Чудовище (сборник) - Юрий Петухов

Через несколько минут они подкатили к зданию института. У входа встречал сам директор со всеми своими замами. Еще машина не подъехала и не остановилась, как все встречающие дружно закивали, принялись разводить руками и мило улыбаться.

"Неплохо! Но не слишком ли темпы неумеренные? — подумалось Сашке. — Эдак через денек придется и за Нобелевской премией в Стокгольм ехать! Чего это они?!" Впрочем, размышлениям он предаваться не стал — раз так, значит, так оно и есть, так оно и должно быть.

"Контакт!" — щелкнуло в мозгу, кольнуло. "Нет, все в порядке, все в полном порядке!"

— Александр Иваныч, — директор, снимая ондатровую потертую шапку, согнулся в полупоклоне. — Прошу вас! — И ухватил Сашку за локоток. Все засуетились, запричитали, стараясь попасться Сашке на глаза. Встреча была на славу. Не хватало, пожалуй, лишь цыган с «Величальной».

Чуть не на руках его подняли по лестнице. В вестибюле играл духовой оркестр. Дирижировал им Толик Синьков — он старательно размахивал руками, мотал головой из стороны в сторону, приседал, наклонялся, подпрыгивал и, оборачиваясь ежесекундно, строил восторженные гримасы. Из кармана пиджака у него торчал краешек кафельной плитки.

Стоящие по краям лестниц институтские женщины в восхищении округляли глаза, закидывали свои уложенные и холеные головки и негромко, но с чувством рукоплескали триумфатору.

Перед дверью, обитой коричневой натуральной кожей, Сашку опустили, поставили на ноги.

— Ваш кабинет готов, — учтиво произнес директор, простирая руку в сторону двери и поблескивая обширной розовой лысиной. — Всегда к вашим услугам, Александр Иваныч!

Непонятно было, что именно он имел в виду. Но Сашка не стал уточнять — какая разница! Главное, все так славно складывается. Он даже распорядился, чтоб ему в кабинет прислали обед и машинистку. Сухо попрощался с провожающими и закрыл за собой дверь. Сначала одну, потом другую, потом третью кабинет был, как и полагалось, с «тамбуром».

— Вот так и будем жить теперь, — пробормотал он себе под нос довольным, уверенным голосом.

В кабинете было три больших дивана, длинный Т-образный стол, кресла, стулья, телевизор, еще что-то… Сашка прошел к слаборазличимой дверце в стене, распахнул ее. Там оказались спальня, сауна, ванная.

— Не-дур-ствен-но! — пропел он громко. Вернулся в кабинет и включил телевизор.

Диктор Кириллов строго и торжественно зачитывал текст:

— Сегодня, в семь часов тридцать две минуты московского времени, в Советском Союзе был произведен запуск космического корабля в сторону планеты Марс. Пилотирует корабль летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Александр Иванович Кондрашов.

На экране появилась Сашкина фотография в мундире и с погонами.

— Ну, это уж слишком, — проворчал он и переключил программу.

На другой — показывали какой-то жутко красочный и чувствительный до дрожи фильм. Главную роль исполнял, разумеется, Александр Кондрашов, загримированный чуть ли не оперным любовником. Смотреть это было невыносимо.

Третья программа показывала Сашкину встречу с президентом заокеанской державы. Президент явно проигрывал по внушительности, обаятельности и масштабности своему именитому гостю. Четвертая и пятая программы также демонстрировали Кондрашова во всех ракурсах. Увидав себя в роли нервного и дерганого пианиста, с невероятной виртуозностью насиловавшего рояль в зале Консерватории, Сашка вырубил телевизор вообще.

Подошел к приемнику. Щелкнул ручкой.

— Товарищи, только что произошло радостное событие! — ликовал кирилловский голос, мужественно и игриво переливаясь тембрами. — Только что приземлился спускаемый отсек корабля, вернувшегося с планены Марс. Мы все сейчас станем свидетелями знаменательного момента — вот-вот распахнется люк, и нам настречу выйдет наш герой, наш любимец, которого мы не видели целых четыре года! Вот он, вот он уже показывается, четырежды Герой Советского Союза, наш соотечественник дерзновенный Алексадр…

Сашка явственно разглядел, как сползла с приемника лицевая панель и оттуда, изнутри, показалось бледное, усталое, но до невыразимости благородное лицо. Его лицо!

Он зажмурился и потряс головой. Видение исчезло. Приемник был цел и невредим. Но Кириллов продолжал захлебываться от восторга.

Сашка подошел к встроенному шкафу. Открыл дверцу. С внутренней ее стороны было большое зеркало. Он стал пристально вглядываться в себя.

Отражение как отражение. Сашка даже улыбнулся сам себе. Пригладил волосы и похлопал себя по животу. Потом скорчил рожу, высунув язык. Подмигнул. Все было в норме. Лишь глаза. Снова ему показалось, что с глазами что-то не то, не его какие-то глаза! Он отвернулся, чтоб рассеяться, дать зрению передышку, даже смежил веки на минуту.

Потом снова заглянул в зеркало. Глаза были явно чужие. Холодные, нечеловеческие. Будто две стеклянные пуговицы с яркими, но совершенно ледяными зрачками-пятнами. Таких глаз он ни у кого никогда не видел. Ему стало страшно. Рука совершенно непроизвольно подхватила со стола телефонный аппарат и с силой обрушила его на зеркальную поверхность.

Послышался звон разбиваемого стекла, посыпались осколки. Стало темно и сыро. Кабинет, телевизор, кресла и диваны пропали куда-то, даже кирилловский голос замолк…

Сашка стоял на негнущихся ослабевших ногах. Зрение постепенно возвращалось к нему. Но очень медленно. В горле было сухо. Голова гудела, раскалывалась. Шапки на ней не было, и падающий снег ложился прямо на волосы, не таял.

Он стоял перед разбитой витриной книжного магазина. И руки его были в крови. Рядом, прямо на земле, лежал красноглазый толстяк — он хрипел, захлебывался пеной, и мелко сучил короткими ножками. Лицо его тоже было в крови — не разберешь, где нос, где губы, где лоб. «Фирменная» продавщица из обменного отдела, вцепившись в косяк дверного проема, истошно вопила, совсем не заботясь, как она при этом выглядит.

Один к другому, кольцом, сбивался любопытствующий народ. На глазах темнело. И все вокруг было как-то сыро, глупо, ненужно и необъяснимо.

Сон, или каждому свое

Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного…

Он просыпался несколько раз за ночь. А может быть, и ни разу, может быть, это был один сплошной, прерываемый кошмарами сон, бесконечный, как сама вселенная, свернутый в чудовищную спираль, витки которой перемешались, нагромоздились один на другой — и породили такую путаницу, что не простому смертному было в ней разобраться.