Милорадович - Александр Бондаренко

«Подъезжая к заставе, я посылаю парламентеров, чтобы они заставу сдали. Ко мне выскочил французский подполковник с криком: "Retierez-vous! L'armistice est signe"[1488]. Я отвечаю, что беру сейчас заставу силой, ибо о перемирии я ничего не слыхал. С двумя батальонами Малороссийского полка я, прогнав французских стрелков штыками, вхожу в заставу. В это время слышу сзади меня уже русский крик: "Перемирие подписано! Повелено остановиться!"»[1489]

«Гордый Париж, со всеми своими замками, храмами, дворцами, палатами и садами, на необозримом пространстве лежащий, представился глазам удивленных победителей. Гром битвы и общее "ура!" всех соединенных войск наполнили окрестности бранной грозой и шумом, которого они с самых давних времен не слыхали. Множество пушек взлетело на холмы и направилось прямо на столицу. Огненная буря готова была понестись на разрушение сомнением и ужасом волнуемого града. Ударил последний час, и острый меч вознесся над главой его… Но при грозном течении гремящих строев, в дыму и в пламени жестокого боя, когда ничего не слышно было, кроме громких восклицаний победителей и глухого стона побежденных, вдруг настала торжественная минута глубокой тишины: страждущее человечество возвысило голос свой. Сей голос достиг до сердца управлявшего судьбой браней государя и подвигнул его к милосердию. Александр I изрек великое слово благости — помилование! И тысячи храбрых опустили оружие — и Париж спасен!!!»[1490]

«Не меч, но мир» принесли в столицу Франции русские воины, полтора года тому назад видевшие пожар Москвы, разорение многих российских городов.

«Наконец император Александр сел на лошадь, сопровождаемый многочисленной свитой русских и союзных генералов, в недальнем расстоянии на пути присоединился к нему король Прусский, и оба Государя въехали в Париж. Улицы наполнены были народом, который заглушал всё своими радостными восклицаниями… Мы вошли в ворота и, пройдя все бульвары, Государи остановились в Champs-Elysees, где пропустили церемониальным маршем все войско; шествие сие было самое великолепное и торжественное, оно продолжалось до вечера, даже деревья в аллее были унизаны любопытным народом»[1491].

Париж принадлежал союзникам; и венценосные главы вступили в него, окруженные своими войсками, в следующем порядке: прусская гвардейская кавалерия, легкая гвардейская кавалерийская дивизия, австрийские гренадеры, гренадерский корпус, 2-я гвардейская пехотная дивизия, прусская и баденская гвардия, 1-я гвардейская пехотная дивизия, 3-я и 2-я кирасирские дивизии и, наконец, 1-я гвардейская кирасирская дивизия с артиллерией. В таком порядке взошли войска наши в Париж через Монмартрское предместье и в Елисейских Полях прошли церемониально перед монархами.

В этом построении — весь Александр! Почему пруссаки шли перед нашими лейб-гусарами и гвардейскими уланами? Почему преображенцы и семеновцы следовали за баденскими гвардейцами? Построение явно не по заслугам — так что, уничижение паче гордости? Царь старательно подчеркивал, что выполнял исключительно союзнический долг и обязательства перед народом Франции.

«Это было дней через пять или шесть после нашего вступления в Париж. Я смотрел на него из окна "Hotel Mirabeau". Д'Артуа[1492] ехал верхом, в мундире национальной гвардии. Свита его была весьма немногочисленная; из русских генералов заметил при нем только одного Милорадовича. Никакого на улицах не стояло войска и не провожало его, только толпа мальчишек бежала за его свитой…» — записал гвардии штабс-капитан Жиркевич, впервые встреченный нами выпускным кадетом в 1805 году[1493].

«Кто бывал в Париже, тот знает, что там почти птичьего молока можно достать, только были бы деньги, а деньги были розданы по повелению императора Александра Павловича чуть ли не накануне в размере двойного и тройного жалованья за все три кампании — 1812, 1813 и 1814 годов. Можно себе представить, каков поднялся кутеж в занятой нами неприятельской столице. Все разбрелись, не приходили в казармы и на квартиры по несколько дней сряду. Оставались при должности только несчастные дежурные офицеры»[1494].

«В 1814 году в Париже, нуждаясь в деньгах, граф Милорадович просил императора Александра о выдаче ему жалованья и столовых денег его за три года вперед. Просьба его была удовлетворена, и до выезда графа Милорадовича из Парижа деньги были израсходованы»[1495].

Служба в Париже была та же, что и в Петербурге: разводы с караулами, учения и смотры. Свободное время проходило среди удовольствий и развлечений.

31 марта (12 апреля) «Российская армия, разделенная на 5 корпусов, оставила свои бивуаки под Парижем и перешла на временные квартиры»[1496].

«Через пять дней город избавлен был по силе капитуляции от всех издержек касательно содержания войск, отчего бедные полки, стоявшие на бивуаках перед городом, предметом стольких трудов и усилий, в виду величайшего изобилия терпели нужду, ибо жители продавали им самые нужнейшие жизненные потребности за неумеренную цену»[1497].

Читаешь все это, и «пепел Москвы стучит в мое сердце»! Однако не могли же русские уподобляться французским варварам или своим союзникам, спешащим отомстить за недавнее национальное унижение…

Только беззаветная преданность своему государю могла удержать войска от мщения. Несмотря на двухлетний поход, сопряженный с неимоверными трудностями и лишениями, вид гвардии был блистательный. Лорд Лондондерри[1498] заявлял: «Все, что можно сказать о русской гвардии, было бы ниже истины; их вид и вооружение удивительны. Когда подумаешь, что они претерпели, что часть людей прибыла с границ Китая и в короткое время прошла пространство от Москвы до Франции, то исполняешься каким-то ужасом к исполинской Российской империи».

Другой, более лестный для военных, отзыв дал авторитет в военном деле Веллингтон[1499]; когда его спросили, что ему больше нравится в Париже, он ответил: «Гренадеры русской гвардии».

«На похвалы Веллингтона устройству русских войск император Александр во всеуслышание отвечал, что в этом случае он обязан иностранцам, которые у него служат»[1500]. Оставим без комментариев!

А вот картинка «военных нравов», касающаяся любимого Михаилом Андреевичем Павловского гренадерского полка, теперь причисленного к гвардии.

«Гренадерские шапки Павловского полка нередко обращали на себя внимание многих из лиц союзных войск своей особенной формой, и некоторые из них сомневались в удобстве их для боев и походной жизни. Такие заявления, вероятно, дошли до императора, который предложил было заменить их киверами.