Незапертая Дверь - Роксолана Коваль

Заметив время, я положила книгу в сумку и отправилась в путь. Солнце едва взошло, а жарило уже вовсю. Спасал только прохладный ветерок и сырая тень плакучих ив. В запасе от обещанного часа оставалось двадцать минут, когда я была в трех шагах от дома Алика. Меня покалывали нервозность, нерешительность, сомнения. После вчерашнего встречаться с очкариком не очень-то хотелось. К тому же, опасалась, что и его затянет, если он возьмется обследовать книгу на возможное содержание в страницах специфического состава. Какого-нибудь глюко-дуратысама-натрия. И все же посчитала, что других вариантов докопаться хотя бы до подобия истины, у меня нет. И, возможно, не представится. Это если, конечно, Алик окажется в состоянии помочь мне в этом деле.

— Здравствуй, Надя, — услышала я за спиной в тот момент, когда порывалась достать книгу и отключиться на оставшиеся пятнадцать минут.

Повернувшись, я взглянула на стоявшего рядом Костю. Узнала его исключительно по белой рубашке, черному галстуку. С гладко зачесанными волосами, в солнцезащитных очках, он показался мне совсем другим. Какая странность встречаться в разных концах большого города.

— Каким сквозняком тебя сюда задуло?

— У меня здесь дела. А что ты?

— И у меня здесь дела!

Ага, разбежалась тебе обо всем докладывать, когда ты скрытничаешь, лепишь из себя партизана. Ну давай, спрашивай уже то, зачем, собственно, подошел. Ведь по очкам вижу, что тебя интересует Либра! Только не знаешь, как подкатить, воздыхатель.

— Как дела? — издалека начал Костя, и мне его стало жаль. Эх, Либра, моя роковая Клеопатра, что ты делаешь с парнями?

— Нормально.

— Помирилась с подругой?

— А мы и не ссорились, — улыбнулась я. Наконец-то, осмелился. Еще немного, и лопнул бы от любопытства!

— А она как поживает?

— Лучше всех, как всегда. Окрылена новым чувством.

Что, съел? Приятного аппетита. Ну вот, только ее здесь не хватало!

— Приветик! Вот так совпадение! — подошла к нам Лариска, улыбаясь застывшей, зубастой улыбкой манекена. — Видно мне придется раз и навсегда вылечить твою амнезию, коль доктора опустили руки. Итак, упражнение номер один. Реакция к самосохранению.

Я заметила, как рука Кости, подобно кинувшейся на жертву змее, ухватила запястье Лариски, метнувшей мне в лицо гудящее пламя зажигалки. Я отшатнулась, но все равно почувствовала, как подобралась скрутившаяся, едва не вспыхнувшая прядка челки. Лариска застонала и изогнулась, разжав пальцы и выронив свой «врачебный инструмент».

— Ой! Ай, отпусти! Мне больно!

— Иди отсюда, — зло велел Костя, откинув ее руку. — Я тебе говорю? Шагай давай.

— Совсем офигел? — воззрилась на него Лариска, выкатив свои голубые глазищи. — Смотри не пожалей. А ты, стерва, свое еще получишь! Так и знай! Сука драная!

Торопливо подняв зажигалку, она еще раз оглянулась и стремительно зашагала к остановке. И что я ей такого сделала? Нужен мне ее Костя, как Березовскому юань!

— Извини, — виновато сказал Костя, двумя пальцами подергав меня за челку, снимая съежившиеся волоски.

Я равнодушно отмахнулась и, вытащив из сумки зеркальце, заглянула в него. Ничего серьезного: просто немного укоротить челку и купить топорик.

Солнечный зайчик пробежал по очкам Кости. Я вдруг уставилась на него, не понимая, что меня кольнуло. Такое чувство, будто желудок сжался гармошкой. Того и гляди, что-нибудь сыграет.

— С тобой все в порядке? — решил уточнить Костя.

— Как видишь. Извини, я должна идти. Пока.

Наверняка он подумал, что я испугалась Ларискиных угроз. Плевать, пусть что хочет, то и думает. Меня же взволновал не вполне предсказуемый выпад этой рыжей Барби, а блик от пудреницы, пробежавший по лицу этого громилы, по его зеркальным очкам… напомнившим забрало странствующего рыцаря. Черт подери! У меня было пятнадцать минут. И я потратила их впустую.

Ровно в десять часов, как и обещала, я спустилась в подвал, частенько служивший ночлежкой приятелям крота. Алик открыл дверь и отошел в сторону, явно смущенный тем, что я недавно застукала его с бабой.

— Будешь что-нибудь пить? — спросил он, попутно натягивая халат и выискивая очки.

— Воды, если можно, — сказала я, пробираясь в центральную комнату, где мы сидели вечером. — И похолоднее. Пока сюда дошла, от жары кровь забурлила.

