Звездное тяготение - Николай Горбачев

К обеду от жары под комбинезонами гимнастерки с белыми разводами соли становились жесткими, точно парусина, а сами мы, наглотавшись отработанных газов двигателя, качались и дурели. Механик-водитель Гашимов вылезал из люка с красными глазами и веками. Доставалось и комбату – он снимал фуражку, вытирал платком клеенчатый околыш. Волосы у него подстрижены под машинку, и от этого он выглядит щетинистым, сердитым. Солдаты его побаиваются, особенно когда, случается, сойдутся "потравить" между делом. Тут стоит кому-либо шепнуть: "Комбат! Юрьев день!" – и все вмиг рассыпятся воробьями. А не заметишь, замешкаешься, отчитает: "Ракетчик – не базарный торговец, юрьев день".

Так "варимся" до обеда, потом – занятия на материальной части: проверяем и драим каждый винтик, каждую гайку установки и подъемников, смазываем и чистим механизмы. А после ужина больше ничего не хочется делать – только бы бухнуться на кровать.

Перед Сергеем мне было неловко за ту сцену в казарме, когда сорвался, прогнал его. В конце концов, не суй свой нос, куда не следует! Но он, видно, не обиделся. Пусть, его дело. Только не очень оправдывалось его предсказание, что лейтенант разберется в моей последней стычке с Крутиковым: меня никто больше не вызывал, наряд не снимали, хотя отрабатывать его тоже не заставляли – не спеши. Словом, пророчество Сергея – липа. И не удивительно: подумаешь, беда стрясется, если лишний раз рядовой Кольцов отбудет наряд! Лучше службу поймет.

Мы катали скатки на полу между кроватей. Сергей был возбужден и искренне радовался предстоящему событию: глаза под белесыми веками поблескивали. Вот уж семижильный! За эти дни подготовки он ни разу не пожаловался на трудности, и тут сыпал свои обычные шутки-прибаутки:

– Во, камень! Во, скала! Точно. Посмотри на Долгова. Молодец! Сказано – шахтер! Крепежником был. Тот, который лаву крепит. Не знаешь? В обвал угодил. Четверо будто попали. Он у них там за старшего стал. Как на фронте, командование взял на себя. Точно! Три дня руками завал расчищали… Сам-то бы не рассказал – поди дождись от такого! В прошлом году получили с шахты письмо – командир дивизиона читал перед строем. Мужество, героизм проявил. "Знак Почета" дали. Знаешь, своего бригадира монтажников знаменитого на всю Московскую дорогу верхолаза Сенина помнить до гроба буду, а этот тоже зарубку топором сделает. Точно. Себе-то он после завала отметку оставил: кулаки-то его – гири, с тех пор как нервничает, так и сжимаются. Думаешь, вот привесит фонарь!

Все это Сергей выпаливал прерывистым говорком, дышал тяжеловато, низко наклонившись к шинели, став на нее коленями и с усилием скручивая в тугую колбасу.

– В общем, народец в расчете подобрался тертый! Трое – безотцовщина, Рубцов – "трудовик", в колонии детской побывал. Его, кстати, как и тебя, лейтенант Авилов призрел из другого расчета, тоже что-то там получилось. Лейтенант-то не человек – беспокойство одно. Точно! И техническую школу придумал. Сначала кружок был. Ходили пять-шесть человек, схемы всякие собирали, теорией занимались. А однажды лейтенант говорит: "Не создать ли техническую школу? Выше классом! Мы ж ракетчики! Да с настоящей программой, с журналом посещаемости?" В прошлом году это было. Ну, и заварилось. А через полгода, к ноябрьским, перед комиссией по приему на классность от нашей батареи встало восемь соколиков, а от других – по три-четыре. Вот тебе и школа! А некоторые военные сначала артачились, – мол, холостой ход. – Он хитро скосился в сторону Гашимова, пыхтевшего над скаткой рядом.

– Вай, зачем, Сергей, о себе не говоришь? – механик поднял красное лицо. – Библиотеку придумал первый! – Гашимов повернулся ко мне: – Два шкафа видал? Его затея.

Действительно, в классе стояли два шкафа, плотно набитые техническими книжками – говорили, общественная библиотека.

– Э-э, ерунда! Дружкам написал: достаньте! Ну и подкинули десяток. А тебе-то аж из Нахичевани прислали. Опять же лейтенант из дому два чемодана книг принес, ребята на солдатскую получку, где случается, покупают. С миру по нитке, а нам – библиотека! Завтра, кстати, занятия в школе, так что жди приглашения лейтенанта.

