Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

Соренсон снова взял трубку, надеясь, что она сохранила фамилию Уитерс из-за дочери-подростка. Из справочника явствовало, что так оно и оказалось, плюс вторая фамилия — Макгро, Макгро-Уитерс.

— Да, алло, — прошептал сонный голос по телефону.

— Извините, мисс Макгро, что беспокою вас в такой час, но дело срочное.

— Ктовы?

— Замдиректора Кернс из Центрального разведывательного управления. Я по поводу вашего бывшего мужа, Бруса Уитерса.

— Кого он еще надул? — спросонок поинтересовалась бывшая миссис Уитерса.

— Возможно, правительство Соединенных Штатов, мисс Макгро.

— Спасибо за «мисс»... я это заслужила. Конечно, он надул правительство — ему без разницы. Он, бывало, сверкнет своим цэрэушным значком, долго не распространяется, но дает понять, что прямо-таки супершпион. Готов ободрать любого.

— Он использовал Управление в корыстных целях?

— Господи, мистер... как вас там... у моей семьи связи по всему Вашингтону. Как только мы выяснили, что он спит с каждой секретаршей и потаскушкой, работающей на военных подрядчиков, отец мой сказал: «Нам надо от него избавиться». Так мы и сделали.

— Но все же у него есть право посещения вашего ребенка.

— Под самым пристальным наблюдением, уверяю вас.

— Вы боитесь изнасилования?

— Да нет, Боже мой. Кимберли, наверно, единственный человек в мире, с которым этот мерзавец, похоже, ощущает родственную связь.

— Почему вы так говорите?

— Потому что дети для него не угроза. Объятия дочери сглаживают то ужасное, что сидит в нем.

— Что именно, мисс Макгро?

— Он нетерпим к этому миру. Стольких людей ненавидит — всех не перечислишь. Черных, или, как он говорит, мерзких ниггеров, азиатов, латиноамериканцев, евреев — всех, кто не с белой кожей и не христианин, хотя сам он уже точно не христианин. Он бы их всех уничтожил. Это его кредо.

Кандидат принят.

Низкий звон каминных часов в апартаментах посла Дэниела Кортленда в американском посольстве возвестил, что уже четыре часа дня по парижскому времени. Посол в открытой голубой оксфордской сорочке, в разрезе которой виднелись перебинтованная грудь и левое плечо, сидел за старинным столом, служившим ему рабочим, и тихо говорил по телефону. В другом конце большой, богато обставленной комнаты в парчовых креслах друг напротив друга расположились Дру Лэтем и Карин де Фрис и тоже тихо разговаривали.

— Как рука? — спросил Дру.

— Отлично, вот ноги до сих пор болят, — ответила, тихо смеясь, Карин.

— Говорил же тебе — сними туфли.

— Тогда бы я себе все подошвы изранила, милый мой. Сколько мы шли от рю Лакост, пока ты не связался с Клодом, чтобы прислал машину? Минут сорок, не меньше, мне кажется.

— Я не мог звонить Дурбейну. Мы даже сейчас не знаем, за кого он, а Моро занимался нашим священником-нацистом.

— Мы видели три полицейские машины. Уверена, любая бы нас устроила.

— Нет, тут Витковски оказался прав. Нас было пятеро, значит, понадобились бы две такие машины или фургон. Да еще следовало суметь убедить полицейских отвезти нас в посольство, а не в участок, а они бы уж точно воспротивились, учитывая, что один нацист ранен. Даже Клод оценил, что мы его дождались. Как он выразился: «На кухне и так слишком много кухарок». Нам не нужны были ни полицейские репортеры, ни Сюртэ.

— И Второе бюро никого не обнаружило в Шато-де-Винсен?

— С оружием никого, а они прочесали весь парк.

— Удивительно, — нахмурилась де Фрис. — Я была уверена — там и произойдет убийство.

— Ты уверена, и я слышал об этом плане действий прямо из уст Кенига.

— Интересно, что же случилось?

— Да все яснее ясного: они не получили окончательное «добро» и отменили убийство.

— Ты понимаешь, что мы говорим о своей собственной жизни?

— Я стараюсь относиться к этому клинически.

— Это потрясающе эффективно.

У главного входа в жилую часть здания прозвенел звонок. Лэтем сорвался со стула и взглянул на Кортленда, который кивнул, не отрываясь от телефона. Дру пересек комнату, открыл дверь и впустил Стэнли Витковски.

— Есть улучшения? — спросил Дру.

— Мы думаем, да, — ответил полковник. — Я дождусь, пока посол услышит гудок.Он должен его услышать. Кому-нибудь из вас удалось отдохнуть?

— Мне, Стэнли, — ответила Карин со своего стула. — Посол Кортленд был так любезен, что позволил нам пользоваться комнатой для гостей. Я отлично выспалась, но мой приятель не мог оторваться от телефона.

