Ночной Полёт. Огнеплавкая лель - StEll Ir

Осталось всего несколько… Руки пожал… Крепко обнялся и из глубины так улыбкой согрел, что навряд позабыть… И пустил – так бывайте, друзья!.. Лёгкий в свободу шаг…

Остался один… Улыбался прощаясь им вслед… Любил очень… Не мог налюбоваться… Надёжно хранил образ каждого как запасённый в дорогу извечного холода… Пришёл постепенно к себе…

Никого… Надёжно один… Руки скованы и по ногам уже струится литая холодная сталь… Искажаются о предстоящую тьму черты всё предчувствующего лица – зеркала на лёд обречённой души… Он посмотрел глазами в себя… Увидел глубоко, ничего толком не разобрал, поднял глаза к небу то ли из туч, то ли из потолка… И тогда уже он больно, очень протяжно и смертельнонадраненно завыл…

P.S. А из ток делают весточки… Они летят в страны ведомы и неведомы… Им преграды нет… Когда станешь журавлём в руке – стало быть первомай… А когда из железа поток – ж это яблони, спас и радость вокруг… Эх ты, детский сад!..

Смех

Абсолютно скрывающееся настигло и повернуло меня – не застынь.

Во мне страха нет ни на чуть – я как никогда смешон.

Чемпион недалёкого выверта появился по передо мной…

Вздох…

Захлохни о чернь!...

- Ничего! – объявил О Нез Астывший. – Ворох, к небу подём!

- Куд-куда? – упросил Абрикос.

- Шёл бы на! – выяснил Смысл.

Подымалась нержа.

- Ёбаные Семёны! – удовлетворил всем запрос Непро Чай. – Как повыстыло-глазы племя об дурдоёй вас!

Все поддержали «Исим!». Кока киряем уже, а проку с нас и на нас ни на грош… Пахуделось семс разу, позатыкали гудки крапивой – ненавыверет…

- Ёхин хуй! – обьявил Непростительн Ежак. – Как по пряикам крю сподыскать, да сподымать бы! Так ото!... Не нех – Ай!

- Зопять – пьян? – спросило тихонехко шоб уничтожить навовсь…

- На варатник положена знаешь чаго? – урезал на в край. – Украдис!...

- Бля – уже! – атозвалос о дудкину дыр. – Факра повывзыстла! Факра – нет!

- На хуй факру ы ту! – казавы гусь. – Мовчки срать! Сем блидям! Для чего ым ы жылы, хуятары?

И присказав в дакумек страшный глоткыя: «Ха-Ха-Ха»…

- Хули тама! – гвардейка повыказавсь. – Ёб бабёр! Ы! пы Чать! Ление…

- На хуй нам надевалася эта манда – ореалевши? – опрошал Мандрагон. – Хта езмь я? Суродёр – страшнейша ругательства!...

И не мог поостыть.

Как ыголки вкрадались в остынь-не-тьму. Как казалося в сракомерть сильный стон. Как параноидален вился синдром.

Как кантракультурный портал – какой только хуйни не навыдумается… Посыдев, прикурив, попридумал – ёб ра у ём-с… Хуй табе, а не броска курить! Спылучай краса-кость ат спративнага!!!

Я вас повыдумав? Я и ебу? Хуй та там! Я – не я! От неба опровержен глоток – чтоб повыстылось! Чтоб одесную скрадалось во тьму в жутку оторопь – всех поныйшов? А миня…

И стало легко. Непростительнейше отуманенные глотки воздухоплавкой любви настигли и очертили путь в тьму… Никогда, никогда, никогда не описать прекрасное – состояние смерти бессмертного слова Байкал… Я клянусь порываясь во тьму, я стерегу сам себя на цепи, сам себе вырезыва – ножички… Красно и немножко смешно – атодвинься тогда… Мозг на краешек поможет тебе…

Это были последние слова солдата из тронутой оледи. Зло, чисто, как консерв-нож, запечатлело-впечатало в кромку – в себя. Заворожило в чистой, прозрачной крови насовсем – чтобы был нецелим. Чтоб лежал недотрагиваем как в меду – на прекрасную выставку сем… Чтобы помнилось сем о тебе… На Хуя!!!

P.С-с-с-сээээ… Только не приканчивай себя ради бога самоубийстваю – заиб-бал…

С`ад

- Опять яблоков припёрла? - обратился невежливо Адам, нависая в С`аду от чистейшего воздуха. – Я ж говорил тебе, что не могу их жрать. Меня рвёт с них всё более и более изощрённо.

- Не пизди, ешь давай, - протянула Ева пригоршню чего бы похавать. – Ещё раз хапанём и больше не будем – зарублено.

- Пошла бы ты на хуй, а? – умоляюще попросил Адам. – У меня тот ещё отходняк не переломало до конца с твоих трюфелей.

- Да хуй с ним, жри давай! – посоветовала не сопротивляться и пожить ещё немного Ева.

«Немного» длилось уже далеко и далеко не первую вечность. «Хуй с тобой», подался на зов Адам. «К хуям всё как всегда и хуй с ним». На этом определения закончились и покатила самая настоящая хуйня именуемая откровенно и искренно – истина.

