Дремучие двери (Том 2) - Юлия Иванова

* * *

Среди первых изан - строителей, ремонтников, овощеводов, продавцов, - было много беженцев и даже освободившихся из заключения - людей травмированных, зачастую потерявших всё - жильё, семью, положение в обществе. Они были согласны на любые условия, лишь бы выжить, и не очень врубались в егоркины теории. Нанялись батрачить за еду и койку, и слава Богу, чего тут огород городить! А что чудит хозяин со всякими идеями, так не у него одного нынче крыша съехала, время такое... Потом, несмотря на то, что жили многие поначалу в палатках и вкалывать приходилось всерьёз /Егорка так и сказал: "вы строите жильё для себя"/, раны потихоньку зарастали. Люди начинали обращать внимание на это впервые в жизни испытываемое ощущение необычного "кайфа" и не могли понять, в чём тут дело. Пока не осознавали, что причина именно в этом освобождении от казалось бы привычных и неизбежных бытовых хлопот и неурядиц. Сын своего отца /Глеб всегда ненавидел быт/, Егорка с какой-то фанатичной яростью насаждал первым делом всякие "службы быта" по принципу: работа, хлеб насущный, свобода, сон. В понятие "свободы" входило всё, что угодно, кроме дел, неугодных Творцу. Критерий был один: представь себя перед Лицом Всевышнего, Совести. "Слушай Зов Неба в тебе"... "Свобода" была для Егорки свята, он ревниво оберегал эти часы изан от всякого посягательства. Занятия с детьми для семейных, спорт, самообразование /по компьютерной "Изан-нет" можно было ознакомиться с любой информацией, получить любые консультации/. Но для большинства, особенно потом, работа была объединена со "свободой", "свобода" являлась продолжением работы. Эти первые изане, часто связанные с физическим трудом - рабочие, строители, земледельцы, поначалу не знали, что делать с непривычной "свободой", иногда даже тяготились ею, слонялись по территории, преодолевая желание пропустить стаканчик, сыграть в картишки или "забить козла". Но фиолетовые изанки и "сизари" быстро отлавливали таких, прибирали к рукам. "Революционеры Сознания", они решительно отвергали всякие "шашни", но зато проявляли живейший интерес и участие к биографии "отлавливаемых", к их склонностям, мечтам, нереализованным возможностям, плюсам и минусам... Фиолетовые "ловцы человеков" в первую очередь отбирали и привечали тех, кто соглашался с их главным лозунгом: успеть отдать. Всё, что в тебя вложено Замыслом - открыть, развить, реализовать... Получить прибыль, снова реализовать. Все до последнего вздоха успеть вложить в "Банк Небесный", в "Банк Вечности" где "ни моль, ни ржавчина не ест и вор не похищает"... В то время как прочее человечество, в основном, озабочено задачей "успеть хапнуть и промотать". - Время убивает, - говорил Егорка, - а мы убиваем время, вкладывая наши сокровища в банки земные. Откуда нам их никогда не получить, когда придётся платить по вечному счёту. Сея в тлен. Успеть отдать долг Творцу и не промотать - вот и вся революция. Многие, конечно, поддавались агитации не сразу. Или вообще не поддавались. Порой тщетно пытались приударить за обхаживающими их "фиалками", юными революционерками в фиолетовой форме. И в конце концов, плюнув на "свободу", заваливались пораньше спать. Впрочем, выпить немного здесь при желании было можно, только чтоб не на виду и без последствий. Что же касается внебрачных связей - правила Изании были предельно жёсткими, по-церковному аскетичными. Ну а егоркины фанатки-чернильницы так напоминали истовых если не христианок, то комсомолок, так горячо и самозабвенно исполняли нелёгкие правила, так искренне обращались к тебе "товарищ", что у измученных гонениями, злобой, стрельбой и порнухой мужиков на глазах порой наворачивались скупые мужские слезы. Хотелось дарить "фиалочкам" белые лилии и идти под венец, что порой и случалось. Здесь не употребляли ни светски-советское "мораль и нравственность", ни религиозное "святость". Здесь говорили "чистота", серьёзно и уважительно. Чистые руки, чистое тело, чистые мысли и