Песня моряка - Кен Кизи

— Ты больной, Альтенхоффен, — заключила она. — И по-моему, ты болен неизлечимо.

Альтенхоффен прямо расцвел от удовольствия, получив этот комплимент из уст Свирепой Алеутки.

— Я выпускаю шесть экземпляров — один оригинал и пять копий. А заглавные буквы я вырезал из картофеля. С вас десять долларов.

— Десять долларов?

— Херки продает каждую картофелину по доллару, — пояснил Альтенхоффен. — Ой-ой-ой, смотрите! Радист собирается сообщать утренние новости. Газету оставьте себе. Я пришлю вам счет.

И он, размахивая записными книжками, ринулся вверх по склону. Алиса опустила стекло и прислушалась. Радист вылез из единственного отверстия резервуара с вахтенным журналом в руках. Он был странным маленьким существом с колючими волосами и в непривычном для него солнечном свете напоминал ехидну, выманенную из норы. Он откашлялся и начал читать:

— С восьми до девяти утра цитирую: обычные вещи… железная дорога в Портленде заблокирована без… происходит что-то не вполне понятное… на связи рыжий негр, на связи рыжий негр… Лейтонвилль мы начали есть му-му-мулов. Конец цитаты. — Он перевернул страницу. — С девяти до десяти утра цитирую: Холера холера помогите помогите это я шучу ха-ха-ха пришлите шлюх…

Алиса послушала, сколько у нее хватило сил, а потом решила, что подобные сообщения не стоят напряженного ожидания. Она села в машину и нажала сцепление. Джип тронулся с места. Теперь так заводить машину казалось самым разумным. Вернувшись в мотель, она наткнулась на все семейство Йоханссенов в полном составе. Не хватало только Шулы. Они выстроились перед своими тремя коттеджами со всеми ящиками и узлами точно так же, как в день своего появления месяц назад. При виде Алисы вперед вышла шестилетняя Нелл.

— Мы съезжаем, миссис Кармоди. Мы все убрали, так что все блестит как новенькое.

— Не сомневаюсь, Нелл. Но почему вы съезжаете? Вы можете оставаться здесь сколько захотите.

— Дедушка говорит, что пора возвращаться к старой жизни.

— Передай своему дедушке, что я его прекрасно понимаю. Думаю, многие из нас хотели бы к ней вернуться. Однако, боюсь, вам будет нелегко найти человека, который сможет отвезти вас обратно в Баффинс.

— Дедушка это знает, миссис Кармоди. Он понимает, что мы оказались в ловушке со всеми остальными. Он хочет подыскать нам место здесь. Где-нибудь на берегу, где он сможет ставить мережку и наблюдать за жизнью животных.

Алиса улыбнулась.

— Кажется, я знаю такое место: симпатичный большой вигвам прямо на берегу. Его хозяина сейчас нет, правда, у вас могут возникнуть сложности с котом. Скажи им, чтобы собирались — поедем и посмотрим, подойдет ли он вам. А где твоя сестра?

Девочка покачала головой.

— Она ушла от нас. Она теперь живет в церкви.

— В церкви? Я думала, церковь закрыта с тех пор, как с отцом Прибыловым случился удар.

— Поэтому она и живет там. Эй! Эй, идите сюда! — и она двинулась через двор, хлопая в ладони и раздавая указания своим родственникам, как озабоченная маленькая наседка. — Тьалсу сан-сан!

Пока Йоханссены грузили в джип свои узлы и коробки, Алиса достала листок Альтенхоффена и принялась его изучать. Это был список пропавших без вести судов и членов экипажей с подробным рассказом о наиболее известных персонажах:

По-прежнему никаких известий о знаменитостях!

Точно так же как во вторник 3-го числа остается неизвестным местонахождение всемирно известного кинорежиссера Герхардта Стебинса и знаменитого активиста движения за сохранение окружающей среды Исаака Соллеса. Также пропали без вести выдающийся капитан Майкл Кармоди, Арч и Нельс Каллиган и уроженец здешних мест продюсер Николай Левертов…»

Активист и уроженец. Алиса улыбнулась. Им бы понравились эти определения. Как и мистеру выдающемуся капитану. Она попробовала рассмеяться, но смех застрял у нее в горле, садня и раздирая его. Она прикусила губу, чтобы ослабить боль, но та стала только еще сильнее. Алиса прерывисто вздохнула и повернулась к морю, прикрытому капюшоном тумана. На глаза ей навернулись слезы ярости. «Ах ты склизкая тварь, неужто ты наконец заманила в свою ледяную пизду всех моих мужчин? Всех! Отца, сына, мужа, любовника — всех! Ах ты синюшная потаскуха-разлучница — уж меня ты не обманешь! Я никогда тебе не верила. И какими бы эпитетами тебя ни украшали восторженные поэты, я не склоню перед тобой головы. Я знаю твое истинное обличье. Ты никакая не царица. И если бы я могла до тебя добраться, хитрожопая блядь…»

— В конце концов эти качели вверх-вниз мне уже надоели, и твое присутствие, касатик, тоже не доставляет мне особого удовольствия.