- Надо метнуть действительно чего, а то подохнешь ещё может быть. С голоду или там ещё от чего, - подумал совсем вслух Адам.

Проходивший мимо Господь слегка поперхнулся со смеху, глядя на муки и душевное неравновесие Адама.

- Это ты-то помрёшь? Опять дряни всякой объешься и будешь не понимать. Ох, Адамка, Адам! И сотворить же таких придурков и радоваться!

- Короче. Точи! – внимательно проследила Ева за уходом Господа-Бога. – А то змея позову, пиздец тогда. Сам все яблоки пожрёт и ни хуя нам не достанется. На окусках будем висеть.

Обхававшись Адам вечно неприлично вёл себя по отношению к змею, исправно снабжавшему их с Евой гнилыми яблоками. Смеялся и точил яблоки пригоршнями. Беда была в одном – не пёрли Адама яблоки всё по-прежнему и он лишь переводил почём зря дефицитно-контрабадный товар, от которого у Евы глаза лезли на лоб и собственная рвота вызывала такое чувство восторга, что Адам иногда искренне поражался – уж не ебанутая ли в натуре она.

- Ладно, давай! Утрепала, - согласился Адам. – Один хуй я самый счастливый – этого уже не перекроишь.

Ева аккуратно справила нужду под случившимся кустиком и кустик обратился в восторг чистого огня божьей милости. Развесив уши и пуская кромешные слёзы и слюни, Адам ел, всё более и более осознавая своё бедственное положение. Познавая всё глубже и глубже запах застиранно-рваных носков, Адам пёрся вовсю, причём порой так откровенно и искренне, что змей ему с подозрением завидовал. У самого змея такого кайфа от гнилья не планировалось и змей порой просто недоумевал. А Адам доумевал и поражал змея своей способностью навернуть кайф всем окружающим, погрузив их в необходимость исходить в чёрной зависти. И ещё С`ад этот никак окончательно не исчезал, чёрт смотреть на него уже просто не мог.

- Упиздели б вы отсюда куда-нибудь! – просил часто змей, сообразив с Адамом и Евой на троих бормотухи «Квашеный рай».

- Да куда ж тут упиздишь? – не выдерживала даже Ева, кренясь и попёрдывая слегка от тягот и лишений земной жизни. – Сам же тяготением наделил и сказал, что нет ни хуя!

Адам один ржал тихо в заливах в углу. И над ними, и просто так, чтоб жизнь мёдом и сказкой казалась бы.

- Сука, а чё он ржёт постоянно? – хотел бывало обидеться совсем змей и покинуть столь стесняющую его компанию долбоёбов. Но Ева была права – было некуда.

- На хуя я только с вами и связываюсь? – рассуждал вслух Адам. – Ты нормальных яблок не мог принести? Понту с твоей трапезы, как с дыма огня.

- Та ладно тебе пиздеть! – не соглашался змей. – Прётся тут на халяву и всё нахуякает.

- Висел бы на полном оттяге в раю всё время, - продолжал себе думать Адам, - и горя бы не знал.

- А поприкалываться же как? – уточнял в тоске змей. – Как дурень бы сидел и не подозревал бы о том…

- Ох и прикольные же вы – с вас прикалываться! – отвернул Адам взгляд от их принастопиздевших харь. Ева блевала во сне. Это был кайф.

Пынжушка

Ну отойдь…

Так и вышло, что стал не один, что звёды по небу, а по лавкам свирчки… Дело разное, чешись не чешись… Так и бытемка, да слухай сам…

Был один человек. Было всё – две руки, две ноги и так далее, полный боекомплект. Жить не жаловаться, а тут вот. Дело в том, что пынжушка была у иго ещё очень поношенная. Хрен бы сым, ну была и была. Но не тут-т. Он иё всё время себе носил, как фашист, не сымал. Чтобы там состирнуть и так далее. Это же не зер гут…

Его за это в партизаны не взяли. На хуй нам такой партизан? И точно: антитеза не приемлет самовозвеличения, а что поделаешь… А взяли иго прямо на фронт. Противотанковым ежом раз такой! Работа не пыльная с одной стороны – стой сибе раком, да радуйся, что попали опять не в тебя. Но то с одной. Стороны. А с другой, если немец шмальнёт в столь приветливо растопырившегося на радостях – то ведь пиздец, даже в поминках собственных поучаствовать чему не останется. Причём это ни пра войну, как уже вдруг подумалось, а всё по-прежнему. То есть да. Про нас с тобой. Может немца типерь и ни так зовут, только оно ведь же всё равно. Допадонились – стоим раком как ёж изготовлены, хули нам!.. Жрём пласстмассу, блюём в унитаз – что для счастья ищё!.. Тоже правильно, не горячую же войну просрали, холодную. Хто и помнит её… Всех как дустом снесло. И хер сым. Оптимизм у нас есть – нас ибут, а мы крепче всё?!.. Эх, друг-пынжушка, з-замь-ёрзнем зимой? Как же так?..

Или мы паразиты иль нет?.. Кто сказал? Да, не Достоевский Федот, это точно уж… Полбеды на ходу отхватилось. Теперь. Отражает сталь сталь. По ночам всходит хлеб, по ногам вьётся рожь, завербованные, все в пыли. Стоек лёд?.. А ты думал как?!.