душа. Здесь часто говорили: "Пойди отмойся", подразумевая, что пачкаемся мы ежечасно, ежеминутно, и надо так же регулярно смывать с души грязь, уродующую Образ в тебе, как смываем грязь с тела. Кто как может и хочет - молитвой, покаянием, исповедью. Или просто послушать хорошую музыку, навестить больных и отчаявшихся, сделать любое добро - у каждого были свои способы "внутреннего омовения". Общее - внимание к себе и вера в необходимость этой самой "чистоты". Дети Неба должны слушаться Отца. Не хочешь - уходи, ты свободен - летать иль ползать... Хочешь, но не получается, не сразу получается - тебе всегда помогут. А если решил вызвать тьму на единоборство - сражайся один, но пусть твой грех не станет соблазном для других, как грозно предостерегает "Евангелие". Загони грех в подполье, останься с ним наедине, как больной в чумном бараке - современная наука способна сделать в принципе ненужными кварталы для проституток, сексуальных меньшинств, наркоманов, педофилов, обжор, идолопоклонников роскоши, шокирующих зрелищ... Это всё для тех, кто не желает избавляться от низких кровососущих страстей и привычек, как комары в начале лета набрасывающихся на бедную душу, выпивая из неё все жизненные соки. Когда медленно умирает в сетях бедная пленница, дочь Неба, и уже не может взлететь, остаётся лишь стареющее тучнеющее тело, годное в конце жизни разве что в пищу червям. Изане считали, что свобода других от твоего греха - тоже безусловное право каждого. Мы не просим Небо избавить нас от искушений, ибо в них - наша свобода, - говорил Егорка, - именно преодолевая искушения, как ступени, мы восходим по лестнице от тьмы к Свету. Но мы просим "избавить от лукавого" - от колдовства, зомбирования, сатанинских предвыборных технологий, рекламного насилия, прямого вмешательства в психику наших детей. Поскольку поражённый чумой мир не собирается, само собой, запираться в карантинные бараки, мы, изане, обязаны сами сокрыться и запереться на все замки, оградив "наших" от разгула бесовщины. "Выйди от неё, народ Мой", "Грех - болезнь", - говорит Небо. И разумное, не желающее погибнуть Целое, должно как минимум блокировать заражённые разделением, враждой и стрептококковой грязью клетки, сеющие вокруг заразу и тлен. Человеку - свобода, его греху - лепрозорий. "При кашле и чиханьи прикрывать рот и нос платком". Перевести грех в виртуальный мир, где бороться или не бороться с грехом - сугубо личное дело. "На твоём счету столько-то, - объявлялось изанину, - за вычетом "хлеба насущного" /бытовых расходов/, остаётся такая-то сумма. Через некоторое время вы с женой, допустим, отработаете квартиру, она будет ваша. И если вступите в Изанию и будете работать впредь в нашей системе и по нашим принципам, на твой счёт в Изан-банке будут поступать уже чистые деньги, которые можно вложить в любую программу - самому, с женой, или ещё с кем-то объединившись. У нас сейчас всё криком кричит, требуя инвестиций, честных талантливых рук и хозяина. Не в Мамоне, а и в Боге богатеть, спросив благословения у духовного отца или у своей совести... Всё, что угодно, кроме дел тьмы, которые достаточно финансируют и без нас. Что ты любил в детстве? О чём мечтал в юности и мечтаешь сейчас? Что умеешь и любишь делать? И как полагаешь - в чём твоё предназначение. Замысел о тебе? Егорка не боялся самых высоких слов, а "низких истин" на дух не переносил. Терпя неудачу, стучался со своими сизарями-фиалочками в души снова и снова, ухаживая за "бесплодной смоковницей", пока она не давала плод. У него было невероятное чутьё на эти, казалось бы, самые непробиваемые "смоковницы", которые революционерки-фиалочки называли меж собой "дубами". Зато сколько было счастья, когда "дуб" давал первый, пусть кислый, но плод! Сама атмосфера егоркиного имения, Златогорья, была пропитана весёлым азартом поиска этих "талантов", ну почти как в "Волге-Волге", только не художественная самодеятельность, а поиск призвания или многих призваний, главного дела и смысла жизни. Это приняло