Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм - Эллен Датлоу

— Куда?

— К заднице.

— Никогда в жизни больше не говори это слово.

— Хорошо.

— Странноватая такая девчонка, ух.

— Ага, — сказал Томми. — Хотела тебя напугать.

— Я думал — тебя.

Он пожал плечами, до странного взрослый:

— Я не напугался.

Я не хотел непременно попасть на узловую Вайдал, но мы все-таки наткнулись на нее благодаря моим выдающимся успехам за рулем — в таком темпе мы доберемся до дома моей матери в Ричмонде не раньше полуночи. Сейчас было только полшестого. Я не сразу узнал узловую. Здесь все изменилось. Знак убрали, а старые бензонасосы остались на месте, но почти утонули в море брошенных диванов, холодильников и рам старых проржавевших драндулетов, растущих вдоль дороги, словно кусты. Само шоссе сузилось до колеи, усыпанной гравием, и я бы легко проехал мимо узловой, не заметив ее, если бы Томми не сказал, что хочет писать. Он не мог подождать; за пять лет отцовства я усвоил, что если мой сын говорит: нужно выйти, — ему это действительно нужно. Я остановился у обочины, вылез из машины вместе с Томми и отправил его пописать за один из диванов. Я стоял рядом, не потому что боялся апокрифического пророчества официантки, нет, — меня беспокоили мокасиновые змеи и извращенцы. Я оглядел узловую и заметил, что девушка в кофейне соврала: железнодорожных путей в поле зрения было предостаточно.

— Посмотри, — сказал Томми, застегнув молнию. Он схватил мою руку и указал ею на днище старого драного дивана.

— Это асфальт, — сказал я. «Или нефть», — подумал я.

«Или что-то еще…»

— Не трогай ничего! — крикнул я, но было поздно. Томми нагнулся и запустил пальцы прямо в эту штуку.

— Надеюсь, это не собакины «а-а».

Я подхватил его и оттащил прочь. Томми вдруг вскрикнул, и тогда я увидел почему.

Кожа на его пальцах, там, где были подушечки, казалась шероховатой и кровоточила. Верхний слой кожи был сорван.

— Ой! — сказал Томми и немедленно засунул пальцы в рот.

«Задница вселенной, как есть», — подумал я.

— Очень больно? — спросил я.

Он помотал головой, извлекая пальцы из-за щеки.

— Вкус хороший.

— Бога ради, Том, не ешь это!

Томми расплакался, будто я ударил его (ничего подобного я никогда не делал), отпрыгнул и припустил по сохнущему полю мусора. Я звал его, рысил за ним, но что-то тормозило мой бег, словно земля подо мной превращалась в мокрую грязь.

— Ох, Томми, вернись сейчас же!

Но все, что я слышал, был лишь шум грузовика на каком-то другом шоссе, а затем — стук захлопнувшейся где-то двери. Я пошел на звук, за здание старой бензозаправки, и увидел там мужчину лет сорока, с длинными хипповскими волосами, одетого в белую хлопчатобумажную футболку и джинсы. С головы до ног он был выпачкан грязью.

— Я пытался его остановить, — сказал мужчина. — Он пошел туда, и я попытался его остановить.

— Томми! — позвал я и услышал что-то похожее на его голос внутри здания бензозаправки.

Мужчина загородил мне путь к двери, которая в прошлой своей жизни была дверью в туалет. Странно, что на ней была натянута проволочная сетка, и еще более странно — то, что этот мужчина не пошевелился, когда я подошел угрожающе близко.

У него было озадаченное выражение лица, и он кивнул мне, как если бы мы были знакомы.

— Они унюхивают что-то вроде приманки. Сейчас я уже не слышу этого запаха, а поначалу — было. Чем ты моложе, тем острее чувствуется запах.

Я услышал, как сын вскрикнул внутри, но, кажется, не от боли.

— Не надо тебе туда ходить, — сказал человек. Он все еще стоял передо мной, и я почувствовал, как адреналин хлынул в мою кровь, потому что я был готов к драке. — Я пытался остановить мальчика, но эта штука так пахнет, а малыши, похоже, реагируют быстрее других. Я три года изучал это все, посмотри, — сказал он, указывая себе на ноги.

И тогда я понял, почему он стоял так спокойно.

У этого человека не было ступней. Там, где заканчивались его ноги, голени были расщеплены деревянными брусками. Он присел, для равновесия опираясь о стену строения, и поднял с земли небольшой кухонный ножик и фонарик, затем снова поднялся, скользя спиной по стене.

— Будь готов ко всему, — сказал он и передал мне нож. — Мне хватило ума, приятель. Когда оно добралось до меня, я их просто отрезал. Потом прижег. Боль была адская, но это малая жертва.

