Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Что Настасья-то? - вырвалось у Тюхина.

- Пока жива, - ответил следователь. И Тюхин вдруг беззвучно разрыдался.

- Для нее же все. Копил, берег! А сказала, что уйдет... что не люб.

- Нельзя любить ни того, кого боишься, ни того, кто тебя боится. Это говорил еще Марк Тулий Цицерон, - заметил следователь и повернулся к милиционеру - Уведите обвиняемого.

Милиционер тронул Семена Григорьевича за плечо:

- Ты бы раньше каялся. Все каются посля, ан дело уже сделано...

- Итак, Никифоров, - проводив Тюхина взглядом из-под очков, заговорил следователь. - Ясная картина?

Можно обмануть других, но нельзя обмануть себя Нечистая совесть будет всегда и неотступно ходить, как мрачный призрак.

"Так вот для чего понадобился и разговор с Тюхиным", - отметил Волков.

- Это уже из Достоевского, - усмехнулся он. - Кстати, Цицерон говорил: "Чем честнее человек, тем менее подозревает других в бесчестности..."

Следователь даже не мог скрыть оторопелости Должно быть, в институте профессора толковали ему, что преступления связаны с умственной отсталостью людей, а когда возрастает умственный потенциал, является стремление к полезному труду.

- Вы читали Цицерона?

- Афоризмы легко запоминаются, и поэтому кажется, что в них уйма мудрости, - сказал Волков.

- Н-да, - задумчиво протянул следователь - Где вы достали пистолет?

- Купил, - ответил Волков.

- Предположим. И участвовали в действиях так называемой "Черной кошки"?

- Об этом и не слыхал.

- Все ложь, Никифоров, ложь!

- Конечно, - подтвердил Волков.

- То есть вы лжете и еще сознаетесь? - тонкая, будто просвечивающаяся от частых недоеданий кожа его лица задергалась мышечными спазмами, а глаза стали круглыми и по-детски удивленными. Это был уже не многоопытный, с проницательным взглядом человек каким он держался раньше, а мальчишка, обманутый в лучших намерениях. Видно, ему очень хотелось сейчас поколотить подследственного. А Волков размышлял: не сказать ли, кто Шор, - уж очень интересно посмотреть, какое тогда будет лицо у этого юриста.

- Нелегкая это работа, - насмешливо проговорил он - задавать вопросы. И сколько бы вопросов мы ни задавали, опять возникнут другие, на которые еще труднее отвечать.

- Вы просто циник, Никифоров, - сразу как-то успокоился тот, довольный, очевидно, найденным ключом раскрытия характера и строя в уме новую логическую цепь допроса. - Будем иначе говорить...

Однако говорить ему не удалось. Зашел седой подполковник милиции, а с ним еще двое. Это были генерал и другой, незнакомый Волкову пожилой человек в одинаковых штатских пальто, надетых поверх военной формы. У подполковника милиции и у этого человека вид был такой, словно им дали хороший нагоняй.

- Из Московского управления, - объяснил коротко подполковник следователю. - А вас к телефону...

Когда следователь и подполковник милиции вышли, генерал расстегнул пальто.

- Наломали дров... Клопы едят?

- Да, - улыбнулся его шутке Волков.

- Что Шор?

- Спокоен как будто. Надеется устроить побег.

- Хм... Это мысль неплохая, - генерал потер ладонью щеку и засмеялся. Мы тоже об этом думали.

Бежать вам надо, когда Шор совсем успокоится.

- Обоим? - растерянно спросил Волков.

- Именно, - подтвердил генерал. - Вероятно, и фронт переходить с Шором будете.

- Но я... - проговорил Волков и запнулся.

- Что молчите?

- Я совсем забыл. Ковальский просил это .. Легенда о золотом руне...

- Легенда?..

Генерал, удивленно приподняв брови, слушал его рассказ.

- Да, - хмыкнул генерал. - Ковальский неисправимый лирик. Что же он там? Легендами еще увлекается? Придется выговор дать. А ты запиши, где брали это руно. Чем черт не шутит.

Генерал помолчал, хрустнув пальцами рук, и задумчиво прибавил:

- Все же странно... Почему вокруг Коломны набросали много агентов? Что вы думаете, лейтенант?

- Леса кругом. Удобно, - сказал Волков.

Никто еще не мог знать, что именно здесь, у Коломны, по разработанному плану немецкого генштаба должно было сомкнуться кольцо танковых армий вокруг Москвы. И на карте фельдмаршала фон Бока синие стрелы уперлись в этот городок на берегу Оки.

XVII

Шор и Волков бежали ночью. Когда их повели в тюрьму, Шор ударом кулака оглушил милиционера.

По темным улицам Коломны они вышли к железной дороге и прыгнули на товарный состав. Поезд, груженный углем, без остановок шел к Москве. Уже за Раменском они спрыгнули, перебежали в лес.

- Теперь пусть ищут, - усмехнулся Шор, пряча за голенище наган милиционера. - Следователь думал, что я раскололся. Для убедительности адресок настоящих грабителей ему выдал. Он меня чаем поил и жаловался, какой ты негодяй.

- Без документов никуда не уйдем, - хмуро сказал Волков.

- Документы будут, - Шор присел на лесную кочку. - Садись, отдохнем.

Далеко, в предрассветной мути неба, лопались красные блестки. Стук зениток наплывал эхом, а лучи прожекторов над Москвой раскачивались, будто их трепал порывистый ветер. Лес был мокрый, холодный.

- Неподалеку, в Малаховке, - говорил Шор, - живет человек...

- С меня хватит, - качнул головой Волков. - Откуда я знаю, что там нет ловушки?

- Это проверенный человек.

- И Тюхин был проверенный, а влипли... Почэму следователь кончил допросы?

- Потому, что я искренне каялся, выдал своих дружков-грабителей. Логика юриста.

- Только ли? - усомнился Волков.

- Что-нибудь заметил? - насторожился Шор.

- Если бы заметил, то не спрашивал...

- А я начинаю тебе верить, - сказал Шор.

- Поздновато.

- Нет, - засмеялся Шор. - Такова игра. Хочешь побывать в Москве?

- И еще у черта в зубах, - кривя рот, буркнул Волков.

- Спокойно, - процедил Шор. Он втянул шею и стал похожим на японского божка, оставленного кемто на лесной кочке Рот его темнел широким провалом. - Жаль, московские рестораны закрыты, а то бы съели в "Арагви" шашлычок. Не люблю пресной жизни... Гад же Тюхин, угрохал Настасью... Да. Каждому приходится выбирать из двух возможностей: быть лучше или жить лучше? Здесь и вся философия. - Шор коротко усмехнулся. - Большинство людей точно мокрицы у горячей кастрюли, суетятся, а забраться в нее не могут. Идет внутренняя борьба между "хочу" и "могу".

Только у сильного человека "хочу" означает и "моту".

Остальные признают его силу, так как это их собственный, недостижимый идеал. Понял?

- Нет, - сказал Волков.

- Кого называют великими? Чингисхан или Наполеон, допустим... Этих парней ничто не останавливало.

Устраивали мясорубку для целых народов, и аппетит их не портился. За что уважать людей, если они глупы?

"Что с ним? - подумал Волков. - Или в нем шевельнулась жалость к Настасье? Как его разгадать?"