Факел - Уилдер Пенфилд

Низкорослый силач Сосандр заметил Гиппократа и поспешил ему навстречу. У старшего сына Гераклида была большая красивая голова с высоким лбом, мохнатые брови и аккуратно подстриженная квадратная борода. Но эта голова была всажена в самые плечи короткого изуродованного туловища. Длинные сильные руки и ноги делали его похожим на корявый древесный ствол с могучими ветвями. Однако те, кто узнавал его поближе, скоро забывали о безобразном горбе, покоренные ясным умом, добрым, отзывчивым сердцем и веселым остроумием этого человека.

Братья обнялись, а затем Сосандр положил огромную ладонь на плечо Гиппократа и, прищурясь, посмотрел на него снизу вверх.

— Нам сегодня пришлось без тебя трудно. У меня в палестре перебывало много больных — даже в Селимбрии, где я учился гимнастике у Геродика, я не часто видел столько людей, одновременно проделывающих лечебные упражнения. Твоя слава привлекает на Кос жителей дальних областей, а когда они попадают сюда, я вылечиваю их за тебя своей гимнастикой! — Улыбнувшись брату, он воздел к небу руки, длинные и волосатые, как у огромной обезьяны. — Уезжая, они поют тебе хвалу, а обо мне помалкивают. А затем торопятся принести богатые жертвы в храме Асклепия, так ничего нам и не заплатив!

— Пожалуй, ты прав, — засмеялся Гиппократ. — Я беседую и пишу, ты лечишь, а похвалы и вознаграждение достаются нашему предку Асклепию. Однако твоя гимнастика излечивает далеко не от всего. Сегодня утром я как раз наблюдал такой случай. Две женщины — признаки болезни заметны у дочери, но причину ее, как мне кажется, надо искать в матери.

— Женщины! — проворчал Сосандр. — Советую тебе не ломать голову над этим случаем. Человек может сравняться в философии с Анаксимандром и Сократом. Может превзойти в математике Пифагора, а во врачевании — Алкмеона, но о женщинах он все равно ничего знать не будет. Есть вещи, недоступные пониманию мужчин. Так мне сказала утром жена.

Смеясь, сыновья Гераклида приблизились к кружку, расположившемуся под развесистыми ветвями платана. Все сразу замолчали.

— Привет вам, — сказал Гиппократ. — О чем вы спорили?

Подалирий, крупный мужчина с коротко подстриженной седой бородой, весьма серьезно относившийся к своим обязанностям старшего асклепиада, сказал:

— Видишь ли, Гиппократ, Пиндар говорит о священной болезни такие вещи, которым я просто не могу поверить. Кроме того, учитель, в приемной тебя ждет молодой чужестранец, он хотел бы, чтобы ты поговорил с ним сегодня. Он приехал к тебе из Иерусалима лечиться от этого самого недуга.

— Сначала выслушаем его, — сказал Гиппократ, — а к вашему спору вернемся позже.

Он опустился на скамью своего отца, прислонившись к огромному стволу. Подалирий и Сосандр сели возле, а остальные расположились на каменных скамьях, поставленных полукругом. Когда слуга привел чужестранца, Гиппократ улыбнулся ему и сделал знак приблизиться.

— Стань вот здесь и расскажи нам о себе: на что ты жалуешься, как начался твой недуг. Мы поможем тебе, если это будет в наших силах.

Молодой человек послушно стал на указанное место, и его осветили последние лучи заходящего солнца. Он поклонился низко, как кланяются на Востоке, коснувшись земли полой богато украшенного плаща. Черты его лица были грубоваты, но красивы, черная борода подстрижена по персидской моде.

Подалирий, подойдя к нему, сказал:

— Сними плащ и отдай его мне.

Молодой человек повиновался, и старший асклепиад продолжал:

— А теперь сними хитон. — И заметив, что тот заколебался, добавил резко: — Варвары стыдятся наготы, а греки нет… Вот так-то лучше. Набедренной повязки можешь не снимать, если тебе так удобнее. — Тут Подалирий кивнул и закончил почти с улыбкой: — А теперь расскажи учителю, что с тобой и как ты заболел.

Молодой человек, на чьих щеках проступил румянец гнева, теперь произнес медленно и с достоинством:

— Вы, греки, называете варварами всех, кому греческий язык — не родной. Но у нас, евреев, были пророки и мудрецы задолго до Гомера. Я не закрываю глаз на величие Эллады. Но я книжник и помню также о нашем прошлом величии, помню, что наш народ избран Иеговой.

— Прекрасно сказано, юноша, — заметил Гиппократ. — А теперь расскажи мне подробно про свою болезнь. Только говори попроще.

