Остров - Робер Мерль

— Кто это сделал?

— Тими.

Он отвел глаза.

— Пойдем, Итиа, — сказал он глухо.

После этого оба надолго замолчали. Они прошли второе плато и должны были уже выйти на голый, каменистый склон горы, но тут Итиа вдруг повернула к группе гигантских папоротников, стоявших в стороне. Войдя в тень, она схватила Парсела за руку. Ее круглое личико вытянулось и было серьезно.

— Адамо, — проговорила она дрожащим голосом. — После того, что я видела у «тех», я заболела… Я так считаю, что заболела… И потому мне уже не хочется играть. Но если у тебя есть желание, Адамо, ты можешь… Ауэ! Возможно, для тебя это будет в последний раз!..

— Ты меня утешила! — сказал Парсел. улыбаясь. Оказывается, он еще может улыбаться! Он посмотрел на Итию. Его тронула наивность и великодушие ее предложения. Он наклонился и прикоснулся к ее губам.

— «Ману — фаите» должна лететь, Итиа, — сказал он ласково. — И мне нельзя останавливаться.

Перед ними теперь было хаотическое нагромождение черных скал — пышащая жаром пустыня. А за ней начинались джунгли. Они состояли не из папоротников, как вокруг деревни, а из мелких пальм двух — трех метров высоты, образующих густые заросли, так что Парселу, пробиравшемуся вслед за Итией, приходилось порой раздвигать руками их стволы. Переплетенная наверху листва почти не пропускала света, под ней не было ни малейшего движения воздуха, а круглые стволы поросли черными пучками мха, которые свешивались, словно волосы. Над головой Парсела слышался неумолчный шорох пальм: сухой металлический звук, не то что неприятный, но слишком назойливый. Он проникал вам в уши, заполнял все ваше тело и, казалось, нес в себе какую — то скрытую угрозу. Парселу чудилось, что на вершинах деревьев притаились какие — то громадные насекомые и все время трут одну о другую свои непомерно длинные лапки.

Он продвигался с трудом, шаг за шагом. Длинные черные пряди мха, непрестанный шелест листьев — почему все это внезапно показалось ему исполненным тайного значения? Странно. Одна часть его существа испытывала страх. А другая с жадностью оглядывалась вокруг. Понемногу пальмы расступались. Под деревьями появились светлые пятна. И вдруг все осветилось. Солнце сразу как бы стало ближе, шелест пальм — приветливее. Парсел почувствовал на лице дуновение морского ветерка. Кое — где солнечные лучи пробивались до самой земли, прямые, как копья.

— Здесь, — вполголоса сказала Итиа. — Еще немного, и мы придем. Постой чуть — чуть. Я боюсь.

Она остановилась и поглядела на него.

— Это утес на берегу? — спросил он.

— Нет, это просвет среди пальм.

Она обвела вокруг себя рукой.

— Большой просвет среди пальм. А посредине скала.

Прогалина в лесу. Свободное пространство, чтобы враг не мог напасть врасплох. Скала в виде крепости. Сам Мэсон не выбрал бы лучшего места. Когда дело идет об убийстве, люди становятся изобретательны.

— Это лагерь?

— Нет, — ответила Итиа, — не лагерь. Это место, чтобы встретиться с тобой.

Они боятся ловушки. Они не доверяют. Даже ему.

— Я боюсь за тебя, — прошептала Итиа, прижав обе руки к щекам. — Ох, как я боюсь! У меня больше нет во рту воды.

— Я тоже боюсь, — сказал Парсел.

— О нет! Неправда! — воскликнула Итиа, с восхищением глядя на него. — Ты совсем не серый. Ты весь красный.

Он улыбнулся и пожал плечами. Он не выносил солнца, она это знала.

— Адамо, — проговорила Итиа, подходя к нему с серьезным, взволнованным лицом, и положила ему руку на плечо. — Слушай! Многие танэ умерли, еще многие умрут, а я хочу ребенка. Я так хочу ребенка! Прошу тебя, Адамо, если «те» тебя не убьют…

Он посмотрел на нее сверху вниз и уже собрался сказать «нет». Но вдруг ему показалось, что совсем не так уж важно сказать «нет»… Пуля Смэджа в косяке двери, дуло Смэджа, направленное ему в сердце, Мэсон, поднимающий ружье, Тими… Он смотрел на Итию. Он должен сказать ей «нет». Почему? Ради кого? «Нет», каждый раз «нет»! Нет — будущему ребенку Итии. Нет — наивной радости Итии. Нет — себе самому. Он нетерпеливо передернул плечами. Все эти табу!

— Не отвечай, — попросила она.

Потупив голову, она сжала ему руку. А он, позабыв о своем страхе, смотрел на нее. Ее макушка едва доходила ему до под — бородка. Как приятно на нее смотреть! Гладкое лицо, полные губы, лоб невысокий, и уголки глаз чуть приподняты к вискам. Он глубоко вздохнул, полный надежды. Он глядел на Итию, и ее красота снова вселяла в него веру. Ничего с ним не может случиться, когда рядом такое красивое создание. Пусть это бессмысленно, но сейчас он ничуть не сомневался: она красива, значит, он не может умереть.

— Ты красавица, Итиа, — глухо проговорил он.

Она не двигалась. Вся ее бойкость улетучилась. Она стояла с закрытыми глазами и бессильно повисшими руками, вся как-то безжизненно поникнув. Он положил ладонь ей на плечо, а руку, в которой держал «Ману — фаите», слегка прижал к спине. Он тихонько сжимал ее, подняв голову и вдыхая свежий морской ветерок. Какой нежный свет разливался вокруг в подлеске!

— Эатуа! — сказал он вполголоса, — благодарю тебя за красоту Итии, благодарю за волосы Итии, благодарю за маленькие круглые груди Итии, нежно прижавшиеся ко мне, благодарю за ее великодушие.

Она откинула голову и серьезно посмотрела на него с задумчивым и целомудренным лицом. Он улыбнулся ей в ответ, приподнял «Ману — фаите», коснувшись красными перьями ее иссиня-черных волос, и сказал:

— Теперь пора идти.

Когда они вышли на опушку чащи, перед ними мелькнула чья-то тень. Это была Раха. Повернувшись к ним спиной, она помахала руками над головой. Она стояла лицом к длинной округлой скале; высившейся посреди прогалины. Раха улыбнулась Итии, но опустила глаза, когда Парсел поравнялся с ней.

Они прошли несколько шагов по открытому месту, и Итиа вдруг прошептала:

— Ружья!

Они остановились. На красном камне скалы темнели три дула. Больше ничего не было видно. Даже очертаний голов. Сердце Парсела забилось.

— Идем, — сказал он вполголоса. И повернувшись к Итии, властно добавил: — Нет, не впереди меня. Иди рядом.

Он пошел к скале, одной рукой держа над головой «Ману-фаите», а другую, с раскрытой ладонью, отставив в сторону. Итиа шла сбоку в двух шагах от него.

От ружей его отделяло не более пятидесяти метров. Он ускорил шаг. Почва вокруг скалы была каменистая и обжигала ему подошвы. Солнце всей тяжестью давило на затылок и на плечо, пот непрерывно стекал со лба на глаза, ослепляя его.

Когда он был примерно в пяти метрах от торчавших дул, послышался голос Меани:

— Обойди камень.

Он повиновался. Но за первой скалой оказалась вторая, дальше еще одна, выше и длиннее второй. Только здесь Парсел увидел проход. Он был так узок, что приходилось протискиваться туда боком.