лавинообразный характер, когда дела Изании пошли в гору и в Изан-банке стали расти индивидуальные счета, которые надо было как-то определять. Прослышавшие об Изании одиночки-изобретатели и целые творческие коллективы, у которых простаивали лаборатории, закрывались важные исследования... Отправлялись на бойню ценнейшие поголовья - нет денег, нечем кормить... Сплошной отчаянный вопль: "Дайте! Спасите"!.. Не откликнуться было просто невозможно, и изане один за другим становились спонсорами. Изания обеспечивала спонсоров необходимо-достаточным, - проблемы быта были решены, и инвесторы могли ни о чем не заботясь "в Боге богатеть". Одним из главных дел было спасение "всем миром" или "всем коллективом", кому как нравится, спасение, объединение, возрождение Отечества. Инвестиции не облагались налогами и порой начинали давать немалые прибыли. Проблема, куда себя деть в часы "свободы", теперь сама собой отпала, времени хронически не хватало. И таланты открывались, как окна по весне, и добро и самоотверженность, и Небо давало силы, и скоро обстановка в когда-то полуразвалившемся замшелом профилактории стала напоминать штаб героических "буден великих строек". Егоркин девиз был: ни от кого не зависеть, всё по возможности сами. Их минизаводу по производству дешёвого строительного камня и кирпича удалось получить разрешение на разработку карьера поблизости, пообещав превратить со временем карьер в водоём для окрестных сёл - купаться, разводить рыбу. Да и в противопожарном отношении он был необходим. Купили хозяйство у разорившегося фермера, забавные велосипеды-тележки китайского образца развозили по торговым точкам зелень, молоко и овощи с фермы и Златогорских оранжерей: оставшуюся продукцию заготовляли впрок консервировали, солили, сушили, из молока делали творог, сыр и сметану. Много требовалось на внутреннее пользование - Изания постепенно разрасталась, излишки продавались. Казалось, он никогда не уставал, этот Егорка. Правда, вулканизаторами вместо него и фиолетовых гитаристов работали теперь другие изане, но на традиционные концерты-проповеди Егорка время выкраивал. Сочинял по ночам, тренькая на гитаре, завоевывая сердца всё новых "революционеров духа". Три девиза: "Каждому - хлеб насущный", " Умноженные таланты - жатве Господней", "Грех - в карантин". Изане напевали: Когда имел златые горы И реки, полные вина, Всё отдал Златову Егору, Осталась песенка одна. Про то, как... Куплет повторялся, пока не надоедало. Так с лёгкой руки безымянного автора появилось "Златогорье", куда примкнули филиалы-фермы, молодежные комплексы, отдельные дома и квартиры. А само движение называлось Изанией, и оно всё более выходило за пределы Злагогорья. Уже зародилась вторая волна изан. Беженцы, отработавшие жильё и пожелавшие по тем или иным причинам "уйти в мир" могли обменять свою квартиру, временно или постоянно, с изанами "по убеждению", среди которых росло число интеллигенции - инженеров, служащих, писателей, учителей, врачей. Которых, что называется "достал быт" или "достала перестройка", когда денег ни на что не хватало, идеалы были разрушены и вообще едва удавалось балансировать на грани выживания. Златогорье казалось им раем. Никаких бытовых проблем, дети пристроены, до Москвы - сорок минут электричкой, до станции - златогорский рейсовый автобус или велосипед для опоздавших /велосипеды хранились в пустом сарае у живущего вблизи станции деда-изанина/. Работу бросать было не нужно, только деньги теперь отдавались в Изан-банк. И зарплата, и поступления за квартиру /некоторые вообще продавали или сдавали Изании свои квартиры, переезжая жить в Златогорье/, и другие доходы - всё в Изан-банк под приличные проценты. Всё, как положено. Однако на руки выдавался лишь необходимый минимум на мелкие или оправданные непредвиденные расходы. Добровольный отказ от наличных денег "на дурь" соблюдался строго. Заказанный заранее обед выдавался каждому в специальном термосе с четырьмя выдвижными отделениями - два охлаждённых /закуска и десерт /, и два горячих /суп и второе/. На всякие необходимые расходы, вроде загранкомандировок, подарков ко дню рождения и т.