— Мне двадцать два года, зовут меня Никодим, — ответил молодой чужестранец, выговаривая греческие слова чуть гортанно, с восточным акцентом. — Я приехал из Иерусалима. Мы, люди колена Иудина, вновь воздвигаем его стены и храм господа нашего. Может быть, ты знаешь, что мы вернулись в родную землю после ста сорока лет пленения. Когда я был еще мал, мой отец оставил персидскую столицу и последовал за великим пророком Неемией а Иерусалим. Он взял меня с собой. Путь был долгим и трудным, и еще в дороге я вдруг заметил, что время от времени ощущаю какой-то дурной запах. И очень удивился, узнав, что, кроме меня, никто его не чувствует. Иногда после этого я испытывал мучительный страх и что-то начинало давить вот здесь. — Он провел ладонью по животу снизу вверх. — А в тот день, когда мы добрались до Иерусалима, я потерял сознание и упал на землю — это рассказал мне отец. Сам же я помню только, что вновь ощутил это таинственное зловоние и страх. А дальше — мрак. Перед этим я очень устал. Нам негде было ночевать. Люди колена Иудина, вернувшиеся раньше нас, не обрадовались нам, как вновь обретенным братьям. После этого у меня было много припадков. Первосвященник сказал, что в меня вселяется злой дух. Говорят, я иногда хожу и совершаю странные поступки, но я не сознаю, что совершаю их. Может быть, я согрешил против бога. Может быть, он карает меня за это. Так утверждают все. Но я молился об исцелении и не был исцелен. После возвращения в Иерусалим мой отец разбогател, торгуя с Тиром, и я побывал во многих городах, но им одни врачеватель не сумел меня вылечить. Наконец один мудрый милетский лекарь сказал: «Поезжай к Гераклиду и его сыну, прославленному Гиппократу». — Тут молодой человек посмотрел прямо в лицо Гиппократу. — И вот я приехал. Помоги мне! Люди сторонятся меня, словно я нечист или опасен. Я отвержен, я проклят.

С жестом отчаяния он упал на колени и поцеловал руку Гиппократа. Тот мягко отнял ее и покачал головой.

— В тебя не вселяется злой дух. И никакие обряды тебе не помогут. Не жди от нас чудес. Но мы сделаем для тебя все, что в наших силах. А теперь иди.

Никодим встал.

— Что же мне делать? — спросил он.

— Ты должен есть полезную пищу, — улыбнулся ему Гиппократ. — И не пить вина. Ты должен спать как можно больше. Ты снимешь спою щегольскую одежду и будешь усердно заниматься гимнастикой с моим братом Сосандром — вот с ним. Мышцы у тебя дряблые. После этого мы внимательно обсудим, чем еще можно тебе помочь. А сейчас иди.

Повернувшись к Подалирию, он добавил:

— Кликни слугу. Впрочем, погоди. — И, попросив Никодима подождать, Гиппократ подозвал к нему остальных асклепиадов.

— Поглядите на этого человека внимательно, — сказал он. — Когда он говорит или улыбается, правая половина его лица движется меньше левой. А правая рука чуть-чуть меньше левой. Ты левша? — Никодим удивленно кивнул, и Гиппократ продолжал: — Заметьте также, что у него на левой ноге след глубокого ожога… Ты упал в костер?

— Да, учитель. Мне сказали, что во время припадка я сел прямо в огонь. Но боль я почувствовал, только когда очнулся.

— Еще один вопрос. Что рассказывал тебе отец о твоем рождении и младенческих годах?

— Он говорил, что я родился заморышем и долго не мог пошевелить правой рукой. Но когда мне исполнился год, я уже стал крепким и здоровым ребенком. Если бы я родился в семье грека, отец, возможно, бросил бы меня в лесу. Мне повезло, что я еврей! — С этими словами он посмотрел на Подалирия.

— Хорошо сказано! — засмеялся Гиппократ. — Ты себя в обиду не дашь, как я погляжу. А теперь иди.

Но Никодим не тронулся с места. Его глаза стали странно неподвижными. Он стоял, глядя в пространство, и лицо его исказилось, словно от ужаса.

— Наблюдайте внимательно, — сказал Гиппократ, вставая.

Никодим прижал ладони к животу. Он чмокал губами, как будто стараясь что-то проглотить. Потом стал дергать набедренную повязку и сдвинул ее, а изо рта у него потекла слюна. Вдруг ноги его подкосились, он тяжело опустился на землю и замер. Все молчали.

Через некоторое время Никодим поглядел по сторонам и сделал неуклюжую попытку подняться. Подалирий помог ему встать. Молодой человек бормотал:

— Я сам… я сам… не трогай меня. — Он осмотрелся, начиная понимать, что произошло. — Я… у меня… у меня был припадок. Вы видели?

— Бедняга… Да, мы видели, — ответил Подалирий, уводя его.

Гиппократ молча расхаживал взад и вперед под деревом. Затем он остановился и поглядел на остальных.