— Что за дело, о котором ты говорила? Я, если честно, не совсем понял. Вернее, совсем не понял.

Отхлебнув принесенной в железной кружке воды, я составила на пол бутылки из-под пива, коробку с засохшими корками пиццы и взгромоздилась на стул. Нерешительно вытащила из сумки книгу и протянула ее Алику, пояснив, какого рода пособничества я от него жду. Суслик, отыскав в бардаке очки, долго осматривал книгу со всех сторон. Тер пальцем уголок глаза, зевал, чавкал, вздыхал, пытаясь сосредоточиться. Наверное, я обратилась не по адресу, и он мне ничем не поможет. Сейчас с унылым видом разведет руками и скажет… Похоже, он собирался направить меня к психотерапевту, но окинув рассеянным взглядом еще раз, все ж таки смилостивился.

— Давай так сказать, аb origine. Начнем с обложки. Точнее, с рисунка.

— Давай, с аборигенов, — не стала спорить я, несколько воодушевившись и устроившись удобнее.

Пошарив в ящике, Алик достал несколько луп, подсел к настольной лампе и устроил тесное свидание стекла с горным хрусталем. Я думала, он заснет, уткнувшись клювом в книгу, но он продолжал усиленно тянуть брови вверх и ломать зевотой челюсть. Не трудно было догадаться, что он болел с похмелья. А ведь обычно избегал крепких напитков. Даже пиво пил безалкогольное.

Я внимательно за ним наблюдала, отмечая каждое движение и не давая халтурить. Произведет ли на него впечатление этот рисунок или я одна такая восприимчивая? Я больше часа ждала результата. Гадала, что он делает. Зачем, спрашивается, притащил бутылку с уксусом? Зачем потер им какой-то элемент на обложке? Лезть с расспросами не решалась. Не стоило отвлекать человека от работы. А то, чего доброго, пошлет куда подальше.

От яркого света добавившихся светильников болели глаза. Противно воняло уксусом. Начинало першить в горле.

— Хм-м, — согнувшись вопросительным знаком над увеличительными стеклами, невнятно выразил недоумение Алик. — М-да… это что-то новенькое.

— Ну что там? — не выдержала я, умирая от нетерпения.

— Ничего не понимаю! — подняв очки на макушку и взъерошив ими мягкие волосы, выдал удивленный крот. Прищурившись, присмотрелся к книге «голыми» глазами. — Никогда ничего подобного не видел. Это не картина, а окрошка какая-то! Винегрет, в котором смешаны вроде бы несовместимые ингредиенты. Но в итоге получается оригинальное блюдо с неоспоримыми доказательствами того, что с нужным соотношением продуктов можно добиться завершенности… Ой, извини, кажется, я не туда погнал. Просто еще не совсем проснулся и до сих пор не завтракал.

— Ты меня добить решил? — нависнув над его плечом, сдержанно поинтересовалась я. — Говори толком, кулинар недожаренный!

— Э, что я могу сказать со своими-то скромными познаниями в живописи? Это не компьютерная графика. Настоящая картина, написанная… комбинированными красками. Масляными и акриловыми, полагаю. Будто ее создавали частями, с большими перерывами. Холст явно льняной и, наверное, загрунтован так же акрилом. Но слои почему-то не везде одинаковы. У меня создалось впечатление, что ее доводили до ума несколько художников. Один использовал свинцовые белила, другой — цинковые. Склоняюсь верить, что вот это — настоящий ультрамарин. И золотистая охра, глянь… Свиная щетина и соболь.

— Какая щетина и соболь?

— Я о кистях. Вот здесь порхали ювелирами соболиные кисти. А вот насчет возраста затрудняюсь что-либо предположить. Быстро сохнущие краски, используемые в этой части, могут потрескаться и через несколько лет.

— Ты мне голову морочишь или и впрямь по фотографии можешь разложить на молекулы состав красок?

— Тут вот в чем странность. Видишь, здесь такой хребетик, словно был пузырек, который лопнул?

Я склонилась с лупой над книгой и с трудом разглядела в зеленой траве трещинку.

— Эта трещинка на самом полотне, которое сфотографировали, ввели в компьютер, а потом перенесли на обложку, так? А теперь потрогай эту «ранку» пальцем.

Я потрогала, ощутив выпуклость с острыми краями, полностью совпадающими с внешними расходящимися линиями. Она была на самой обложке! Я ничего не понимаю.

— Это холстина, Надя, — уже не веря глазам, очкам и лупам, сказал Алик. — Эта дверь не напечатана, она изображена на самой обложке. Мне кажется, ткань не кустарной выделки, ей была отведена особая роль. И переплетение у нее своеобразное, словно подготовленное заранее под каждый мазок. Будто кто-то знал, что на нем будет написано.