Гигантский кальмар уже в течение нескольких часов покачивался на волнах рядом с Айком. Глаза у него были размером с колесо, и насколько мог судить Айк, тварь уже по меньшей мере раз пять прикидывала, насколько велик катер. Никаких враждебных намерений кальмар пока не выказывал, он просто искоса наблюдал за Айком своим огромным печальным глазом.

— Что ты на меня пялишься? — голос прозвучал хрипло и надрывно. — Ты что думаешь, если б я знал ответ, я бы тут качался вверх-вниз? Проваливай!

Тук-тук.

— Эй, отец! Можно войти? — спрашивает девичий голос.

Отец Прибылов отвечает протяжным стоном. С того самого момента, как его нашли Дворняги, его непрестанно осаждают сочувствующие прихожане, каждый раз отвлекая от внутренней сосредоточенности как раз в тот момент, когда перед ним начинает вырисовываться что-то исключительное. Стук продолжается.

— Хорошо, — стонет он. — Войдите, если вам так надо.

До него доносится запах печенки, лука и резины. Это признак того, что припортовая ребятня принесла ему что-то подкрепиться. Он знает этих ребят. Это заблудшие овцы среди его паствы. Однако бойкий девичий голос ему незнаком.

— Да благословит тебя Господь, отец. Мы с друзьями пришли тебе помочь.

— Спасибо. Со мной все в порядке. У меня есть все необходимое. И мне надо побыть одному…

— Конечно. Мы знаем. Мы хотим помочь в церкви. Продавать свечки. К тому же я могу читать катехизис, если вы не возражаете против иезуитов. Но сначала позвольте я взгляну…

И прежде чем он успел возразить, теплые руки обхватили его холодеющие скулы, и он ощутил сладкое дыхание всего в нескольких дюймах от своего лица. Священник не мог видеть ее глаз, но каким-то образом они притягивали к себе его блуждающий взгляд и не отпускали его. Его разъеденные катарактой зрачки сузились и сконцентрировались.

— Ой-ой-ой, отец. Похоже, вам пришлось несладко. Поэтому лучше подкрепитесь. А мы пойдем делать свечки.

И она вложила в его восковые пальцы кусок еще теплого мяса. Когда посетители вышли из кельи, отец Прибылов поднес его ко рту и принялся задумчиво сосать. Девушка оказалась права. Ему явно становилось лучше. И ее сеанс исцеления тоже пошел ему на пользу. Цвета становились все отчетливее, взгляд концентрировался. Картинка перед глазами приобретала все более ясные очертания — теперь он уже не сомневался в том, что это распятие. Или тотемный столб с буревестником, у которого были распростерты крылья. Впрочем, особой разницы между ними не было. Силуэт был всего лишь экраном дисплея. Священник энергичнее взялся за печенку. Следующая пара картинок показалась ему символом удачи. Это были карты. Без всякого сомнения. Карточные рисунки. Он не знал, ни к какой они относятся игре, ни что означают сделанные на них изображения, но и это не имело никакого значения. Он никогда не участвовал в покерных вечерах ПАП после того, как они были узаконены, и единственные карты, которые он когда-либо держал в руках, были карточки лото бинго. Дело было совсем не в том, что означало это видение, а в том, что оно было отчетливым и ясным.

Две картинки возникли перед его глазами, отчетливо и ясно, словно какой-то святой призрак протягивал ему иконы: большой красный туз червей справа и валет пик слева. Славься, Дева Мария. Это было куда интереснее, чем бинго.

Небо снова начало темнеть, а одинокий кальмар по-прежнему никуда не уплывал. Порой он подплывал настолько близко, что начинал покачиваться на волнах синхронно с катером. Однако в основном он предпочитал оставаться на расстоянии противофазы, так что когда катер поднимался на гребне, кальмар опускался вниз. А когда Айк проваливался вниз, он тоскливо посматривал на него сверху. Айк уже не опасался того, что он обовьет его своими щупальцами и утянет на дно, но боялся, что тот может рухнуть на него с очередного гребня волны, которые становились все больше. Даже когда окончательно стемнело, Айк продолжал чувствовать, как нарастает волнение. Порой проваливаясь в очередной кратер, он физически ощущал близость водяных стен, окружавших его со всех сторон, а потом его начинало поднимать вверх, все быстрее и быстрее, пока он не взлетал на вершину, как алеутский младенец, подбрасываемый на одеяле. А потом, казалось, проходила целая вечность, прежде чем катер снова начинал опускаться вниз.