д. позволялось снимать со счёта нужную сумму, указывая в обязательном порядке цель. Отказ от всякой роскоши в быту, одежде, от дорогих покупок, ресторанов, казино разумелся сам собой. Дамы-изанки собрали в специальное охраняемое помещение свои шикарные шубы, туалеты и драгоценности, и если кому-то уж очень хотелось пощеголять на вечеринке "в миру", предлагалось выбрать любую вещь, а потом вернуть в общее хранилище. Фасонить в самом Златогорье было не принято, дурной тон. Молодёжь предпочитала униформу. Итак, жить за городом, в экологически чистом месте, на всём готовом. Дети пристроены, после школы с ними занимаются специальные педагоги "по профилям", под руками спортзал, бассейн, практически всё свободное время можешь отдать любимому делу, призванию, мечте, до которой прежде никак не доходили руки. "Живём при коммунизме", - говорили златогорцы. "Гибрид дома творчества в Комарове с госдачей в Барвихе", - констатировал один пожилой писатель. Возможно, не так бы всё удачно сложилось в Златогорье, если б не бизнесмены-спонсоры. В интервью они отшучивались, что поскольку являются работоголиками и все их деньги в обороте, а сами они по сути нищие и живых денег никогда в глаза не видят, да и тратить им их некогда, разве что отдать ближайшей родне, - посему Златогорье никаких особых перемен в их жизнь не внесло. Разве что стали меньше пить, меньше бояться покушений и прихода коммунистов. Ибо у того, кто сам всё отдаёт на благо народу, отбирать этому самому народу нечего. Первое время на них наезжали, но и среди мафиозной братвы нашлись изане изучив устав, объявили, что их дело - трясти загребущих и пузатых, а за блаженных, которые пашут даром на Россию-маму, Бог накажет. Раз такое дело - гори огнём, Но щипать мы Златова не пойдём! А самым удачным егоркиным уловом был Лёва, банкир Лев Бельский, финансовый гений всех времен и народов, "новый русский еврей" как он называл себя сам. Столь же фанатично крутой изанин, загоревшийся егоркиным предложением создать "Изан-банк" - после ночного размышления под утро разбудил Егорку звонком: - Старик, ты, конечно, шиз, но вот я тут прикинул: пилишь по 25 часов в сутки, бабки крутятся, нули множатся, растут, дни крутятся в обратную сторону, вместе с жизнью, а мне много ли надо? Я игрок, Егор, я уже не могу остановиться... Я аскет, мне эти хоромы с Канарами до фонаря. Вот бродил как-то по дворцу графа Воронцова и думал: небось до слез обидно было помирать графу - ни одной паркетины туда с собой не утащишь! Капитал крутится в прибыль, жизнь - в убыль, а в саване карманов нету, как ты любишь повторять. "Там царь Кощей над златом чахнет"... Зачах - и в преисподнюю прямой дорогой. Нищим. Ибо "только то, что отдал - твое". Народная мудрость. Но мне нож острый отдавать, я, старик, привык хапать, выигрывать. Чтоб цифры росли, и чтоб это моё было... А разве оно моё, старик? Иллюзия, химера. Я даже не капитала раб, богатство можно прожрать, промотать, прокуролесить. Я же ни рубля на ветер не могу пустить... Я этих цифр раб, этих счетов, и служу нулям - вот в чем драма, старик. "Только то, что отдал - твое..." И тут меня осенило: да это же наш "Изан-банк". Мы создадим первый в истории банк "разумного, доброго, вечного". Впервые все наши счета уйдут в бессмертие. Будем строить новую Антивампирию - не "Союз Республик Свободных", а "Союз свободных личностей всех республик и нереспублик". Людей, свободных от нулей... Видишь, стихи получились. "Банк вечности"... Звучит! Это будет воистину личный счет - никто ни копейки не сможет с него снять, - ни чиновник, ни наследник, никакой сатана - только Всевышний - вкладчику во спасение. Не в корысть, а в жизнь вечную. Не вражду, не зависть, не кровавые разборки буду финансировать - а мир. С Небом, друг с другом, с самим собой, - новым русским евреем... Не боися, я не пьян, я в невесомости. Короче, старик, я твой...