Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

Разыскав Созонта на монастырском подворье, Василий сразу же потребовал, чтобы тот показал ему летописный свод.

— Неужто хочешь грамматические ошибки в тексте поискать, княже, — усмехнулся Созонт, ведя Василия в свою келью.

— Я только что встречался с татарскими послами, заявил им, что козельчане не покорятся нехристям! — горделиво проговорил Василий. — Об этом непременно нужно написать в летописи.

— Как скажешь, княже, — сказал Созонт, не скрывая своей добродушной иронии. — Могу записать, что ты накричал на послов татарских и те в страхе упали ниц перед тобой. Хочешь?

— Хватит кривляться, Сазыка! — нахмурился Василий. Он по привычке назвал священника тем именем, каким в просторечии его именовали близкие знакомые. — Я не о себе пекусь, но о событиях, ныне происходящих у нас на глазах, кои нужно донести правдиво до потомков наших.

Созонт понимающе закивал головой с длинной шевелюрой, придав своему лицу серьезный вид. Он привел княжича в свою тесную комнату и положил перед ним на стол объемную книгу в кожаном переплете. Заглавие книги гласило: «Летописный свод града Козельска».

Открыв книгу на той странице, где была вложена закладка в виде полоски грубой кожи, Созонт указал пальцем на последнюю запись, обронив при этом:

— Вот, княже. Сие позавчера было мною записано. Ладно ли?

Василий с любопытством склонился над исписанной страницей.

— «В лето 6746-е от Рождества Христова марта 25-го дня многие тыщи татар подступили к Козельску со стороны Серенска…» — вслух прочитал Василий.

Далее Василий читал текст летописи уже про себя, неслышно шевеля губами. По тому, как княжич еле заметно кивал, с трудом сдерживая горделивую улыбку, можно было понять, что все, изложенное Созонтом в последнем абзаце, ни на йоту не грешит против истины.

— Написано ладно и правдиво. И почерк красивый. — Василий сел на стул и взглянул на Созонта: — Далее напиши так: мол, выслушав непреклонный отказ о сдаче из уст козельского князя, послы татарские удалились, дав козельчанам еще немного времени, чтобы одуматься и не доводить дело до сечи.

— Сколько же еще времени на раздумье дали нам мунгалы? — спросил Созонт, присев на край своей узкой постели. Грубая черная ряса мешковато сидела на тощей фигуре молодого священника, словно была с чужого плеча.

— Сутки, — коротко ответил Василий. — Сие тоже нужно отметить в летописи.

— Воля твоя, княже, — покорно промолвил Созонт. — Вот чернила новые изготовлю и сразу же за перо возьмусь.

Василий упруго встал, дружески похлопал Созонта по костлявому плечу и, засвистав веселую песенку, вышел из кельи. Его быстрые удаляющиеся шаги прозвучали в гулком коридоре, ведущем к выходу с монастырского подворья.

Глава четвертая

Найманы и мангуты

Гуюк-хан не зря изо дня в день посылал своих людей на переговоры с козельчанами, уговаривая тех сдаться без боя. В разноплеменном войске Гуюк-хана уже не было прежнего единства. Труднейший зимний поход по лесистым русским землям, тяжелые потери, понесенные степняками при штурме русских городов, острая нехватка провизии и корма для коней — все это подорвало дисциплину настолько, что вожди кочевых племен открыто говорили Гуюк-хану о своем нежелании сражаться с русами. Дошло до того, что часть войска Гуюк-хана, вопреки его запрету, снялась с лагеря и двинулась на юг, в степи. Причем это произошло не ночью, когда все спали, а среди бела дня.

Гуюк-хан вскочил на коня и поскакал вдогонку за отрядами, вышедшими из повиновения ему. Он настиг их на временной стоянке всего в одном переходе от своего становища. Это были воины из степных племен найманов и мангутов. Если найманы были тюркоязычным народом, то мангуты были монгольским племенем.

Растолкав стражу, Гуюк-хан ворвался в шатер вождя найманов, как вихрь. Он сразу понял, что появился здесь явно не вовремя. Вождь найманов только что избавился от одежд с помощью двух узкоглазых служанок, собираясь совокупиться с юной русской рабыней, которая в голом виде стояла на четвереньках на постели в глубине юрты с распущенными длинными волосами в позе покорного ожидания. Одна из младших жен найманского хана, сидя на ложе рядом с юной славянкой, осторожно массировала тонкими пальцами ее розовое девственное влагалище. При этом найманка то окунала свои пальцы в плошку с жидким овечьим жиром, то смачивала их своей слюной. Другой рукой найманка ласково поглаживала юную пленницу по белым округлым ягодицам, успокаивая ее и настраивая на то неизбежное, что вот-вот должно было случиться. Благодаря стараниям найманки юная рабыня издавала глубокие и прерывистые вздохи, опустив голову и разбросав по постели свои длинные темно-русые пряди, а ее раздвоенные половые губы блестели от сочащегося по ним жира.

