Меч на ладонях - Андрей Муравьев

– Если вы о том расстриге, что снял вчера комнату, то вон она, – и, чтобы гость не передумал и не аннулировал результаты невиданной щедрости, малец юркнул за спины топтавшейся позади Малышева охраны.

– Что за отец Джьякетто? – неуверенно спросил Марко.

Костя поднял очи вверх:

– Все мы под Богом. Надо забрать вещи, и долг, однако, тоже требуется отдать.

Пока итальянец переваривал выказанную благочестивым монахом мысль, Малышев подошел к указанной двери и постучал в нее.

– Кого там несет? – Голос, раздавшийся изнутри, слабо походил на голос благочестивца. Скорее он напоминал человека, страдавшего от вчерашнего перепоя. Предчувствие не обмануло: лицо странствующего монаха, открывшего дверь на настойчивый стук, несло на себе явные следы вчерашнего чревоугодия и излишества. Видимо, солид пришелся как нельзя более кстати.

– Привет, отец, – приветствовал опухшего монаха Костя, протискиваясь мимо моргавшего на свет прихваченной наемниками снизу лучины Джьякетто.

Тот только что-то промычал. Одет благочестивый служитель обители Святого Креста Гонворежского был в нательные одежды самого Кости. Малышев с опозданием вспомнил, что у бедного монаха не нашлось вчера сменной одежды.

Не давая развернуться недоумевавшему по поводу такого количества гостей монаху, русич прошествовал к окну и убедился, что под ним находится купленная вчера лошадка, у седла которой привязан куль. Не видно было только оружия.

Он вынул из кошеля монеты и, помахивая перед неопохмелившимся монахом тремя новенькими солидами, задал вопрос:

– А данное вам вчера снаряжение где?

Отец Джьякетто долго моргал, приходя в себя и собираясь с мыслями.

– Так вот они, – наконец ткнул он за спину Малышева.

Действительно, в углу комнаты лежал сверток, в котором угадывался завернутый в тряпки меч и круглый щит. Костя быстро проверил содержимое пакета – все было на месте, за исключением одежды, которая частично была на монахе, частично разбросана по комнате.

Малышев молча сунул в руку бессмысленно топтавшемуся хозяину комнаты монеты, подхватил сверток, остатки одежды и вышел из комнаты, пока отец Джьякетто не начал задавать ненужные вопросы.

– Что у вас там, святой отец? Никак меч и щит? – не удержался Миссаглия.

Костя улыбнулся: не время сейчас для объяснений.

– Ну-ка, ребята, – обратился он к обступившим его наемникам. – Откройте дверь.

«Ребята» расступились, тупо таращась на вход в комнату, находившуюся через одну от местопребывания монаха. Именно за этой дверью в ожидании своего избавителя томился связанный по рукам и ногам Бернардо. Перед тем как уйти за выкупом, Костя закрыл ставнями окно и прислонил к двери изнутри массивный стол. Впрочем, запуганный проявлениями колдовства итальянец после неудачного побега под стенами Ги даже не помышлял о сопротивлении и покорно ожидал своей участи.

Теперь все решали мгновения.

Удар ногой. Стол и хлипкая дверь влетают в комнату, следом запрыгивает лжемонах, на ходу забрасывая щит за плечи и вешая перевязь меча на шею. Рывком Костя поднял связанного заложника. Краем глаза отметив, что над вопросом гигиены он не подумал, – от связанного пахло испражнениями.

Бернард о что-то мычал, но теперь от непутевого сына оружейника уже точно ничего не зависело: пленник висел живым щитом между похитителем и собственным братом. Это был самый скользкий момент. Если Марко Миссаглия сделан из другого теста, чем его братишка, то он и его наемники сомнут в тесной комнате и заложника, и Малышева.

– Стоять! – Крик остановил бросившихся в двери головорезов. Марко тупо пялился на связанного брата и державшего его «монаха».

– Я выполнил условие, Миссаглия, вот твой братец! – Костя не сводил глаз с напрягшихся итальянцев. Комната была слишком узка, чтобы окружить его, и они толпились у входа. Двое вытянули кинжалы, один достал секиру – случись чего, ему будет несладко. – Давай сюда деньги!

Костя, пятясь как рак, подошел спиной к окну, прикрытому деревянными ставнями. В комнатах, в которых ночевали торговые гости, такая предосторожность была не лишней, поэтому никто не удивлялся, что даже днем в некоторых номерах были закрыты оконные проемы. Прихватив под правой подмышкой Бернардо, Малышев, не оборачиваясь, нащупал засов на окне и рывком открыл путь наружу. И если оружейник не обратил на это внимание, все сразу поняли наемники. Двое из них, шумно топоча, побежали вниз.

