Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

«Привезете мне головы Таян-хана и Бельгутея, – распорядился Бату-хан. – Хану буирских унгиратов нужно отрезать нос за трусость, а Кокечуя надлежит высечь плетьми за то, что он уклонился от битвы с урусами. Пусть мои кешиктены зорко следят за тем, чтобы ни один монгол не повернул коня к югу без моего приказа. Мои доблестные тумены взяли огромный град Ульдемир, так неужели небольшой городок Кизель-Иске устоит перед моим войском!»

Монгольская гвардия, созданная Чингис-ханом, называлась кешик. Отсюда воины-гвардейцы назывались кешиктенами. Все царевичи-чингизиды имели в своем распоряжении войска, это укрепляло их власть и способствовало некоторой независимости друг от друга. Однако полным могуществом мог обладать лишь тот из чингизидов, под чьим началом находился отборный конный корпус кешиктенов. Перед походом на Запад великий каган Угэдей передал кешиктенов Бату-хану, тем самым поставив сына Джучи выше своих сыновей и всех прочих царевичей Чингисидов.

* * *

Пребывая в неволе у татар, Матвей Цыба был постоянно голоден, он страдал от холода, тяжелой работы и грубого обращения. Вдобавок боярин никак не мог вникнуть в татарскую речь, у него не получалось запомнить ни фразу, ни слово из этого чужого степного наречия. За это Матвею Цыбе тоже изрядно доставалось от его хозяина и хозяйских жен. Даже татарские слуги ставили себя выше рабов-русичей, выказывая им свое пренебрежение и превосходство. У татар, как и у русичей, существовало деление на знатных людей, простолюдинов и рабов. Знатные монголы назывались нойонами, простой воин назывался по-монгольски чэриг, для раба существовал термин – богол. Все зависимые люди нойона или хана объединялись под названием «унаган богол», то есть это были своего рода крепостные, обязанные следовать за своим господином куда угодно.

Выделение уделов у монгольской знати основывалось на том, что государство – улус ирген – является достоянием всего рода Чингис-хана, который и создал великую монгольскую державу. Все племена и народы, вошедшие в состав империи Чингис-хана, становятся унаган богол его рода. Власть рода Чингис-хана над завоеванными землями выражается в том, что один из Чингисидов становится каганом, повелевающим всей империей, избираемым на совете-курултае. Прочие члены рода признаются царевичами, каждый из которых имеет право на отдельный улус.

Улусом монголы называют объединение родов и племен, зависимое от хана или нойона. Территория кочевок улуса называется по-тюркски – юрт, а по-монгольски – нутуг.

Впрочем, очень скоро Матвей Цыба сообразил, что татарское войско не отличается однородностью, под его знаменами были собраны отряды из множества различных кочевых племен. При этом тюркоязычные племена находились в подчинении у монголов, которые сами делились на племена и колена, между которыми существовала определенная иерархия.

Воины, пленившие Матвея Цыбу, происходили из племени найманов, язык которых заметно отличался от наречия монголов. В отличие от язычников-монголов найманы исповедовали христианство несторианского толка. Знамя найманов представляло собой красное полотнище, в центре которого красовался черный крест, замкнутый в круге. Матвей Цыба стал собственностью дархана Сэнгуна, который предводительствовал над тысячей воинов. Дочь Матвея Цыбы угодила в наложницы к вождю найманов, к самому Таян-хану.

Войско и обозы найманов изо дня в день продвигались на юг, следуя вдоль Оки к ее верховьям, уходившим к лесостепной границе.

На переходах Матвей Цыба помогал татарским пастухам перегонять стада коров и отары овец. Ему было забавно смотреть на низкорослых и резвых степных коров буро-рыжей масти, от которых молока было, как от козы, но зато эти коровы были очень неприхотливы и сами добывали сухую траву из-под снега.

Однажды утром, когда стан найманов был еще объят сном, с севера примчались всадники-монголы в железных и кожаных панцирях, в круглых металлических шлемах, с круглыми щитами и длинными копьями. На желтых треугольных знаменах монголов было изображение черного летящего сокола. Монгольских конников было очень много, они окружили становище найманов со всех сторон.

Матвей Цыба, выскочивший из юрты вместе с прочими русскими невольниками, услышавшими шум и топот копыт, с изумлением увидел, как монгольские воины грубо выволокли из шатра полуголого Таян-хана. Вождя найманов поставили на колени, затем старый одноглазый монгольский военачальник жестом велел палачу отсечь тому голову. Кривоногий узкоглазый палач взмахнул секирой – и в следующий миг голова Таян-хана покатилась по мерзлой земле.

«Ну и дела! – подумал пораженный Матвей Цыба. – Видать, найманский хан насолил самому Батыю, за что и поплатился головой! Что ж, поделом Таян-хану, это ему возмездие за то, что он мучил мою дочь!»

Глава шестая

Вщиж в огне

Хитрость Романа Старого, посадившего под замок татарских послов, сильно разозлила ханов Бури и Кадана. В течение трех дней, покуда послы томились в подвале, в татарских становищах не прекращалась деятельная подготовка к штурму. К моменту, когда послы были, наконец, выпущены на волю, татары заготовили много лестниц и вязанок хвороста, которыми они намеревались забросать ров перед городским валом.

В стане хана Бури имелся китайский мастер Лу Юнь, умелец по созданию осадных машин. Лу Юнь и его помощники за три дня соорудили три больших камнемета и девять небольших. Гигантские катапульты могли метать камни весом в пять пудов на расстояние в семьсот-восемьсот шагов. Катапульты меньших размеров могли выпускать камни весом до одного пуда, зато с утроенной частотой.

Хан Кадан доводился родным братом Гуюк-хану. В свои двадцать девять лет Кадан уже выдвинулся как искусный полководец. Он был храбр и горазд на разные военные хитрости, но его главным коньком были непредсказуемость в действиях и стремительные броски по бездорожью. В отличие от медлительного Гуюк-хана Кадан ни в чем не терпел промедления. Долгие военные советы его утомляли, длительные сборы в поход действовали на него раздражающе, тем более Кадан не выносил многодневные осады городов. Тумен Кадана состоял из воинов, отобранных с особой тщательностью, среди них было очень много таких, кто всю жизнь провел в боях и походах.

Хан Бури был не менее опытным военачальником, хотя по возрасту он был моложе Кадана на три года. Отцом Бури был Мутуген, умерший от болезни за одиннадцать лет до похода татар на Русь. Мутуген был старшим сыном Джагатая, третьего из сыновей Чингис-хана. У Бату-хана имелись серьезные разногласия с его дядей Джагатаем, который претендовал на часть земель из Джучиева улуса. Недолюбливал Бату-хана и Бури, настроенный против него тем же Джагатаем. Неприязнь к Бату-хану сдружила Бури с Каданом и Гуюк-ханом. Эта троица участвовала в этом походе против своей воли, подчинившись решению общемонгольского курултая.

Бату-хан намеренно соединил войска Бури и Кадана в один отряд, надеясь, что рано или поздно эти двое честолюбцев поссорятся друг с другом из-за военной добычи или не поделив славу взятия какого-нибудь русского города. Однако Бури и Кадан не имели между собой никаких разногласий, хотя их характеры сильно различались: один был холоден, как лед, другой был горяч, как пламя.

* * *

Роман Старый пробудился от топота ног и лязга доспехов. Сев на постели, он с трудом разлепил глаза. За окнами опочивальни только-только начал пробиваться бледно-розовый рассвет. В ложнице царил полумрак, и от этого вбежавшие сюда два дружинника в полном вооружении казались некими зловещими призраками.

Не различая лиц дружинников, Роман Старый сердито рявкнул:

– Кто здесь? Что стряслось, во имя всех святых?

Один из воинов слегка поклонился и взволнованно ответил:

– Я – Долган, княже. А это сотник Мачей. Беда, княже! Нехристи зашевелились в своих становищах, не иначе, к штурму изготовляются.

– С угловой южной башни видно, как татары устанавливают камнеметы напротив восточной стены, – вставил запыхавшийся Мачей, в его голосе чувствовался польский акцент. – Пора за оружие браться, княже.

– Княже, толпы татар подтягиваются и к южной стене, волокут множество лестниц, – вновь заговорил Долган. – Чаю, жаркая сеча ныне будет!

Роман Старый упруго вскочил с ложа, откинув одеяло. Надевая порты и рубаху, князь быстро отдавал приказания своим гридням, прибежавшим сюда прямо из дозора. Князь велел спешно разбудить воевод, поднять всех ратников по тревоге, разжечь костры и поставить на них большие чаны со смолой. Топая сапогами, оба дружинника выскочили из ложницы.

– Пущай нехристи лезут на стены, а мы их угостим кипящей смолой, – процедил сквозь зубы Роман Старый, облачаясь в кольчугу. – Ужо опробуем сегодня свои мечи и топоры о татарские шлемы и панцири!

– На рожон-то не лезь, свет мой, – раздался негромкий обеспокоенный голос Людмилы Мечиславны. Она сидела на постели в тонкой исподней сорочице, обняв обнаженными руками свои колени, укрытые одеялом. Ее распущенные длинные волосы ниспадали ей на плечи, закрывали пол-лица. – Говорят, татары вельми метко из луков стреляют.