Затем он посторонился, я открыл сетчатую дверь в туалет и уже был готов шагнуть внутрь, когда он из-за моего плеча посветил фонариком во тьму. Я увидел очертания чего-то непонятного, и луч света поймал русую голову моего сына, но только это уже был не мой сын, а что-то, чему я не могу подобрать имени — разве что шкура, оболочка, похожая на шелк и грязь, медленно двигающаяся под рыже-соломенными волосами. Оттуда доносился голос моего мальчика. Звуки были неразборчивы, словно Томми удалялся куда-то, не страдая и не плача, но как бы выходя за пределы воображения. Оболочка, похожая на волнообразную реку из блестящих угрей, заворачивалась вовнутрь, вовнутрь…

Я стоял на пороге с ножом в руке, а человек за моей спиной сказал:

— Они все время туда заходят, и я не могу остановить их.

— Господи, что же это такое?

— Это трещина в оболочке мира, — сказал он. — Черт, я не знаю. Что-то живое. Все, что угодно.

Я почувствовал прикосновение и инстинктивно отдернул ногу, но не успел: кончик ботинка «Найк» срезало этой самой оболочкой. На пальцах левой ноги выступила кровь.

— Живой организм, — сказал мужчина. — Не знаю, сколько он тут живет, я нашел его три года назад. Он тут, может, лет десять, не меньше.

— Наверное, дольше, — сказал я, вспомнив брата Рэя, и его сигарету, закуренную на заправке, и его слова: «Пойду-ка я, вот что». Он, должно быть, обошел здание, чтобы отлить, учуял что-то, что тут можно учуять, и просто открыл дверь.

«Оболочка мира…»

— Им больно? — спросил я.

Мужчина испуганно посмотрел на меня, и на мгновение я задумался: что я такого мог сказать, чтобы испугать человека, отрезавшего собственные ноги. И до меня тоже дошло, о чем я только что спросил. «Им больно?..» Мужчине не надо было ничего говорить, он сразу понял, из чего я сделан.

Задать такой вопрос может только человек, который отчаялся.

«Им больно?..»

Потому что если им не больно, то, может быть, ничего страшного и нет в том, что мой сын ушел туда, что его затянуло в шов мира, в задницу вселенной. Вот что человек вроде меня имеет в виду, если задает такой вопрос.

Откуда мне знать? — сказал незнакомец и поковылял прочь по траве, влажной от пота, упавшего с оболочки мира.

Я стоял в дверях и не мог заставить себя окликнуть сына. Я светил фонариком в эту нутряную темноту и видел, как медленно вздымаются и опадают какие-то волны, словно дети играют под одеялом после отбоя. Вскоре наступил вечер, а я все еще стоял там. Мужчина убрел куда-то в мусорные поля. Я думал об Энни, матери Томми, о том, как она будет волноваться, и о том желании, что теперь, может быть, появится у нее. Я смог бы его утолить. Я начал чувствовать аромат, о котором говорил тот человек: сладковатый и немного терпкий, как запах нарцисса, и вспомнил день после того, как брат Рэй не вернулся домой, и как мои отец и мать обнимали друг друга — крепко-крепко, крепче, чем я когда-либо видел.

Я вспомнил, что думал тогда. То же, что и сейчас: «Малая жертва ради счастья».

Энди Дункан

Зора и зомби

Энди Дункан дважды получил Всемирную премию фэнтези и один раз — премию памяти Теодора Старджона. Среди прочих его книг — «Белутахэчи и другие рассказы» («Beluthahatchie and Other Stories») и совместная с Ф. Бреттом Соксом антология «Перекрестки: фантастические рассказы Юга» («Crossroads: Tales of the Southern Literary Fantastic»). Произведения Дункана издавались в журналах «Asimov’s», «Conjunctions», «Realms of Fantasy» и многих других, в том числе в сборниках «Приворотный амулет: колдовские рассказы» («Mojo: Conjure Stories»), «Полифония» («Polyphony») и «Звездный свет» («Starlight»).

Дункан живет в Алабаме со своей женой, поэтессой Сидни Дункан, и преподает в Алабамском университете.

Рассказ «Зора и зомби» впервые был опубликован на сайте «Sci Fiction». Дункан говорит: «Работа Зоры Нил Херстон вдохновляла меня долгие годы, о чем говорится в моем рассказе, „Белутахэчи“ и других, но я единственный раз попытался написать о ней. Херстон действительно встретила „зомби“ Фелицию Феликс-Ментор. Она пишет об этом в своей книге о путешествиях в Карибском бассейне „Расскажи это моей лошади“ и публикует там фотографию пациентки. Я был зачарован этой фотографией, и это вдохновило меня на написание рассказа. Работая над ним, я понял, что частично пытаюсь воссоздать тех зомби, какими они были до того, как Джордж Ромеро посыпал их солью. Я просто поражен, что многие читатели, если судить по их письмам, никогда не слышали о Херстон. Если бы я заранее сообразил, что этот рассказ окажется для многих читателей первый знакомством с Херстон, я бы не осмелился его написать. Пытаясь передать характер одной из величайших индивидуальностей и стилистов-прозаиков двадцатого века, я уже ощущал себя авантюристом, но иногда необходимо поступать безрассудно. И если этот рассказ подвигнет других на поиск и чтение ее работ, я буду счастлив».