– Я жду! – Костя слегка надавил кинжалом на горло итальянцу. Угроза возымела действие.

Марко сорвал с пояса кошель и бросил его к ногам связанного заложника.

– Я думал, ты в плену у врагов, а тебя схватил какой-то бандит, – просипел он своему плененному брату, пока тот испуганно переводил взгляд с Марко на не решавшихся ворваться в комнату наемников. – Надеюсь, что хоть сейчас ты забудешь свои детские фантазии!

Костя вытянул кляп, и связанный закричал:

– Марко, берегись – это колдун! Он в одиночку заклятьями убил шестерых из моего отряда, меня пленил колдовством!

Крик возымел действие, громилы отступили. Малышев только улыбнулся: такая репутация все-таки может принести и пользу. Костя кончиком меча поддел завязку кошелька и переправил его себе за пазуху. Пора было и честь знать.

Пленный кулем полетел в распростершего объятия собственного брата. Сунувшегося слева головореза отпугнул взмах меча – прыжок, и ноги послушно спружинили о землю внутреннего двора, благо окна в постоялом дворе были не забраны ни дорогим стеклом, ни дешевым бычьим пузырем. Еще удар меча, и лошадь свободна от привязи. Малышев успел заметить, как вылетает дверь и на улицу вываливаются наемники Миссаглия, но для них все было уже поздно. Добрая коняшка, как пущенная стрела, начала свой стремительный разгон. Промелькнули ворота двора, что-то кричавший незнакомый толстяк купец, девки с корзинами, крестьянин с коровой. Итальянская лошадка, застоявшаяся у коновязи, послушно несла своего седока к ближайшему лесу, а вослед ему неслись проклятия и ругань, но до оставшихся позади уже никому не было дела. Только неприметный паренек в затертом плаще-шапе, скрывавшем лицо, который шел за ними от самого города, а потом просидел на обочине дороги на юг, ускорил шаг. Будто надеялся на ногах догнать того, за которым даже конные преследователи не отважились пуститься в лес.

Сомохов в последнее время плохо спал. После того как Валиаджи своими заклинаниями вытянул его с того света, сны ученого стали обретать какой-то мистический характер. Большую часть ночей он проводил в тяжелой дреме без сновидений, просыпаясь отдохнувшим и свежим, но иногда случалось и так, что вместо отдыха забытье несло в сознание яркие картинки несуществующего, нереального мира, полные действий, скрытых аллегорий и непонятного смысла. После пробуждения он помнил эти сны, чего не замечал за собой ранее, помнил их содержание и свои собственные переживания. Бывало, он вновь становился героем забытых легенд о каком-то древнем царе, иногда оказывался в роли простого крестьянина или воина, но всегда это были видения из далекого прошлого, того прошлого, о котором он не знал ничего. В снах он разговаривал на незнакомые темы, иногда работал, путешествовал, спорил, любил. Но это не было связано ни с какими тайнами. Рутина! Но рутина с подтекстом, до которого хотелось дотянуться, который казался таким близким и понятным.

Так было до той самой ночи.

Днем Улугбек Карлович с помощью кузнеца и двух стрелков заволок «Еву» на надвратную башенку замка таким образом, чтобы вести с выступавшего хурдажа[166] фланкирующий огонь вдоль стены замка. Теперь появился шанс смести одним залпом все приставленные лестницы и атакующих миланцев. Проверить, правда, свое изделие в бою, на счастье и атаковавших замок, и оборонявших его, возможности так и не представилось. Миланцы, попробовав раз, уже не желали идти на приступ, предпочитая вести осаду самого Ги.

Казак и старик Биньо целыми днями гоняли по плацу уже вывших от упражнений лучников, заставляя их махать тяжелыми учебными мечами и стрелять по мишеням. Пока не начался следующий штурм, рыцарь Тимо стремился хоть немного подтянуть боевые качества вверенного ему гарнизона.

В это время в городке гудела буча. Миланцы сознательно не форсировали события. Во время штурма, когда враг вот-вот мог ворваться в город, чтобы грабить твое добро и насиловать, горожане волей-неволей сплотились вокруг солдат своей баронессы. Они вели их в бой, она была их знаменем. Теперь когда стало ясно, что в случае мирной сдачи город не будет разграблен, а просто перейдет под управление Милана (или Миеолана, как его еще именовали на старый, римский лад), среди горожан рос круг сторонников именно такого развития событий. Налоги примерно одинаковы, права практически те же. А жизнь – одна!