Ветер в его сердце - Чарльз де Линт

— Не такая уж я и беспомощная старуха, — нахмурилась художница.

— Продолжай в том же духе, и я сделаю так, что тебя еще месяц отсюда не выпишут, — пригрозил Мэнни.

— Видите, что приходится терпеть? — немного театрально воскликнула Эгги, обращая к Лие.

— Так вы серьезно? — спросила та. — Вы не против, чтобы я у вас пожила? Должна вас предупредить, я не умею водить машину.

— Я тоже, — пожала плечами художница. — Но для этого в резервации и растет молодежь — чтобы старуха вроде меня могла добраться, куда ей надо, в любое время.

Мэнни рассмеялся и кивнул:

— Вас подвезет один из псовых братцев Рувима. Я договорюсь.

Теперь настал черед сеанса безмолвной связи Лии и Марисы. Писательница видела, что в глазах подруги отражается ее собственное воодушевление. Она поверить не могла своей удаче. Получить возможность жить в пустыне, сблизиться с Эгги, любоваться на досуге ее картинами!

— Это было бы просто замечательно, — наконец произнесла писательница.

— Эгги собираются выписать сегодня днем, — сообщил Мэнни. — Не могли бы вы поехать туда пораньше — проверить дом, составить список продуктов?

— Конечно, — ответила Лия, но тут же вспомнила о назначенной встрече. — Правда, днем я должна встретиться с Эрни. Мы договорились вчера… Надеюсь, он поможет мне в одном исследовании, которое я хочу провести.

— Я ему все передам, — отозвался Мэнни. — Наверняка он будет только рад заглянуть к Эгги.

— Скажи ему, что он приглашен на ужин, — кивнула художница. — От угощения он еще никогда не отказывался.

Часом позже, распрощавшись с Марисой, Лия забралась в кабину старенького пикапа, за рулем которого сидел паренек по имени Джек Молодое Дерево — племянник Рувима, о котором упоминал Мэнни, и один из его псовых братцев. После всего пережитого писательница ни секунды не сомневалась, что Джек на самом деле способен превращаться в собаку.

Ей очень хотелось расспросить об этом парня. Да что уж там, у писательницы нашлась бы сотня вопросов для каждого, кто бы с ней ни заговорил. Однако стоило им свернуть с шоссе на грунтовку, разговор вести стало невозможно: грузовичок так трясло и мотало на ухабах, что Лия сочла за благо следить, как бы не впечататься в приборную панель подбородком или не треснуться темечком в потолок, и дать водителю сосредоточиться на езде.

Разборка на колесе стихий Белой Лошади

1. Стив

Морагу отправляет меня за водой. Когда я возвращаюсь от колодца к кострищу с двумя ведрами — одним полным, другим пустым, как шаман и велел, — он старательно копает под красной скалой на гребне, возвышающемся над пустыней и далеким городом. У небольшой кучи земли лежит ворох веток. Нет, не веток, понимаю я, подойдя поближе, — это засохшие ребра карнегии, переломанные на части. Я ставлю ведра рядом.

— Теперь нарежь зубровки, — говорит Морагу, не оборачиваясь. — И чем длиннее, тем лучше.

— Это еще зачем?

— Связывать кости.

Я ожидаю от него дальнейших объяснений, однако он картинно игнорирует меня. Все-таки иногда я с ностальгией вспоминаю те дни, когда приходился ему боссом, а он еще не стал шаманом.

Что ж, я достаю складной нож и плетусь на жатву зубровки, что Эгги выращивает возле колодца. Под посевы отведен довольно приличный участок, радующий глаз яркой зеленью — время от времени я сам его поливаю. Я срезаю несколько небольших пучков, не забывая воздать благодарность и растениям, и художнице.

По возвращении я вижу, что у нас появились зрители: с пяток собак Эгги и с десяток ворон, прогуливающихся вдоль гребня или разместившихся на ветках деревьев. А прямо над нами лениво выписывает круги ястреб. Обычные вороны тоже кружили бы в небе, не давая ему покоя, однако большинство черных с серым пернатых созданий из Желтого каньона — майнаво. Во всяком случае, так утверждает Морагу, и тут спорить с ним я не берусь. Согласно сказкам, что рассказывают у костра, майнаво называют ястребов «тио», то есть «дядюшка», и обращение это почтительное. Очевидно, «дядюшки» обладают немалым влиянием, и майнаво стараются лишний раз им не докучать. Собственно, по этой причине вороны сейчас и держатся внизу, а не мечутся суматошно по небу.

Под руководством Морагу я заплетаю стебельки в веревочки и завязываю концы, чтобы они не разошлись. А затем с помощью этих веревок связываю ребра карнегии в грубое подобие скелета высотой сантиметров сорок.

Теперь мне понятно, что шаман подразумевал под «костями».

Морагу окидывает взглядом ворон:

— Ни у кого случайно не заначено вороновых перьев?

Одна из птиц срывается с ветви карнегии и летит на север.

— Мне нужно четыре! — кричит ей вслед шаман.

— Четыре? — переспрашиваю я.

— Ну конечно, — кивает он. — Священное число.

В ожидании вороны я, следуя наставлениям Морагу, наполняю пустое ведро накопанной им землей и добавляю воды. На поверку местная почва оказывается глиной: сухие комочки расходятся в жидкости, образуя вязкую грязь.

— Слишком много воды, — замечает шаман.

Я послушно добавляю еще сухой глины и замешиваю массу пальцами, стараясь добиться требуемой густоты. Пока я вкалываю под палящим солнцем, Морагу нежится в тени скалы, закинув руки за голову и поглядывая на меня из-под полуопущенных век. Собаки пристроились рядом с шаманом и, похоже, задремали. Вороны вовсе не обращают внимания на жару — болтают между собой и наблюдают за процессом, — а у меня рубашка липнет к спине.

Когда глина становится достаточно густой, шаман подает голос:

— Нужно добавить в смесь что-то от тебя. Слюна подойдет, но кровь была бы лучше.

— А это за каким чертом?

— Чтобы создать связь между тобой, вороновой сестрой и глиняной куколкой, которую ты ваяешь.

Он поднимает голову и не сводит с меня взгляда, и тогда я плюю в ведро. Резать себя я не собираюсь, коли в том нет необходимости.

— Еще!

Я снова плюю.

— Должно хватить.

Я снова принимаюсь замешивать глину. И как раз когда Морагу выражает удовлетворение достигнутой консистенцией, возвращается ворона с четырьмя длинными черными перьями. Шаман благодарит птицу и обращается ко мне:

— Так, меж тем мы стремительно приближаемся к точке невозврата. Ты по-прежнему уверен, что хочешь завершить?

— Я же сказал, что сделаю это.

— Ну да, сказал.

Я начинаю прилеплять глину к каркасу из карнегии, даже не пытаясь придерживаться реалистичности. По ходу дела Морагу наставляет меня не забывать думать о Ситале и воображать, будто каждый добавляемый мною комок глины — это призыв к ней.

— Выглядит неплохо, — подытоживает он.

Может, и неплохо, но точно не обаяшкой.

Шаман втыкает в головку куклы четыре пера наподобие венца вождей. Я