Нострадамус - Мишель Зевако

Он не закончил фразы. Но маршалу и сказанного было достаточно. Сент-Андре побледнел от охватившего его ужаса, однако гордость пересилила страх и придала ему энергии.

— Сир, — сказал он твердо, — вы уличаете в неслыханном и несуществующем преступлении убитого горем отца, стоящего у изголовья умирающего сына! Это недостойно ни короля, ни одного из Валуа!

Впервые в жизни Сент-Андре показал своему монарху, что он не просто знатный дворянин, что он — человек! Его слова задели Генриха за живое. Он протянул маршалу руку, которую тот, снова превратившись всего лишь в придворного, каким, по существу, всегда и был, с глубоким поклоном поцеловал, шепча:

— Ах, сир, вы удостаиваете меня такой чести, чтобы утешить…

— Какая злая судьба! — охватив голову руками, воскликнул король. — Господи! Но ты понимаешь, Сент-Андре, я хочу знать все, все!

— Сир, — ответил маршал, — сейчас вы узнаете правду. Посмотрите: Ролан открывает глаза!

— Отлично! — Генрих скрипнул зубами. — Раз так — допроси его сам! Потому что мне, хоть он и умирающий, не хватит мужества выслушать его и не придушить!

Генрих упал в кресло и принялся тяжело вздыхать, каждый его вздох звучал, как рыдание.

— Ролан, — наклонился к сыну маршал, — ты слышишь меня? Ты узнаешь меня?

— Да, — свистящим шепотом ответил раненый. — И еще я узнаю человека, сидящего вон там…

— Твоего короля, несчастный, твоего короля! Сир, он бредит! — поспешил оправдать сына Сент-Андре.

— Допрашивай его! — сурово приказал король.

— Ролан! Ролан! Наступает самый ответственный момент вашей жизни. Вы готовитесь предстать перед Господом нашим. Заклинаю вас: говорите правду. Кто похитил мадемуазель де Роншероль?

— Я! — ответил раненый.

Он приподнялся в постели: в последние минуты агония, как ни странно, иногда награждает умирающих приливом жизненных сил.

— Я! — диким голосом проревел он. — Да, я! А вот и он! Ах, он отнимает ее у меня! О, негодяй! Он убивает меня! На, получай! Подохнешь, как собака! Нет, это я умираю! Он убивает меня, он убил меня! О, сжальтесь, сжальтесь, бегите за ним, догоните его, арестуйте! Я же говорю: он украл ее у меня!

— Кто украл? О ком он говорит? — вспыхнул король.

— Боревер! Руаяль де Боревер! — словно услышав его вопрос, откликнулся умирающий.

— Опять он! — в бешенстве закричал Генрих. — О, горе, горе ему!

— Горе… — повторил, заметавшись в последнем приступе агонии, раненый все тем же страшным голосом. — Да, горе мне! Она любит его! Она его обожает, слышите?! А я… А меня… А меня она ненавидит! Она меня презирает!

Ролан сел, протянув вперед руки. Его взгляд пылал. Но внезапно он упал на подушки, вытянулся. Глаза и рот остались открытыми, но все было кончено.

Маршал и король вышли из комнаты. Они спустились вниз по лестнице, сгорбившись, взъерошенные, подавленные…

Десять минут спустя кавалькада галопом скакала к Парижу.

Часть восемнадцатая

СХВАТКА

I. Жилье для Флоризы

В Вилле-Котре Флориза смогла часок отдохнуть в доме одной дамы по фамилии де Туранж: великий прево оказал этой женщине в прошлом году важную услугу, и она считала себя обязанной ему. Дама оказалась признательной, щедрой и — главное! не слишком любопытной. Она не задала девушке ни единого вопроса: ни по поводу странного состояния ее костюма, ни насчет не менее странного всадника, дожидавшегося у ворот поместья, — ни одного вопроса, хотя весьма странно выглядел этот неожиданный визит вообще. Она просто предоставила в распоряжение гостьи свои шкафы и сундуки, а потом, когда Флориза переоделась и высказала намерение немедленно покинуть гостеприимную хозяйку, приказала запрячь лошадей в свой дорожный экипаж.

В полдень экипаж в сопровождении скакавшего верхом Руаяля де Боревера въехал в столицу королевства через ворота Сен-Дени. Флориза сказала: «Отвезите меня к отцу!» И Руаяль направился в сторону резиденции великого прево, ни на минуту не задумавшись о том, чем ему грозит появление там. А он ведь рисковал жизнью в еще большей степени, чем в Пьерфоне! Но он думал только о предстоящей разлуке с Флоризой. И если бы даже он точно знал, что во дворе резиденции для него уже воздвигнут эшафот, он все равно поехал бы туда: ведь этого хотела Флориза! Любовь творит и не такие чудеса…

«Вот уже второй раз я спасаю жизнь и честь дочери великого прево, — думал юноша. — Странно, что именно я! Отец, наверное, уже оплакивает ее… Да, вы, тот, кто вешает и сжигает людей на костре, вы, наверное, плачете сейчас, потому что вы ее любите! Любите девушку, которую я и сам люблю больше жизни! Ну, хорошо, не плачьте: вот он я, и вот она… Эй, стража! Держите его! Арестуйте этого разбойника! Так вы прикажете? Ни с места, господа! Стойте, сударь! Потому что сейчас в моих руках не Флориза, в моей руке отличная шпага! Ах, черт побери, вы сами на это напрашивались, адское отродье!»

Он скрипнул зубами.

«Интересно, о чем он думает? Какие мысли его тревожат?» — беспокоилась Флориза, сидя в глубине экипажа, но не спуская глаз с юноши.

Экипаж остановился перед резиденцией великого прево. Руаяль де Боревер спешился. Флориза задрожала. Ее сердце кричало, совсем как там, у замка Пьер-фон: «Не ходи туда, там опасность, там тебя поджидает смерть! Отвези меня, куда хочешь, ведь я принадлежу тебе одному!» Но Флориза была храброй, мужественной и упорной девушкой, она умела заглушить крики своего сердца и прямо посмотреть в лицо опасности. Не потратив ни секунды на колебания, она решила: «Если отец не примет Руаяля как сына, я умру вместе с любимым!»

— Господа, — сказал Боревер, поклонившись двум охранникам, — я хотел бы переговорить с господином великим прево!

— Нет тут больше никакого великого прево, — ответил один из стражников. — Король пока не назначил никого на место сеньора Роншероля…

— А сам господин де Роншероль… — ничего не понимая, пробормотал юноша.

— Квартирует теперь в Шатле! Хотите с ним поговорить — идите туда…

— Арестован! — прошептал Боревер с ужаснувшей его самого надеждой.

Но в ту же секунду за его спиной раздался крик, от которого охватившая Руаяля радость пропала, как не было. Флориза! Флориза все слышала! Флориза дрожала, побледнев от страха, потому что она-то хорошо знала: из тюрьмы Шатле выходят только мертвыми! Руаяль де Боревер исподлобья взглянул на девушку, потом подошел к экипажу.

— Вы слышали, да?

— Мой отец погиб! — плакала Флориза. — Когда великого прево бросают в Шатле, это делают только для того, чтобы забыть о нем навеки… А если оттуда выходят, то только для того, чтобы подняться на эшафот…