— Только после того, как ты поклялся, что он стерилен, — добавил Дру.

— Здешние телефоны не удалось бы прослушать самому Святому Петру — так его называла моя дорогая депортированная мама. Кому ты дозвонился, хлопчик?

— Мы все перезваниваемся с Соренсоном. У него тоже наметился некоторый прогресс.

— Он что-нибудь сказал о наемном убийце из Вирджинии?

— Он прижал его к ногтю. Этот сукин сын не может даже в туалет сходить без того, чтобы они не услышали.

Дэниел Кортленд повесил трубку, неловко повернулся на стуле, и вздрогнул, кивая Витковски.

— Привет, полковник, что происходит в больнице?

— Это в компетенции британской МИ-5, сэр. Пульмонолог заявил, что заметил Вудварда из Королевского хирургического колледжа, который заявил, будто министерство иностранных дел поручило ему обследовать миссис Кортленд — по вашей просьбе. Они сейчас это расследуют.

— Я с такой просьбой не обращался, — сказал посол. — Не знаю никакого доктора Вудварда, а тем более уж Королевский хирургический колледж.

— Мы знаем, — сообщил Витковски. — Наш французско-американский отряд вовремя его остановил — он уже готов был вколоть стрихнин мнимой миссис Кортленд.

— Смелая женщина. Как ее зовут?

— Московиц, сэр. Из Нью-Йорка. Ее покойный муж был французским раввином. Она сама вызвалась помочь.

— Тогда нам надо отблагодарить ее, скажем, предложить отпуск на месяц полностью за наш счет.

— Я передам ей, сэр... А как вы себя чувствуете?

— Нормально. Царапина, ничего серьезного. Мне повезло.

— Не вы были мишенью, господин посол.

— Да, я понимаю, — тихо ответил Кортленд. — Ну ладно, поговорим о делах.

— Миссис де Фрис только что выражала вам признательность за гостеприимство.

— Учитывая выпавшие на их долю испытания, они могут находиться здесь сколько угодно. Полагаю, ваша охрана на месте.

— Почти что взвод морской пехоты, сэр. Стоит парням заслышать шаги или чих, сразу выхватывают оружие.

— Хорошо. Садитесь поближе, друзья; пройдемся еще разок по фактам. Сначала вы, Стэнли. Что у вас?

— Начнем с больницы, — начал Витковски, усаживаясь на стул рядом с Карин. — Положение было пиковое: на этого британского легочного специалиста, этого Вудварда, пришло-таки подтверждение с Кэ-д'Орсей, будто бы он один из врачей миссис Кортленд. Правда, пришло оно с запозданием — сам он прибыл раньше.

— Чересчур небрежно для нацистов, — заметил Кортленд.

— Париж опережает Лондон на час, сэр, — высказал версию Лэтем. — Обычная ошибка, хотя вы правы, это небрежность.

— Возможно, и нет, — возразила де Фрис, и все посмотрели на нее. — А не появился ли у нас друг в стане английских нацистов? Как еще можно привлечь внимание к убийце, если не задержать подтверждение, когда оно необходимо, и не прислать его подозрительно поздно?

— Это слишком сложно, Карин, — возразил полковник, — и легко ошибиться. Очень уж слабое звено в цепи — агента легко бы выследили.

— Сложности — это наше дело, Стош, а ошибки-то мы как раз и ищем.

— Это что, урок свыше?

— Согласитесь, — поддержал Карин Дру, — она, возможно, права.

— Да, действительно, однако, к сожалению, пока нам этого не узнать.

— Почему? Мы тоже можем уцепиться за ниточку. Кто на Кэ-д'Орсей дал разрешение Вудварду, хоть и с запозданием?

— В том-то все и дело, что выдано разрешение офисом некоего Анатоля Бланшо, члена палаты депутатов, Моро выяснил.

— И что?

— Ничего. Этот Бланшо никогда не слышал о докторе Вудварде, и звонок из его кабинета в больницу «Хертфорд» не зарегистрирован. Более того: Бланшо всего один раз звонил в Лондон, около года назад, причем из дома, чтобы сделать ставку в Лэдброкс на ирландском тотализаторе.

— Значит, нацисты просто воспользовались его именем.

— Похоже.

— Сукины дети!

— Аминь, хлопчик.

— А мне казалось, вы говорили, будто чего-то добились.

— Да, но не с Вудвардом.

— С кем же тогда? — нетерпеливо вмешался Кортленд.

— Я имею в виду «посылочку» офицера Лэтема, доставленную во Второе бюро рано утром, сэр.

— Лютеранского священника? — спросила Карин.

— Сам того не зная, Кениг — певчая птица, — сказал Витковски.

— И что он поет? — спросил Дру, подавшись вперед.

— Арию «Der Meistersinger Traupman». Мы ее уже слышали.