его друга (немецкие врачи спасли Лукина и его тяжелораненого друга полковника Прохорова от верной смерти. - Б.С.)... Он говорил, что, если это, действительно, не завоевательная война, а поход за освобождение России от господства Сталина, тогда мы могли бы даже стать друзьями. Немцы могли бы завоевать дружбу всего населения Советского Союза, если они всерьез стремятся к освобождению России, но только равноправный партнер может вступить в дружественный союз. Он был готов, невзирая на свою инвалидность, стать во главе пусть роты, пусть армии - для борьбы за свободу. Но ни в коем случае не против своей родины. Поэтому бороться он стал бы только по приказу русского национального правительства, которое не должно быть марионеточным правительством при немцах, а должно служить лишь интересам русского народа... От него не ускользнуло, что не всем немцам нравились эти высказывания. Он улыбнулся и сказал далее: "Ваш Гитлер задолго до того, как пришел к власти - выставлял подобные же требования (насчет правительства, которое должно служить национальным интересам. - Б. С.), не правда ли?"

Я позволил себе заметить, что если в качестве высшего принципа принять необузданный национализм, то народы и дальше будут грызть друг друга (звучит более чем актуально и для самого конца XX века. - Б. С.) Может быть, решение лежит в союзе народов, в Соединенных Штатах Европы?

Генерал напомнил мне, что большая часть России лежит в Азии, где проведена большая культурная и цивилизаторская работа. Однако развитая мною мысль о возможности евразийской федеративной политики равноправных народов его захватила".

Однако Гитлер совсем не собирался вступать в отношения "равноправного партнерства" ни с русским, ни с украинским, ни с прибалтийскими, ни с какими-либо иными антисоветскими, антибольшевистскими правительствами. Фюрер готов был предоставить им единственное право, обслуживать интересы высшей германской расы и, в самом лучшем случае, подвергнуть свои народы германизации. Трагическая участь русских пленных зимой 41-го открыла Михаилу Федоровичу глаза на германский "новый порядок", на то, какие "Соединенные Штаты Европы" задумал Гитлер. Лукин понял, что бессмысленно заключать пакт с сатаной против дьявола. И когда в 1943 году довелось встретиться с Власовым, категорически отверг возможность своего участия в РОА. Он спросил Андрея Андреевича: