Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 16 - Вальтер Скотт

— Полагаю, что вы господин Мартиньи?

— Я — Фрэнсис Тиррел, сэр, — ответил, выпрямившись, Тиррел. — Мартиньи — фамилия моей матери, и я никогда ее не носил.

— Я здесь не для того, чтобы спорить по этому поводу, мистер Тиррел, хотя и не имею полномочий признать то, в чем пославший меня, по-видимому, имеет какие-то основания сомневаться.

— Вы, я полагаю, посланы сэром Бинго Бинксом? — сказал Тиррел. — Я не забыл, что между нами произошла злосчастная ссора.

— Я не имею чести знать сэра Бинго Бинкса, — ответил капитан Джекил. — Я пришел по поручению графа Этерингтона.

Несколько мгновений Тиррел молчал. Затем произнес:

— Теряюсь в догадках насчет того, что джентльмен, именующий себя графом Этерингтоном, может передать мне через посредство такого лица, как вы, капитан Джекил. Я считал бы, принимая во внимание наше с ним злополучное родство и отношения, возникшие между нами, что более подходящими посредниками были бы в данном случае юристы.

— Сэр, — сказал капитан Джекил, — вы заблуждаетесь насчет данного мне поручения. Я вовсе не должен передать вам вызов от графа Этерингтона. Как мне известно, вы состоите в близком родстве, что сделало бы подобное намерение противным здравому смыслу и законам природы, и могу вас уверить, что согласился бы скорее пожертвовать жизнью, чем быть замешанным в столь противоестественное предприятие. Я хотел бы, если это возможно, служить между вами посредником.

До этого момента они разговаривали стоя. Сейчас Тиррел предложил посетителю стул и, усевшись в свою очередь, первый нарушил последовавшее затем неловкое молчание:

— Испытав в течение долгого времени столько несправедливостей и обид от вашего друга, я был бы рад, капитан Джекил, услышать хотя бы теперь что-либо способное заставить меня лучше думать и о нем самом и о его намерениях в отношении меня и других людей.

— Мистер Тиррел, — сказал капитан Джекил, — разрешите мне говорить вполне откровенно. Несогласие между вами и вашим братом возникло от такого множества противоположных интересов, что вы не можете быть друзьями. Но из этого отнюдь не следует с неизбежностью, что вы должны оставаться в смертельной вражде.

— Я не враг моему брату, капитан Джекил, — сказал Тиррел, — и не был им никогда. Но другом его я быть не могу, и он слишком хорошо знает, какая непреодолимая преграда легла между нами из-за его собственного поведения.

— Мне известны, — медленно и многозначительно произнес капитан Джекил, — в общих чертах по крайней мере некоторые подробности вашей злосчастной размолвки.

— Если так, — сказал Тиррел, и лицо его вспыхнуло, — вам должно быть также понятно, как тягостно для меня быть вынужденным беседовать на такую тему с человеком мне совершенно посторонним, мало того — другом и доверенным лицом того, кто… Но я не стану оскорблять ваших чувств, капитан Джекил, и потому постараюсь подавить свои. Словом, будьте любезны сообщить мне то, что вам поручено было мне передать, так как я вынужден отправиться нынче же утром на воды, чтобы уладить некое дело, близко меня затрагивающее.

— Если вы имеете в виду причину, помешавшую вам явиться на поединок с сэром Бинго Бинксом, — сказал капитан Джекил, — то все дело уже разъяснено, и инцидент может считаться исчерпанным. Я собственноручно сорвал оскорбительное для вас объявление и заявил, что отвечаю за ваше доброе имя перед всяким, кто вознамерился бы в нем усомниться.

— Сэр, — ответил до крайности изумленный Тиррел, — премного обязан вам за ваши добрые намерения, тем более что понятия не имею, чем заслужено мною ваше вмешательство. Признаюсь однако, что оно меня не вполне удовлетворяет: я привык сам защищать свою честь.

— Осмелюсь заметить, что во всех случаях задача эта для вас не трудна, — ответил Джекил, — особенно же в данном случае, так как вряд ли кто-либо возьмет на себя смелость выступить против вас. Может быть, мое вмешательство и явилось бы совершенно неуместным, если бы на меня не было возложено поручение, требующее конфиденциальной беседы с вами. По соображениям моей личной чести я и должен был выступить поручителем за вашу. Мне известна вся правда об этом деле от моего друга, графа Этерингтона, который всю жизнь должен благодарить небо, не давшее ему совершить тогда чудовищное преступление.

— Вашему другу, сэр, было за что благодарить небо, но еще больше было в его жизни такого, за что ему следовало просить у бога прощения.

— Я не духовное лицо, сэр, — живо возразил капитан Джекил, — но и меня учили, что это можно сказать о большинстве смертных.

— Не мне, во всяком случае, это отрицать, — сказал Тиррел, — но вернемся к тому, о чем мы говорили. Неужто вы взяли на себя смелость, капитан Джекил, сообщить всем и каждому подробности такого необычного поединка, как тот, что произошел между мною и вашим другом?

— Конечно нет, сэр, — ответил Джекил. — Я считал, что дело это крайне щекотливое и оба вы равно заинтересованы в том, чтобы оно не вышло наружу.

— Могу ли я узнать в таком случае, — сказал Тиррел, — каким же иным способом оправдали вы мою неявку на свидание, о котором мы условились с сэром Бинго Бинксом?

— Так как в обществе я хорошо известен в качестве джентльмена и человека чести, мне достаточно было, сэр, поручиться своим словом в моей личной осведомленности насчет того, что вы были ранены на поединке с одним из моих друзей, но что соображения осторожности требуют предать забвению подробности этого дела. Думаю, что никто не решится оспаривать мои слова или счесть мои заверения недостаточно удовлетворительными. А если в данном случае и нашелся бы чересчур уж недоверчивый человек, я найду способ удовлетворить его. Пока же вопрос о вашем изгнании из общества на водах разрешен самым лестным для вас образом. И сэр Бинго Бинкс, принимая во внимание свое участие в распространении столь оскорбительных для вас слухов, желает, чтобы о вашей с ним первоначальной ссоре теперь не было даже речи, и выражает надежду, что с обеих сторон последуют взаимное прощение и забвение всей этой истории.

— Честное слово, капитан Джекил, — ответил Тиррел, — вы и вправду вынуждаете меня признать, что я вам кругом обязан. Вы разрубили узел, который мне было бы весьма трудно распутать. Должен откровенно признаться, что, хотя я и решил во что бы то ни стало смыть наложенное на меня пятно, мне было бы очень нелегко оправдаться, не упоминая обстоятельства, которые, хотя бы ради памяти моего отца, следовало навсегда покрыть мраком забвения. Надеюсь, что друг ваш не страдает от последствий своей раны?