Я старался не слушать его, и Сергей это чувствовал: бросал на меня прищуренные, испытующие взгляды. Мне понятно, куда он гнул. Мол, смотри, какие вокруг хорошие люди! Но это еще неизвестно. Такой ли действительно наш лейтенант, еще не привыкший к новенькой форме: то и дело расправляет пальцами под ремнем складки и думает, что это незаметно для людей. И Долгов тоже…

Молчаливый, неулыбчивый, Долгов и в самом деле не суетился, не кричал, как другие сержанты: неуклюже прохаживаясь между кроватей, зорко смотрел, как идут дела. Но истинное его состояние выдавали насупленный вид и сжатые кулаки-гири. Того и гляди, приварит – останется память. Для него учение должно означать не мало.

– Батарея, выходи строиться! – раздалось из коридора.

Я обрадовался: конец разглагольствованиям Нестерова. Он действительно замолчал, торопливо стягивал тренчиком концы скатки.

– Расчет, строиться! – повторил Долгов, поднимаясь с пола.

Сергей прихлопнул тугую, скрученную скатку, напоминавшую стянутый супонью хомут, и, дурашливо подмигнув, забросил ее через голову на плечо:

– Полезай, солдатская женушка, на шею!

Я пошел следом за ним из казармы.

В парке, пока прогревали в темноте двигатели установок, они то урчали, то взревывали, будто недовольные ночным беспокойством. Солдаты, поднятые рано, лениво беседовали. Пользуясь тем, что всех командиров куда-то вызвали, стояли в вольном строю, перемешавшись, кое-кто даже "засмолил", пряча папироску в ладонях, – вспыхивали красные отблески и гасли. Солдат было трудно отличить друг от друга – в комбинезонах, танковых ребристых шлемах; только желтые ромбики с цифрами, нашитые на левых рукавах, отличали нас. Словом, мы теперь номера расчета. Я не вступал в разговоры, не прислушивался, невольно раздумывая над столкновением с Крутиковым и встречей с лейтенантом Авиловым. "Чудаку Нестерову видится все в розовом мареве! Позавидуешь: таким легко живется на белом свете".

Меня подтолкнули в бок. Только тут обратил внимание – солдаты примолкли, подравнялись в строю: впереди в двух шагах различил фигуру лейтенанта – в комбинезоне он выглядел шире, крупнее. Рядом с ним, возвышаясь на голову, смутно вырисовывался молчаливый Долгов.

В голосе Авилова, как мне показалось, зазвучали радостные нотки:

– Будем участвовать в ночных комплексных занятиях. Командир соединения – генерал руководит. Понимаете, как надо действовать? Через пять минут получим боевую задачу. Это первое, а второе… Рядовой Кольцов!

– Я!

– Отменяю свое взыскание… Когда-то, говорят, генерал Драгомиров наказывал тех подчиненных, кто не умел доказать своей правоты… Не будем с вами так поступать. Молодец Нестеров, помог установить истину. А сейчас можно курить. Разойдись!

Вот тебе и фунт изюму!

Над головой спели крупные звезды. Они смотрели холодно и строго, как зрачки одноглазых циклопов. Всю ночь шла "война". Мы сменили несколько позиций, пускали условно ракеты по объектам "противника", поддерживая наступление наших войск. Потом входили в прорыв. Все это нам изредка объяснял сержант Долгов.

После этой ночи мне казалось, что с Рубцовым у нас произойдет окончательный разрыв. Вышло такое. Мы сменили только вторую позицию. Рубцов почему-то долго возился возле панорамы, хотя Уфимушкин светил ему лампой-переноской – она бросала из-под козырька узкий пучок света. То и дело с нервной хрипотцой командуя Гашимову "влево-вправо" – двигатель натужно, недовольно гудел, дергая установку, – Рубцов беспокойно крутил штурвал, прильнув к панораме, расставив кривоватые ноги на решетчатой площадке. Долгов, в конце концов, потерял спокойствие, не выдержав, мрачно спросил:

– Куриная слепота, что ли, напала, Рубцов? На "противника" работаете?

– Готов!

И надо же было случиться – из темноты, как на грех, появился капитан Савоненков и, проворно взобравшись на площадку, наклонился к панораме, что-то подкрутил, повернул штурвал и спокойно сказал:

– Ракету в белый свет пускаете: ошибка в наводке за допуском.

Соскочив на землю, он посветил фонариком, пометил карандашом в блокнот и так же неприметно исчез среди редких, проступавших черными стволами сосен.

– Достукались! – ворчливо бросил Долгов и, слазив на площадку, обследовал панораму.

Минута была неприятной: все подавленно молчали.

В бледном, рассеянном свете переноски, которую держал Уфимушкин, появился лейтенант Авилов – расстегнутый шлем сдвинут со лба – озабоченно, с тревогой спросил:

– В чем дело?

Долгов хмуро пояснил, переступил с ноги на ногу, опустил голову и, выдержав паузу, с надеждой взглянул на командира расчета:

– Разрешите, товарищ лейтенант, производить замену номеров? Взаимозаменяемость отрабатывать? Возможность подходящая – комплексное занятие. Когда еще такое будет?