— Приветствую тебя, Таян-хан! — с язвительной насмешливостью произнес Гуюк-хан, уперев руки в бока. — Извини, что отрываю тебя от важного дела. Нам нужно поговорить!

— Я наперед знаю, что ты хочешь мне сказать! — раздраженно отмахнулся Таян-хан, повернувшись спиной к Гуюк-хану. Одна из служанок, стоя перед ним на коленях, принялась обмывать его детородный орган, черпая воду из медного котелка. — Зачем ты приехал, Гуюк-хан? Не надо было приезжать! Все равно мы с тобой не договоримся. Мои воины устали от этой войны, от этих снегов и лесов, они хотят вернуться в степи.

— Уходя вот так, ты нарушаешь ясу Чингис-хана, недоумок, — сердито проговорил Гуюк-хан. — Это же дезертирство и трусость! За это полагается смерть!

— О какой ясе ты мне талдычишь, приятель! — усмехнулся Таян-хан. — Твои собственные нукеры не соблюдают ясу, они утаивают для себя большую часть добычи, не ходят в дальние дозоры, спят в ночном охранении… Ты знаешь об этом не хуже меня.

Таян-хан завернулся в широкий халат и уселся на кошму рядом с пылающим очагом. Молчаливым жестом он пригласил Гуюк-хана сесть на почетное гостевое место. Засунув плеть за голенище сапога и сняв с головы мохнатую шапку, Гуюк-хан тяжело опустился на мягкие подушки.

Служанки Таян-хана расторопно поставили перед Гуюк-ханом небольшой стол на низких ножках, выставив на него плоские блюда с тонко нарезанной вяленой бараниной, сушеной рыбой, курагой и овечьим сыром. Юная жена Таян-хана налила из бурдюка в круглые чаши желтоватый пенящийся кумыс.

Гуюк-хан с недоверчивым видом взял чашу с кумысом и молча протянул ее жене Таян-хана, чтобы та сделала глоток из нее. Узкие глаза найманки метнулись к супругу. Увидев его повелительный кивок, найманка с недовольным видом отпила кумыс из чаши Гуюк-хана. После чего она удалилась в глубь юрты, укрыв одеялом сидящую на ложе русскую невольницу, и сама села рядом с ней, поставив локти себе на колени и подперев ладонями свои круглые щеки.

— Твоя Ай-Чурек по-прежнему капризна и строптива, — с ухмылкой заметил Гуюк-хан, взглянув на Таян-хана. — Не очень-то она рада моему приходу. И из моей чаши она пьет очень неохотно.

— Ай-Чурек не любит кумыс, — сказал Таян-хан, исподлобья взирая на гостя. — Если ты мне не доверяешь, зачем тогда пришел в мою юрту?

— Как я могу тебе доверять после того, как ты со своими людьми покинул мое войско, — пожал плечами Гуюк-хан, пригубив из чаши. — Такого предательства я не ожидал от тебя, друг мой. Когда мне сказали об этом, то я сначала не поверил своим ушам!

Таян-хан сморщился, как от зубной боли, и раздраженно поставил чашу с кумысом обратно на стол, так и не донеся ее до рта.

— При чем здесь предательство! — возмутился он. — Ты моих воинов видел, Гуюк-хан. Видел?.. Сколько их осталось к концу этого похода? Чуть больше половины от изначальной численности. Из них каждый третий изранен в сечах с урусами, а кто не изранен, тот обморожен.

— Однако ж твои воины и ты сам не с пустыми руками идете из этого набега на Русь, — обронил Гуюк-хан, сделав небрежный кивок в сторону сундука с сокровищами, который стоял рядом с ложем, на котором сидела юная русская невольница.

— Эту невольницу мои нукеры захватили тут неподалеку в какой-то деревне, — сказал Таян-хан. — Рабыни, захваченные моими воинами на суздальских землях, умерли от холода еще в прошлом месяце. Их же гнали полуголыми по снегу да в мороз, те, что уцелели, до сих пор хворают. Какой прок от хворых рабынь!

— У нас появилась возможность разжиться молодыми и здоровыми невольницами в граде урусов Кизель-Иске, пока сюда не подошел Бату-хан со своими туменами, — промолвил Гуюк-хан, попивая кумыс. — Ну же, Таян-хан, давай возьмем этот град до подхода Бату. Поделим всю добычу поровну!

— Нет, Гуюк-хан, не настаивай и не проси: мои воины устали, им нужен отдых. — Таян-хан отрицательно помотал головой. — Наши кони совсем отощали от бескормицы, верблюды и волы тоже вконец ослабели, им не по силам даже небольшая кладь. Я и тебе советую, как другу: оставь Кизель-Иске, пусть его штурмует Бату-хан, если хочет.